Александр Левенбук: «Еврейский театр это сплав традиций и интернационализма»

На гастрольной карте Московского еврейского театра «Шалом» Германия занимает видное место. Поэтому при очередном посещении Кельна нам удалось побеседовать с руководителем театра народным артистом России Александром Левенбуком.

— Александр Семенович, в свое время на эстраде в Москве был очень популярен исполнитель под интересной двойной фамилией Лившиц-Левенбук. Расскажите, пожалуйста, как он родился и как «скончался».

— Не хочется употреблять здесь слово скончался, если только в кавычках. А вообще-то наш дуэт с Александром Лившицем родился в середине 50-х годов. Мы тогда учились в Москве в медицинском институте, сейчас это медицинская академия имени Сеченова. Начали мы, естественно, в самодеятельности, но потом получили звание лауреатов на конкурсе артистов эстрады. И, наверное, поэтому, получив институтские дипломы, пошли работать на профессиональную эстраду. Затем была «Радионяня», гастроли в стране и за рубежом. И это продолжалось почти четверть века. Потом Лившиц уехал в Америку. После чего я работал вместе с тоже очень популярными артистами Львом Шимеловым и Володей Винокуром.

— К сожалению, Лифшиц скончался в 2003 году. Он умер в Нью-Йорке. А туда он уехал давно? Чем он там, в Америке занимался? Вы поддерживали контакт?

— Уехал он давно, в 1978 году. А контакт мы, конечно же, поддерживали. Когда я бывал в Америке, даже если на гастролях, а это было уже раз 7-8, я всегда жил у него. Его знал весь наш коллектив, очень хорошо к нему относился и часто, что-то делая у себя в театре, мы спрашиваем друг у друга: «А что бы сказал по этому поводу Лившиц?». Саша в свое время тоже несколько раза был в Москве и один раз, когда он приехал снова, мы выпустили афишу «Концерт для Лившица». Много артистов пришло выступить специально для него. Звучали еврейские и русские песни. Саша сидел в центре зала, переполненного его друзьями и зрителями, и плакал. По-моему это был прекрасный вечер. Саша потом трижды звонил нам из Нью-Йорка и все благодарил за это.

А в Нью-Йорке он работал программистом, пока не ушел на пенсию. У него там дети, внуки, так что все у него было хорошо.

— Насколько я знаю, вы работали на эстраде, занимались режиссурой, выступали как автор. Но, по-моему, одним из самых заметных этапов на вашем творческом пути была «Радионяня». Расскажите, пожалуйста, немного об этом.

—Это была замечательная передача. Интересная, поучительная и веселая, которая обучала слушателей, причем, по-моему, не только маленьких, правильному русскому языку, его грамматике. Начала она выходить в 1970 году, вон уж сколько лет назад, но до сих пор по радио звучат повторы, выходят кассеты и бывшие слушатели, ставшие сами родителями, покупают их своим детям.

Успех «Радионяни», я думаю, был обусловлен тем, что Аркадий Хайт писал прекрасные тексты, представляющие собой замечательные уроки русского языка. Причем все это делалось в виде запоминающихся песен на музыку Бориса Савельева. Я сейчас, бывает, слушаю эти записи, опять восхищаюсь и думаю, что это просто может служить хорошим подспорьем для изучения языка. К сожалению, и Боря Савельев, и Аркаша Хайт уже ушли от нас. Между прочим, Аркадий Хайт последнее время жил здесь, в Германии.

— Я сам до сих пор вспоминаю «Радионяню» и мне кажется, что вы тогда просто «купались» в этой передаче.

— Вы абсолютно правы. Мы занимались этим делом с большим удовольствием и, к слову, как теперь говорят, «за смешные деньги». Мы приходили на запись как на праздник. Надо еще напомнить, что вместе с Лившицем и Левенбуком ведущим «няни» был Николай Литвинов, просто гениальный для радио актер. Он уникально чувствовал радиоспецифику. Помните, в советские времена радио называлось — радиовещание, то есть вещало для всего народа. А Николай Владимирович так мог обратиться к каждому маленькому человечку, сказать «Здравствуй, дружок!», что ты принимал это обращение лично для себя. Я хорошо помню, как будучи ребенком, стоял на табуретке, прижав ухо к репродуктору и замирал на все время, пока Литвинов рассказывал сказки. Потом судьба свела меня с ним, и я вспоминаю с благодарностью эти счастливые годы.

— Интересно, а почему передачи о правильном русском языке делали в основном евреи? Даже самым знаменитым диктором на радио был Юрий Левитан…

— Помню, когда на одном из вечеров Иосифа Кобзона поблагодарили за хороший русский язык, я встал и сказал, что, по-моему, это национальная еврейская черта. .Что же касается «Радионяни», то, наверное, это случайность. Просто передача делалась с большим юмором, а вот уж в юморе евреям не откажешь. Это не только их защитная реакция, но и остроумие, заложенное в традиции, когда все начальное еврейское образование строилось на мозговой гимнастике. Дети изучали тору и талмуд и выходили из школы с натренированными мозгами. Не случайно, когда в конце 18 — начале 19 веков в Европе евреям разрешили пойти в науку, они так рванули и сделали столько открытий. Аркадий Хайт, основной автор «няни», был необыкновенно остроумным человеком. Несколько передач сделали Михаил Танич, Ефим Смолин, Лион Измайлов. Тоже, как видите, еврейские люди. Хотя, оговорюсь, начинал «няню» Эдуард Успенский, замечательный детский писатель, русский к тому же. Но и он дружил с Хайтом, Курляндским, Канделем, которые, к слову, придумали классический сериал «Ну, погоди!».

