Будьте здоровы
Он родился в летний полдень и сразу же вырос особенным.
Охотился на свое отражение в лужах и зеркалах машин, кривлялся перед солнцезащитными очками прохожих и потешался над их комичными фигурами в зеркальных небоскребах. Дети его ловили, кошки на него шипели, а водители ругались. И вот однажды мужчина, который во весь рот зевал на автобусной остановке, случайно его проглотил.
Он родился в летний полдень, вырос особенным и в тот же летний полдень исчез. А вот сонный мужчина, захлопнув рот, вначале ничего не почувствовал, а потом чуть-чуть удивился: «Странно, — подумалось ему, — вдруг бодрость прилила». Он расправил плечи, посмотрел вдаль — автобуса не видать. Выкинул проездной билет и, раскачивая сумку, точно корзинку с пирожками для бабушки, запрыгал вверх по дороге.
Осиротевший билет подобрала хмурая школьница и, некоторое время спустя, села в автобус. Она пошаталась, пошаталась в начале салона, а потом ка-а-ак начала прыгать с поручня на поручень, раскачиваясь словно гимнастка. Пассажиры так и ахнули. Они возмущались, причитали и всячески уворачивались от неугомонной спортсменки. Но девчонка до того заразительно смеялась и прыгала, что вскоре все — от старушки с клюкой до беременной женщины с собачкой стали скакать и подскакивать, плясать и приплясывать, хохотать и подхохатывать.
Автобус лихо заносило на поворотах. Взмыленный водитель матерился за стеклом своей кабины. Но даже соленый огурец в банке бултыхался бы громче. Водитель об этом догадался. Он резко затормозил, вошел в салон и, состроив серьезную мину, сказал: «Уважаемые, прекратите раскачивать, вы не даете спокойно ехать!»
Пассажиры без пререканий повыскакивали за борт. Школьница с огромным рюкзаком за спиной прыгала по проезжей части под сопрано автомобильных гудков. Бабушка с тяжелой клюшкой и легким азартом била по фарам припаркованных машин. Небритый мужчина, вообразив себя дитём джунглей, карабкался на дерево. От него туфлей отбивалась молоденькая блондинка. Беременная женщина на остановке играла с мелким терьером и все смеялась, смеялась, смеялась, а потом у нее внезапно начались роды. Почти сутки спустя малыша назовут в честь дворника в оранжевом жилете, сыгравшего роль акушера. А пока сутки не прошли, и новая жизнь на старый свет не показалась, терьер принюхивался к запаху свободы. Нюхал, нюхал и деру дал в сторону спортивной площадки. Там он шаловливо тявкал на футболистов, озорно кусал их за кожаные пятки. Игроки не на шутку взбодрились. Они скользили по полю, как шары по бильярдному столу, живо забивали голы, весело пинали пенальти, страстно целовали землю, крепко обнимали друг друга и потели за честь национальной сборной.
Так вначале двор, потом район, а вскоре целый город охватила страшная эпидемия беспричинного веселья, безудержной радости и безумных шалостей. Кто еще не заболел, надевал маски, мазал нос мазью, пил витамины и крестился. Но эти методы не помогали. Люди штабелями ложились на спины и, схватившись за живот, в агонии хохотали и сучили ногами. Серьезных горожан становилось все меньше и меньше. Смех, гогот, гомон, ржание, визжание, рычание, мычание, истерика и бум-бам-та-ра-рам! Медицина оказалась бессильна. Врачи не лечили, но призывали радоваться жизни. Чрезвычайные службы предупреждали, что на улицы выходить опасно, однако не выходить — смертельно скучно.
В барах пили не на спор, а на смех. Наркоманы не кололись, но прикалывались. Из широко улыбающихся ртов курильщиков выпадали сигареты. Журналисты ежедневно публиковали первоапрельские новости. Блогеры виртуально плевались жизнерадостными смайликами. Протестанты-одиночки на расстоянии пятидесяти метров друг от друга играли в теннис. Депутаты подписывали смешные законы и потешались над народом. Народ подтрунировал над депутатами и рисовал карикатуры.
