Эта рубрика не для традиционных обзоров и не для легкомысленных откликов. Здесь, надеется редакция, будут высказываться нестандартные мысли о нестандартной литературе. В этой рубрике предоставляется слово не столько профессиональным критикам, сколько опытным читателям с высокой планкой интеллектуальной и эстетической требовательности, которых сами писатели между собой называют «уровневыми», и о которых мечтает любой серьёзный литератор.
Редакция
Год с лишком назад довелось мне прочитать книгу ранее незнакомого автора Бориса Левита-Броуна «Человек со свойствами». Не имею привычки перечитывать книги, лишь однажды с удовольствием сделал исключение — перечитал «Войну и мир». Мистика, но роман «Человек со свойствами» я прочитал три раза, и каждый раз находил в нем новые уровни смыслов. Видимо, я страшно устал от полумертвого языка нынешних литераторов (за редким исключением), от «коммерчески правильного» стиля с его стандартной безликостью, а зачастую пошлостью и бессмыслицей. Сбросить эту усталость могла только книга с прямо противоположными свойствами: с очень необщим выражением лица, до неожиданности живым языком, «неправильным» антикоммерческим стилем. «Человек со свойствами» — такая книга. Удачно характеризует роман аннотация издательства: «Книга названа явно в пику известному роману Роберта Музиля «Человек без свойств». Уже это привлекает внимание. Новое произведение Бориса Левита-Броуна — неожиданность, начиная с непривычного жанра — роман-дневник. Мощный сексуальный пласт любовных приключений, фрагменты ненаписанной книги о великом каталонском зодчем Антонио Гауди, дневниковые записи и многочисленные эпизоды внутренней жизни — весь этот тематический меланж заплетен в единое повествование, ведущееся ярким, непредсказуемо контрастным языком, от вполне литературного до агрессивных просторечий. Это исповедь русского европейца — злая и лирическая, не без горькой иронии, но страстная и резкая, с развязкой совершенно неожиданной».
На мой взгляд, просматривается место романа в замечательном ценностном ряду, где вехами служат, например: «Гамлет» — как камертон для воспитания личности и гражданского мужества; «Преступление и наказание» — как открытие нравственных границ на пути человека, созревшего для того, чтобы «сметь»; TV-лекции Александра Асмолова — как понимание неизбежности воспитывать «человека ищущего» ради самосохранения общества, где число «людей без свойств» недопустимо велико.
В романе «Человек со свойствами» разворачиваются наполненные живой реальностью драмы «человека со свойствами» — от почти святого Антонио Гауди до нашего вовсе не святого современника, героя романа. Ох, как труден и неоднозначен процесс обретения «свойств»! Думается, эта горячая тема найдет, не может не найти свое воплощение в современной русской литературе. Только «люди со свойствами» способны ответить вызовам, которые генерирует до непредсказуемости стремительное развитие человечества.
Известный литературный критик В. Шубин в рецензии на этот роман, опубликованной на интернет ресурсе Релга № 13 (346) 23.08.2018, пишет: «Надо отметить постоянное стремление Бориса Левита-Броуна к новизне формы, как в поэзии, так и в прозе. … В данном издании налицо стремление иначе организовать текст, чтобы «прозрачнее» были мысли, чувства, эмоции и лучше доходили до читателя. Да и чтоб текст читался легче. Это — не Бальзак, у которого страница за страницей могут идти сплошным текстом без единого абзаца. В наше время так не пойдет, ритм жизни другой. Стремление к новизне имеет место и в лексике, что справедливо отмечено в аннотации. … — смелое расширение диапазона рифм, сближение поэзии (белый стих) и прозы с разговорным языком, использование неологизмов, «бытовизмов», неожиданное сокращение терминов или, наоборот, столь же неожиданное их объединение, легкость и гибкость перехода от иронии к патетике и т. д. Вообще, надо отметить, Б.Левит-Броун изумительно владеет русским языком, использует все богатство его лексики, нюансы, смыслы прошлого и современного языка. В силу этого новое издание принципиально непереводимо на другие языки. Перевести можно лишь содержание, семантику, но стиль и язык невозможно».
Очевидно, что автор создал сплав из языка Пушкина, Бердяева, Платонова и даже Жванецкого. Такой язык — редкое открытие нашего времени! Лично меня поразила поэтичность и музыкальность текстов, многомерность смыслов в пространстве эмоций и особый эффект «сверхточности», когда многое попадает прямиком в подсознание и, как в фильмах Тарковского, в процессе общения с произведением индуцирует параллельный, внутренний поток мыслей.
Что касается «мощного сексуального пласта любовных приключений», обозначенного в аннотации, то, как пишет В. Шубин, это: «Во-первых, любовно-сексуальная тема, с красочным описанием эротических побуждений, сексуальных вожделений и подробное воплощение в тексте самого полового акта, вплоть до оргазма. Эти пассажи, идущие вперемешку с другими сюжетами и темами, можно было бы обозначить так: «Я — Homo Erotikus». Это — первое свойство автора. Ведь книга автобиографична, о человеке со свойствами. Как будто вернулся из 1997 года альбом графики «Homo Erotikus» (Верона), в котором Б. Левит-Броун пером и карандашом зримо воплотил сексуальную одержимость мужчины. Теперь же необузданная эротика и сексуальное буйство выражены в слове…».
