Между стихами, городом и заводом…

А. Ф.
Между садиком и моргом,
между мною и тобой,
между горем и восторгом
шар кружится голубой —
от царя до перестройки
и обратно до царя,
от попойки до попойки,
с мая и до октября.
Мы на беспокойном шаре
одиноки и пусты,
в непроглядно-мутной хмари
жжём хрустальные мосты.
Вечно, здорово, нелепо!
Вот бы спрыгнуть — а куда?
Вот сюда — и пальцем в небо,
где горит, горит звезда.

я умираю в серых городах
укрытых равноосно сном и снегом
здесь бег времён не виден и неведом
и штукатурка опадает в прах
как шкурка от неведомой зверушки
бурсачки обнимают бурсаков
чтоб умножать носителей оков
река и мост
на свадьбы смотрят пушки
и пушкин/ленин
дряхлых труб орган
пустых подъездов фистулы и стомы
описывают сходные симптомы
рябой унылый дикий балаган
где судьбы правит гроб и телеящик
и я не знаю пить или не пить
и умираю чтобы говорить
по-настоящему
о настоящих

ты сидишь на синей
я на кольцевой
зреет жёлтой дыней
лунка над москвой
в ледяном просторе
кроющих небес
крепнут горы горя
набирают вес
холодом надутый
я уже не жду
в городском саду ты
в городском аду
мир ужасно шаткий
движется к концу
мёртвые лошадки
мчатся по кольцу

сияет солнце коктебелое
и жарит камни добела
выносят женщины дебелые
в зной истомленные тела

по морю барабульки шастают
их ловит дяденька в ведро
проходят человекоразные
и улыбаются хитро

писатель пишет в доме творчества
играет мальчик на трубе
и в сердце что-то жжёт и корчится
наверно память о тебе

Между стихами, городом и заводом,
финистом-Соколом, Щукинской и Тверской
петлями трасс я затягиваю свободу,
чтоб попытаться выменять на покой.

Бодрый мертвец напевает, что день-то прожит,
а ты жива, дурёха — чего ещё?
Но тяжело и холодно жить без кожи
где маршируют поднятые в ружьё.

Слепит до слёз некончающаяся встречка,
раненый мегаполис кровит толпой.
Вечно течет мазутом чёрная речка,
тени становятся кругом на водопой.

Будет теплей, если сделаться честной частью.
Будет надёжнее ждать, когда позовут.
Нет никакого покоя, тем паче счастья,
есть только город, музыка
и мазут.

Сидишь и пишешь пьяный,
рабочий день гудит,
из труб летят туманы,
и Дух меж них летит,
невидимый и вечный,
легчайший и пустой,
Он в теле человечьем
покинут на постой.
Оставившие пробы
на сталях всех мастей,
идут рядами робы,
одетые в людей.
Лишь ты и водка-дура,
промзона в серебре.
«Придёт шарманщик хмурый, заплачет во дворе».