Спартак Васильевич Мишулин — советский и российский актёр театра и кино. Народный артист РСФСР, Заслуженный деятель культуры Польши. Лауреат Государственной премии
Российской Федерации в области литературы и искусства 1997 года. Лауреат театральной премии имени Иннокентия Смоктуновского.
(Википедия.)
Почему-то его в основном помнят, как пана Директора из знаменитого «Кабачка 13 стульев», хотя Мишулин сыграл много ролей в кино, и в театре.
— Спартак Васильевич, тернист ли путь в артисты?
— Мне говорили, что в детстве я хотел быть пожарным. Не помню. Потом милиционером. Это помню. Потому что мы жили в самом центре Москвы, Настасьинский переулок, дом 1. Как раз напротив Музея революции. И там, на перекрестке, регулировал движение милиционер. Делал это виртуозно, и все мальчишки ему завидовали.
Но к театральному действу меня тянуло с детства. Первый спектакль, который я увидел, был «Недоросль» в Театре имени Станиславского. Я был смешливым ребенком, и когда Митрофанушка занимался арифметикой — «единожды один», — я валился со стула и хохотал так, что меня выносили из зала. Чтобы досмотреть спектакль, мне пришлось ходить на него раза три. Так же было и на чаплинских фильмах. Я хохотал, меня выводили и, чтобы досмотреть фильм, я брал билеты сразу на целый день, на все сеансы. И вот я решил, что буду актером. В школе я писал сценарии, ставил спектакли и играл в них. А потом увидел объявление о приеме в 1-ую артшколу. Я решил, что там обучают на артистов, и поступил. Но это была артиллерийская школа. На меня надели шинель и отправили в Сибирь, в Кемеровскую область, потому что уже началась война. В Сибири я сбежал, работал на тракторе и комбайне. Как Горбачев. Было мне 12 лет. Работа была тяжелая, по 20 часов. Но я благодарен судьбе, что узнал жизнь, землю, труд. Правда, с образованием было плоховато, больше тянуло в сторону хулиганства и выпивки. Пришлось потом нагонять.
— Вы вернулись в Москву?
— Нет. Мне было стыдно. Мама у меня была замнаркома. Дядя — ректор Академии общественных наук при ЦК КПСС. И я уехал в Калининскую область, в деревню Брусово, где, как ни странно, стал худруком в Доме культуры. Это в 15-то лет! С агитбригадой ездили по области, имели успех. Денег, правда, не платили, но кормили и спать укладывали почему-то всегда на сеновале. Потом стал худруком уже в большом Доме культуры в поселке Удомля, а затем поступил в студию при Калининском театре…
— Ваш путь в актеры был долгим и трудным. А в семейную жизнь?
— Снимали мы как-то «Кабачок 13 стульев», а я там, между прочим, был не только паном Директором, но и режиссером и посему часто заходил в монтажный цех. И как-то увидел там симпатичную девушку, курящую в коридоре. Я, конечно, не святой был человек, но и не мастак знакомиться. А здесь себя переборол… Валентина была тогда монтажницей в программе «Время». Два года мы с ней встречались, проверяли друг друга. И я очень доволен, потому что «попалось именно то». Очень она оказалась мне подходящая. И по характеру, и не ревнивая, понимающая, болеющая за меня, и домашняя. В общем, настоящий друг. Вот уже много лет, как мы вместе. Официально.
— Никогда не ругались?
— Нервничали… Но не ругались. Мы понимаем друг друга, а это большое дело.
— А кормит она вас хорошо?
— Даже чересчур. Я просто объедаюсь. Иногда даже приходится выпить, чтобы оправдать закуску.
— Что вы любите?
— Да я не привередливый. Очень люблю филе «по-суворовски». В ВТО когда-то давали. Безумно обожаю восточную кухню. Лагман, хинкали, шашлык, манты. А вот плов не люблю. Хотя Валя его предпочитает.
— Сами-то какую-нибудь еду делаете?
— Нет. Я деньги делаю, из которых делается еда.
— Домашними делами занимаетесь?
— Могу пилить, строгать, копать, но я — подсобный рабочий, а не прораб.
— Кто у вас глава семьи?
— Конечно, она. Я ей все деньги отдаю, привожу продукты. А уж Валя следит за домом, за дочерью и за мной.
— А вы за дочерью не следите?