Зараза вышла за пределы одного города и, перекинувшись на другие, стала расползаться по бескрайним просторам всего государства. А пока страна пребывала в угаре, жизнелюбивые ученые установили, что конец света откладывается на неопределенный срок, как слишком серьезное мероприятие, к которому никто не хочет готовиться. С этой новости и начал международное совещание президент веселой страны. Был летний полдень. Президент отвлекся, заметив, как под рукой с часами родился и запрыгал крохотный, как будто бы особенный, солнечный зайчик. Глава веселого государства хотел было продолжить свою речь, но вместо этого заразительно расхохотался…
Опекун
У Мурзика ясные салатовые глаза и очень добродушный взгляд. Его тело покрыто желтой чешуей, а еще волосками. Волоски длинные и жесткие, как брови у дедушки. Но брови у дедушки серо-черные, а волоски у Мурзика фиолетовые. Из позвоночника его растут розовые иголки. Иголки, как в маминой шкатулке для рукоделия, только без дырочек и цвета ржавого. Мы познакомились с Мурзиком на детской площадке. Я кормила его сухариками, шкварками со сковородки и всем тем, что удавалось вынести из дома.
— Достаточно, Ася, — остановила учительница. — Спасибо. Чтение выразительное. За грамотность ставлю тебе пять, за содержание — три.
— За что, Раиса Аркадьевна!
— За фантастику.
— Надо же, тройка за содержание, — сказал папа, поглаживая себя по светлой голове, тяжелой от недоумения. — Как же так, Ася?
— Па-а-ап, — протянула Ася, выждав паузу, — возьмем котика?
Папа не подал виду, что удивился. Он усадил дочь себе на коленку и сказал вкрадчиво:
— Ася. Понимаешь ли… Мы не можем взять котенка, у мамы аллергия.
— А собачку? — с надеждой спросила девочка, хотя этот разговор уже заводила много раз и помнила прекрасно, чем каждый из разов заканчивался.
— Нет, — ответил папа.
— А птичку?
— Мне жаль. — Папа отрицательно покачал головой.
— А хомячка? — Не сдавалась Ася.
— Н-нет.
— А рыбку?
— Нет.
Папа знал, что мама не захочет рыбку, хотя не был уверен, что на чешую бывает аллергия.
— А кролика?
— Ася…
— А ящерку? Котика? Собаку? Птичку? Котика? Собаку?
— Ася! — Папа почувствовал, что ему сейчас станет хуже, чем маме, когда к ее носу подносят кошку. — Увы, никого не можем завести. Иди лучше, делай уроки. Поговорим позже.
Однако позже наступило несколько раньше, чем рассчитывал папа. Оно, можно сказать, застигло врасплох. Папа собирался зайти в туалет, чтобы в тишине и гармонии почитать журнал «За рулем», но не успел.
— Папа, папа! — налетела на папу Ася и обхватила его ноги руками, лишив возможности отступить в укрытие. — Я придумала! Давай выберем в зоопарке зверька посимпатичнее и будем за ним ухаживать. Нам не придется его брать домой.
— Будем приносить ему сухари и морковь? — усмехнулся папа и тут же понял, что усмехался напрасно.
— Не так, — совершенно серьезно возразила дочь. — Нам в школе рассказывали, что некоторые богатые люди помогают животным. На вольерах даже есть дощечки с их именами. А еще у этих людей бесплатный билет в зоопарк.
— Бесплатный билет это только для богатых. Мы разве богатые?
— Разве нет? У нас вон — большой телевизор, ноутбук и машина. Пап, а давай продадим твою машину. Все равно только летом катаемся. До дачи и обратно. Я могу на электричке ездить. Чес слово, пап, не буду плакать, даже если придется стоять в тамбуре. Ну давай опечем кого-нибудь. Ну хоть крокодильчика.
— Боюсь, что…
— Па! Пойдем прямо сейчас в зоопарк! Ну идем, идем, идем!
Тут папа почувствовал, что в его же интересах согласиться.
— Ладно. Собирайся, — ответил он и, получив свободу, скрылся в туалете.
— Ур-р-ра-а! — возликовала Ася. Радость ее была настолько шумной, что сосредоточиться на чтении «За рулем» папе так и не удалось.
— Кого мы будем опекать, па? — спрашивала Ася и тянула за собой терпеливого родителя. — Может, белого мишку?
— Его уже опекают.
— Обезьянку?