Удивительно, что критик, восторженно писавший когда-то об эротической графике Б. Левита-Броуна, определённо не приемлет и даже порицает «сексуальное буйство» романа, как скандальность и скабрёзность. Я не считаю уместным оценивать роман в терминах «скандальности, скабрёзности». Описывается не секс до или без любви, а самая что ни на есть любовная интимность. Удивительные в пристально схваченных подробностях сцены вроде бы обычной близости делаются необычными, потому что лишены плоского буквализма выражений и разогреты до высоких температур. Это не прелюбодейство, это — страсть. И никакой ненормативной лексики, ничего скандального, если не считать по определению скандалом откровенный разговор об интимной близости между мужчиной и женщиной. В эротических эпизодах автор использует столь изысканный литературный стиль, что это расширяет гуманитарное пространство читателей, большинство которых могли до этого изъясняться о сексе либо действительно скабрезно, либо ничего не говорящим языком. И хотя автор с явно иронической улыбкой сам называет себя «скабрёзником», в романе скабрёзности нет и помину. Вот хоть такой фрагмент:
Все ласки — на после!
Отказавшись от дегустации, обычно предшествующей жаркому и неумному, хотя и совершенно неизбежному делу фрикции, он предпринял скорое, почти беспардонное посещение её дома, незнакомого и непонятно чем столь желанного. Посещение оказалось лёгким, без продираний и борьбы за право быть гостем.
Его там ждали.
Вход в неё вышел тугим, но плавным, как веская, но до конца додуманная мысль, как редкая удача трудно взятой, но идеально интонированной ноты. Её порог… и весь её чертог был приготовлен для него, умащен и дружествен, хотя сама она не встретила его на пороге ни криком, ни стоном… просто была целиком распахнута и ждала с испугом и сомнением не столько его чувств, сколько своих собственных. Может быть, ждала разочарования в надежде избавить себя от наваждения двенадцати лет?
Зато в размышлениях житейских писатель может вдруг перейти на просторечный, временами полуграмотный говор, хотя и здесь ни одного срыва в скабрёзность. Например, вот такой оборот:
Не было б внутри с кем поговорить, так вааще!..
А так, зажжёшь… при свете даже уютно.
Добавил, прикрутил — ярче-глуше (токо шоб без копоти!) — глядишь, и жить получается.
Просторечие просторечием, а площадная лексика Б. Левиту-Броуну без надобности. Его стиль вооружён всеми секретами выразительности русского языка. Рискну привести в пользу автора высказывание В. Г. Белинского, сделанное почти 200 лет назад: «… очевидно, что органическая, живая полнота искусства состоит в примирении двух крайностей — искусственности и естественности. Каждая из этих крайностей сама по себе есть ложь; но, взаимно проникаясь одна другою, они образуют собою истину». Литературная ткань романа «Человек со свойствами» и есть истина живой жизни, та самая «органическая живая полнота», где высокая искусственность (от слова искусство!) в выражении самых земных побуждений и желаний сплетается с просторечной естественностью (от слова естество!) в спорах о заповедях веры, в рассуждениях о музыке, о заблуждениях и откровениях русских классиков.
Несмотря на то, что для меня уже «мои года — мое богатство», я еще не исчерпал в себе интереса и к тем реальностям жизни, которые по версии В. Шубина относят меня к «сексуально одержимым читателям». Все мы понимаем значимость таких понятий как «18+» с одной стороны, и «порнография, разврат» с другой. Но все же хочется напомнить — современное состояние морали не требует, например, рисования трусиков и бюстгальтеров на античных скульптурах. Открытость сексуальной тематики в большей или меньшей мере присуща и современному кино, и современному театру, и современному роману. Не могу согласиться с В. Шубиным, что насыщенность сексуального пласта романа есть попытка автора привлечь к себе внимание людей низкого вкуса, чуть ли не черни. Столь тонким и высоко эвфемистическим стилем не привлечёшь внимание толпы. Это делают совсем другими, куда более простыми и грубыми средствами.
Вот что меня озадачило, так это возникшая в романе тема любящей, и что особенно странно, любимой жены, которая оставляет героя на время его общения с любовницами. Поскольку моя семья 45 лет остается традиционной, хотя, кажется, уже и редкой, я не мог сравнить это со своим жизненным опытом. Пришлось переживать, расширять сознание, рассуждать о развитии моделей семейных отношений, предполагать наличие женской жертвенности и благодарности за одухотворенность жизни с Мастером. Думаю, второй том романа — «Исповедь Жены», если бы был написан, стал бы бестселлером.