— Ну как я Кариной занимался? На все спектакли водил. Потом мы их с ней обсуждали. В Третьяковку не водил, поскольку там был долгий ремонт, а в Ленинград, в Эрмитаж, ездили. Она у меня тоже по актерскому делу учится. Уже играла в нескольких спектаклях. Недавно — в Театре имени Станиславского. Режиссеры ею довольны. В детстве она была вылитая я. Характер у нее бойкий, любит нас с мамой заводить. Ей очень это нравится. Говорит, что в меня такая.
— Жена знает, какая у вас зарплата?
— Знает, знает. И знает, что я в заначку откладываю. А посему «забывает» мне дать денег, когда я отправляюсь на рынок или в магазин. Приходится мне покупать все на заначку, а она не отдает и улыбается. На этом мы мирно и расходимся.
— Где вы больше любите жить: на даче или в московской квартире?
— Когда семья на даче, я езжу туда все время, даже в день спектакля. Я не могу без них, а они без меня. Как собака без хозяев. Мы уезжали в круиз, оставили собаку, а она, говорят, все время выла. Вот и я так. Тем более что с дачей мне повезло. Она в Салтыковке. Там лес, озеро. И от Москвы полчаса езды.
— На чем ездите?
— Машину я часто не меняю. Первая моя была «двойка». 18 лет я на ней проездил, ухаживал, следил. А сейчас у меня «восьмерка», уже 9 лет. Я машину люблю, хотя особенно в ней не разбираюсь. Если что, или товарищи смотрят, или на станцию тащу.
— Чем занимаетесь в свободное время?
— Петь люблю. У меня своих песен около пятидесяти. Я мотив придумываю, а друзья потом записывают — сам я не играю. Говорят, у меня неплохой баритон. Даже приглашали в Театр оперетты. А еще пишу юмористические рассказы. Предлагают книжку издать.
— Говорят, играя Саида в «Белом солнце пустыни», вы чуть было не погибли…
— Было… В одном эпизоде стрелял из-под лошади и обжег ей живот. Она понесла, и меня еле спасли. Другой случай. Карлсон в спектакле театра Сатиры летал на тросе над сценой, а трос взял и оборвался. Занавес закрылся, я чуть живой поднялся и сказал: «Вот видите, что бывает, когда забываешь заправить моторчик». А в «Кабачке» я погибал от… цензуры. Руку поднял — кричат: нельзя, как Ленин. Сказала пани Моника: «Есть такой Директор». Опять пропало: намек, дескать, на партию. Уже все колхозницы ходили в мини-юбках, а нашим девочкам запрещали. Мы спасались тем, что делали вид, что все это происходит не у нас, а у них, где паны и пани. Зато поляки нас искренне любили и даже присвоили звания заслуженных работников, наградив очень красивыми орденами.
— У вас такое неординарное имя. Вы никогда не представляли себя на арене Колизея с мечом гладиатора в руках?
— Гладиатором с мечом не представлял, а на ринге выступал, став мастером спорта по боксу, чемпионом Калининской области. Но как-то раз мне здорово глаз подбили, а наутро на сцене играть. Пришлось бокс оставить.
Спартаком меня назвал дядя, друживший, между прочим, с самим Сусловым. У него работы были по истории Древнего Рима. И он даже написал учебник по истории для средних классов. Из гладиаторов он больше всех любил Спартака и Аристотеля. Я родился первым и стал Спартаком. А своего сына, родившегося после меня, дяде Шуре пришлось назвать Аристотелем. Меня воспитали дядя Шура и его жена, тетя Дуся. Папу я не знал, а маму, которая, как я уже говорил, была замнаркома, арестовали.
— Ваши герои всегда боролись со злом. А вы брали в руки оружие, с кем-нибудь дрались?
— Я хоть и боксер, драться не любил. Однажды ночью заступился за девушку. Ее вырвал, но нож в спину получил. Проткнули легкое, началось что-то вроде туберкулеза, лежал в Калинине еще в больнице. А вылечился боксом.
— Пожелаете чего-нибудь нашим читателям на прощанье?
В это время открылась дверь гримерной, где мы разговаривали, и кто-то крикнул: «Спартак, давай быстрей, зарплату дают!» Мишулин вскочил, попрощался со мной и от дверей добавил:
— Желаю всем ежемесячно получать хорошую зарплату.