— Они кусаются, и я терпеть не могу бананы.
— Жирафа! Буду ездить на нем в школу, как на самокате.
Глаза дочери сияли от счастья, поэтому папе оставалось только ответить:
— Вечером посоветуемся с мамой.
— Па, я устала.
— Присядь на скамейку, я принесу нам мороженое.
Ася смотрела родителю вслед. Он подошел к тележке с мороженым, какое-то время изучал ассортимент, потом оглядел очередь из четырех человек и встал ей в хвост. Ася болтала, болтала ногами и вдруг заскучала. Встала, прошлась чуть-чуть. На скамейку присела старушка во всем белом и розовой вязаной шапочке с крошечным цветочком, тоже вязаным и розовым. Такие обычно носят не старушки, а дети. Но бабуле головной убор был весьма к лицу, даже добавлял нотку юной шалости в его выражение. Старушка уютно расположилась на солнышке: вытянула ноги в босоножках и полосатых носках, положила руки на трость и прикрыла глаза. Ася не стала мешать и отошла в сторону. Она попыталась поймать бабочку-капустницу. Вдруг она заметила, что старушка тоже не сводит с бабочки глаз. Следит, как охотница: головой делает то вверх, то вниз, то влево, то вправо. Ася на секунду отвлеклась на бабулю в розовой шапочке, а за это время бабочка улетела. Но тут девочке привиделось, что возле мусорного бака мелькнуло что-то розовое. Очень розовое, на удивление. Ася, прищурившись, подошла ближе к баку и с интересом его осмотрела.
— Ой! Ты кто? — испугалась она, увидев источник яркого цвета. На Асю из невысокого куста смотрело небольшое пучеглазое существо похожее на круглую подушку. Асе подумалось, что будь это существо не существом, а действительно подушкой, то было бы оно наполнено не синтепоном, а мелкими шариками. Его можно было бы мять и слышать пересыпания.
Лохматая мордочка пришла в движение: как кролик, зашевелила щеками и распушила короткие усики. Она издала трескучие и шипящие, но не враждебные звуки.
— Стасик? — не расслышала Ася. — Но ты совсем не похож на Стасика. Стасик как минимум должен быть голубым, а не розовым.
Существо зафыркало. Оно выпучило глаза еще сильнее. Асе показалось, что они сейчас выпрыгнут и ударятся о ее недогадливую голову.
— Ах, ты Стшхщ-ща… Не, я такое имя не запомню. Лучше Стасик. Можно я так буду тебя называть?
Существо вначале опустило усики и задумалось. Потом вновь распушило их и ответило урчанием, что не могло выражать ничего, кроме одобрения.
— Что ж, Стасик, давай дружить. Зови меня Асей. Не нравится Ася? Как же тогда? А-а-хшш-ща?
— Ну не-е-ет, лучше просто ткни в меня пальцем, если захочешь пообщаться.
Тут Ася вспомнила о старушке в розовой шапочке и оглянулась в сторону скамейки. Но розовой шапочки, равно как и ее обладательницы, на прежнем месте уже не было. Нигде не было.
— Давайте сходим куда-нибудь вместе, — предложила мама за завтраком.
— В зоопарк! — сразу же ответила Ася.
— Но вы с папой были там три раза за неделю, — удивилась мама и вопросительно посмотрела на супруга. Супруг пожал плечами.
— Мне больше не хочется котика. У меня теперь есть друг в зоопарке. Я его опекаю.
Мама опять посмотрела на мужа, и опять не любуясь, а вопросительно. Муж сделал вид, что вопроса не понял, и проживал ответ вместе с ложкой овсяной каши.
— В зоопарк! В зоопарк! — радовалась Ася. — Съедим мороженое!
— Мы там каждый раз едим мороженое, — признался папа.
— Ах, вот оно как. Оно в зоопарке особенное? — Мама посмотрела на папу, но в этот раз не вопросительно, а просто так.
— Да! — ответила Ася и побежала собираться.
— Раиса Аркадьевна, а можно я вам новое сочинение сдам?
— Поздно, Асенька.
— Ну пожалуйста, Раиса Аркадьевна. Тогда у меня не было животного, а теперь есть.
— Ладно, дорогая. Давай сюда свое произведение.