Я далек от экзегетики, но считаю, что очень своевременна постановка Б. Левитом-Броуном вопроса об отношении христианских конфессий к плотской любви как к греху. При этом я исхожу из распространенного понимания цели жизненного пути человека — душа без устали должна трудиться для того, чтобы стать хоть немного совершенней. Для этого человек обязан привлекать все свои интеллектуальные, физические и эмоциональные возможности данные ему от Бога. Есть разные люди — слабые и сильные духом. Сильные духом, как показывает социально-исторический опыт, способны и в экстремальных страданиях не расчеловечиться, и медные трубы славы пройти, и не потерять себя в море наслаждений. У современного цивилизованного человека все меньше страданий и все больше наслаждений — пора учиться не превращаться в хрюкающие существа у кормушки. Герой романа и не превращается потому, что его защищают Культура и Вера, он духовен, он «со свойствами».
То, что русская литература всегда была зеркалом российской действительности, не является открытием. В романе «Человек со свойствами» ситуация несколько щекотливая, автор — житель другой страны, и по привычным понятиям «безвременно почившей» идеологии всякая критика с его стороны заведомо порочна. Вот как видит это В. Шубин: «Сложилась стойкая традиция: свой этнос нужно только хвалить, а другие народы критиковать. Данной традиции придерживается и Б. Левит-Броун, ибо так безопаснее для жизни и здоровья. И в самом деле, можно сидеть в Италии, бичевать Россию и русский народ и не ощущать никакой угрозы». Позвольте, но в слове «угроза» и содержится зерно проблемы. Почему вообще должна возникать угроза жизни и здоровью? От кого угроза? Немалая и не худшая часть России имеет свойство рассуждать так же, как и автор романа. Этого достаточно для того, чтобы прислушаться. Тем более, что мы, живущие внутри России, частенько имеем «замыленный» взгляд, а здесь нам предоставляется редкая возможность увидеть наши беды со стороны, свежим глазом, познакомиться с суждениями заряженными опытом иной реальности. Проблема эта не нова, вспомним, например, как высказывался по этому поводу И. С. Тургенев и, наконец, успокоимся:
«Чужеземное влияние сбивает только того с дороги, кто и без того никуда не шел».
«Дым» хотя успех имел довольно значительный, однако большое возбудил против меня негодованье. Особенно сильны были упреки в недостатке патриотизма, в оскорблении родного края и т. п. Опять появились эпиграммы. Сам Ф. И. Тютчев, дружбой которого я всегда гордился и горжусь доныне, счел нужным написать стихотворение, в котором оплакивал ложную дорогу, избранную мною. Оказалось, что я одинаково, хотя с различных точек зрения, оскорбил и правую и левую сторону нашей читающей публики».
В романе, к сожалению, есть место, покоробившее несовместимостью жанра романа с вкраплением какой-то газетной публицистики, участвующей в информационных войнах:
«Не знал и не мог знать мальчик, что придёт день, когда он будет ежечасно слушать новости из России, нервничать у телевизора, и с улыбкой, слишком похожей на горечь, размышлять о том, что в армии, куда гонят по молодости, когда ещё ничего не понято, служить бы надо теперь, когда уже не гонят и понято всё. Не знал, что будет лихорадочно изучать в интернете тех. характеристики и убойную силу новейшего русского оружия и радоваться, что оно достаточно страшно, чтобы отогнать и самых диких, и самых цивилизованных рыжих собак, — одним словом, станет совершенно искренне болеть за русский мир, который он не любит и покинул. Что всю его нелюбовь, как корова — языком, едва только просвещённый Запад, тот самый Запад, который ему люб и где он безбедно обитает, затеет вокруг России подлый хороводец на удушение, объявив ей смертельную обиду за то, что она так близко подошла к его порогу.
Россия?
Подошла?
К его порогу?
Не сделав ни шагу?
Сволочи…
Проститутки брюссельские…
Никак не выковыряете из задницы ваше вечное Drang nach Osten?!..
На подпрыг свербит, да?
Ну, попрыгайте, попрыгайте!
Допрыгаетесь до ещё одного похода русских армий…»
А сожаление мое еще и оттого, что необходимость в оружии и мастерах работающих над средствами для убийства людей, — это беда и печальная необходимость. Нельзя забывать, что с войн возвращается много инвалидов и много здоровых, но все они с психологическими травмами, которые, в отличие от физических, переходят в наследственность. Кроме того, опора на оружие порождает иллюзию необязательности умной дипломатии и людей, умеющих видеть за горизонтом.
Впрочем, романы пишутся не на один день. Допускаю, что и в романе Тургенева «Дым» современников мог коробить, даже казаться «газетным», излишний социальный критицизм. Но прошло время и всё встало на свои места в этом замечательном произведении русской словесности. Возможно, со временем и в приведенном мною небольшом эпизоде большого романа «Человек со свойствами» утратится поверхностный налёт излишней публицистической заострённости и останется только воспоминание о непростых перипетиях времени.
Подводя итог, могу сказать, — мне сказочно повезло, что со мной случился этот роман. Уверен, что и другим братьям по разуму повезет: кто-то подлечится от эмоциональной глухоты, а кто-то в полемике с автором встрепенется от ментальной оцепенелости. В любом случае постоите под хрустальными струями живого нового языка.
В. Кисляков. Москва, август 2018 г.