Прощай, Алла!

Говорить об Алле Юнко в прошедшем времени язык не поворачивается. Слишком живой и жизнелюбивой она была, и её голос звучал по скайпу совсем молодо, как тогда, когда мы только познакомились — в конце семидесятых. Она вела литобъединение Орбита при газете Молодёжь Молдавии, и я как-то заглянул туда по её приглашению. Какой-то юноша читал стихи, по-моему, это был Женя Хорват, сегодня трагически известное в русской поэзии имя. Алла вела заседание непринуждённо, по-свойски, вовсе не по-начальнически. В ней была какая-то натуральность, естественность, как-то сразу ты оказывался с ней на дружеской ноге. И все же, прежде чем мы с ней подружились по-настоящему, прошло ещё 3 года. Это была случайная ночная встреча на троллейбусной остановке. Я пошёл её провожать, и помню мы долго болтали, сидя на лавочке возле её подъезда, трепались о всякой всячине, конечно читали стихи, выясняли литературные симпатии и антипатии. Впервые я встретил в Кишинёве настоящего поэта, творческую личность без дураков, действительно яркого и неординарного собеседника. С тех пор наше знакомство длилось более 40 лет, до самой её смерти, причём мы беседовали довольно долго по скайпу примерно за 2 недели до этого события, о котором я случайно узнал, наткнувшись на него в ин-те. Каждое лето, уже после моего отъезда в Израиль, мы встречались с ней у ворот старого Комсомольского озера, полузаброшенного парка, с которым у каждого кишинёвца связана в прошлом какая-нибудь история. Бродили по потрескавшемуся асфальту живописных, граничащих с высоченными дремучими стволами аллей, восхищались таинственной красотой этой забытой Богом и людьми пущи, и вспоминали прошлое. Конечно, всё та же поэзия, те же старые друзья, одни из которых находились уже в лучшем из миров, другие — где-нибудь в далёкой Америке. Поговорить по-прежнему было о чём, ибо творческие интересы наши развивались параллельно, несмотря на жёсткую географическую и ментальную удалённость. Я видел, что чисто физически она понемногу сдаёт, советовал ей перебраться хотя бы на время в Израиль, на что у неё имелось право, как у вдовы еврея. Но Алла была неподъёмная коренная кишинёвка, и сдвинуть её с места было выше моих сил. Творчески же она находилась на постоянном подъёме, написала книгу о Пушкине, выпустила сборник стихов, печаталась в журналах. В одной из наших бесед родилась идея собрать сборник 12 поэтов — Прощай Молдавия, что и было позднее реализовано. Стихи Аллы шли там первыми. Её яркая творческая манера, жизненная и порой трагическая сила, переполнявшая её стихи, в любой поэтической компании не могла не обратить на себя внимание.
Ещё и потому таким болезненным является факт её раннего ухода, что очевидно то, какого уровня поэта мы потеряли. Боюсь, что сегодняшней русской Молдавии не скоро удастся залатать образовавшуюся в её культурной жизни прореху, если этому вообще будет дано когда-нибудь произойти. Алла Юнко, как и незадолго до неё ушедшая Лена Шатохина, являлась неотделимой частью кишинёвского литературного пейзажа, важным компонентом истории и судьбы этого края. И хотя она готовилась к отъезду к своей дочери, в далёкие заморские края, тем, кто хорошо её знал, было почему-то ясно, что этому отъезду вряд ли дано будет осуществиться. Родина, злая мать, крепко держалась за Александру (Аллу) Юнко своими клещами, отощавшими за время тягостной, поразившей страну после распада Союза, независимости. Алла так и не уехала, навсегда осталась здесь, легла в эту землю, и это была, кажется, изначально предопределённая ей реализация. Прощай, дорогая, до новой встречи в какие-нибудь другие, но, несомненно, лучшие времена.