Учительница с улыбкой взяла тетрадку из рук девочки и начала читать. Чем больше она вчитывалась, тем драматичнее изгибались ее брови. К последнему предложению на лице Раисы Аркадьевны и следа не осталось от радости, зато появилась гримаса не то ужаса, не то возмущения, не то разочарования.
— Дай-ка я позвоню твоим родителям, — сказала Раиса Аркадьевна и слово свое сдержала.
— Ася, мы с мамой очень рады, что у тебя богатая фантазия. Лично я сам обожаю фантастику. Читал в свое время и Стругацких, и… и… В общем, много читал в свое время. Но, понимаешь, в школе фантазия не нужна, там надо делать то, что просят, чтобы получать хорошие оценки.
— Не стоит злить учительницу, — добавила мама.
— Я не хотела ее злить, — обиженным голосом произнесла Ася.
— Мы верим. Кончено, не хотела. Но сочинение у тебя не о кошке или собаке, как у других деток, а о каком-то…
— О Стасике.
— Да, верно, о нем. Только он розовый.
Сидячих мест нет
В далекую пасмурную страну Чуднолюдию внезапно прекратились поставки: санок, ледянок, колясок, качелей, стульев, табуретов, кресел и даже диванов. Производство перечисленных предметов тоже остановилось. А вслед за этим начался демонтаж сидений из общественного транспорта. Например, в самолетах от кресел остались одни только спинки да ремни безопасности. Прислонись, пристегнись и жди стюардессу с напитками. Та же участь коснулась и поездов дальнего следования. Вошел в вагон, положил матрац — сразу ложись или рядом стой. Хочешь чай? Пей лежа, как тюлень, или стоя, как слон. С туалетами та же история. Унитазы разбили кувалдами, оставили дырки. Метким людям-то все равно, а вот близоруким не позавидуешь.
Стоматологи, стоя, сверлят зубы вертикальным пациентам, крепко прикрученным к стене. В спортивных магазинах кассирши, приплясывая у касс, пробивают покупателям велосипеды без сидений. Парикмахерши кромсают волосы клиентам, которые, не шатаясь, твердо стоят на коленях. Даже в учебных заведениях обучают и обучаются не иначе как стоя. Между прочим, из школьной программы по физкультуре исключены упражнения на приседания. И везде, где совсем недавно можно было сидеть, люди терпеливо стоят. В общем — не жизнь, а стояк. Не для людей, а для стоиков.
На улицах города дежурят антисидячие патрули. Ловят тех, кто присел, и тех, кто подумал присесть. Неважно опустился ты на корточки отдохнуть или собрался зашнуровать кроссовки. Все равно тебе за это отвечать. Действует система трех предупреждений. Первое предупреждение — плати штраф в тысячу чудублей. Второе — получи двадцать ударов розгами по мадам Сижу. А вот третье — вставай за тюремную решетку на три года. Да. Вставай. И не вздумай за решеткой сесть! А то досидишься до пожизненного стояния. Это вам — не шутки! «Закон о запрете сиденья в общественных местах» — действует!
***
— Товарищи, — обратился к коллегам умнистер Чудумы, торжественно поднимая золотистый бокал. — Мы мо-ло-дцы! Просто мо-ло-дцы! Теперь пенсионеры, инвалиды и беременные женщины не должны биться за свободное место. А молодые мужчины никому не должны уступать. Нет мест — нет проблем! Это же здорово! Даешь радикальную борьбу за нравственность!
— Даешь, даешь! — со всех сторон заголосили умнистры.
— Но лично мне, — подал голос еще один умнистер, выпуская из пухлых губ тонкую сигарету и потягиваясь в мягком кресле, — все-таки не очень понятно, что мы называем общественным местом, а что нет.
— Ну, голубчик! Что ж это вы? Там, где общество, там — и общественное место.
— Но у нас же тут общество. Стало быть, и нам сидеть нельзя?
— Ну-ну, это вы, голубчик, замахнулись. Нам-то как раз только и сидеть. Мы не общество, мы — власть. Понятно? На нас наши законы не распространяются. Вот и все.
— А-а, теперь ясно.
— Тогда выпьем, товарищи, за пропаганду нравственности!
И, как всегда, единогласно выкрикнув «ура!», умнистры подсели друг к другу целоваться.
¬