— А как вы стали руководителем Московского еврейского театра «Шалом»?

— В свое время я начал заниматься режиссурой. Много работал с Аркадием Хайтом, как с автором и когда мы с ним сделали эстрадное шоу «Тум-балалайка» и попали с ним на Бродвей, нам пришла идея, что неплохо бы этим делом заняться серьезно. И как раз представился для этого случай. «Еврейский драматический ансамбль» в Москве оказался без руководителя. Я пришел туда, это было уже много лет назад, и тогда родился театр «Шалом», которым я до сих пор с удовольствием руковожу. Театр работает в Москве, у нас красивое помещение, нам помогает московское Правительство. Наш попечитель — Иосиф Кобзон. Иногда помогает и Алла Пугачева. Так что живем и не жалуемся. Зрители к нам ходят хорошо, спектаклей у нас много, причем самых разных.

— Какая направленность преобладает в вашем театре?

— Еврейский театр в отличие от русского не имел классического репертуара. С полки ничего не снимешь. Шекспир и Островский нам не годятся, а то, что играли в старых еврейских театрах, уже устарело. Все новое требует специальной работы. Например, есть изумительный автор, Нобелевский лауреат Исаак Бошевис Зингер, но ведь у него романы, а не пьесы. Мы сделали его «Шошу» сами. Спектакль получился очень хорошим, но мы потратили на это два с половиной года

— Если я не ошибаюсь, «Шалом» это не только театр в чистом виде, но и в некотором смысле культурный центр?

— В нашем помещении находятся московский еврейский Общинный дом, Конфедерация общественных еврейских организаций России. В последнее время в Москве появилось много мест, куда евреи могут пойти. Это и институт изучения иудаизма, и Новый еврейский общинный дом, и огромный хаббат-любавический центр на 1500 мест в Марьиной роще, и другие общинные здания. Так что функция культурного центра у нашего театра как бы отошла на второй план.

— Музыка, танцы играют не последнюю роль в ваших спектаклях.

— Еврейский театр традиционно музыкальный театр. Это не наше изобретение. Когда мы в первый раз приехали в Америку, нас удивило, что после войны в Нью-Йорке было 50 еврейских театров, а сейчас два и не очень активно работающих. На наш вопрос возразили: «А мюзикл?». Они там мюзикл считают еврейским театром. Ведь вообще еврейский театр возник в Румынии в Яссах как оперетта Гольдфадена. А потом он развивался, крепло драматическое начало, достигшее высот в театре Михоэлса. Но музыкальность всегда сохранялась и поэтому мюзиклы — основное направление нашего театра, хотя мы играем разные пьесы. У нас в репертуаре 120 танцев. Еще Махмуд Эсамбаев считал, что по танцам мы занимаем первое место среди театров России.

— А как вы представляете влияние театра на политику. На жизнь людей?

— При советской власти нас учили, что искусство имеет огромное воспитательное значение. По-моему, это не так. Фашисты, которые знали Бетховена и Баха, по сравнению с русским мужиком были намного культурнее, но творили такие зверства… Искусство скорее обнажает какие-то вещи, анализирует, выносит на наш суд и дает повод для размышления. Мы смотрим спектакль, смеемся и плачем, а потом решаем что-то для себя. Искусство, на мой взгляд, не может влиять конкретно на политику, на общественные явления.

— Когда-то вы сказали, что театр делает человека лучше в своих же глазах.

— Еврейский театр в этом смысле особенно нагляден. Достаточно посмотреть, как наши зрители входят в фойе, у них расправлены плечи, светятся глаза, они пришли в свой театр и если он хороший, то они принимают его даже лучше, чем он есть на самом деле. Если зрителям что-то не нравится, они расстраиваются и это отражается на успехе. Мне кажется еврейский зритель максималистский, как и вообще большинство евреев. К слову говоря, сегодня еврейский шоу-бизнес перестал быть диковинкой, он существует в общем рынке и надо, чтобы это было просто хорошо вне зависимости он национальной тематики.

— Вы гастролируете по многим глубинным русским городам и пользуетесь там успехом, несмотря на еврейский репертуар.

— В этом есть даже некоторый наш выигрыш, потому что мы не похожи на другие театры. Кроме того, мы поднимаем темы, незнакомые широкому зрителю. И, наконец, у нас своеобразная сценическая форма — много пластики, музыки, что немного диковинно для русского человека. Например, мы часто бываем в Ижевске, в Удмуртии. Тысячный зал, где евреев человек 400, всегда битком. Прошли уже несколько ежегодных фестивалей еврейской культуры в Оренбурге, которые в течение недели, на трех больших площадках собирали много народа. Ясно, что не только евреи являются зрителями.

— А все-таки чем должен принципиально отличаться еврейский театр?

— На мой взгляд, тем, что у него должно быть еврейское мировоззрение, то есть он должен основываться на торе, а значит не должно быть никакой озлобленности, национальных амбиций. Мы должны любого пришедшего к нам человека, независимо от национальности, кормить, лечить, дать ему кров. Что же касается формы спектакля, я не вижу принципиальных отличий. Тем более, что в подавляющем большинстве театров руководители евреи. Даже, если помните, знаменитым московским цыганским театром «Ромэн» руководил Семен Баркан, который, если я не ошибаюсь, потом тоже переехал в Германию. Я думаю, что еврейский театр определяет сплав традиций и интернационализма. В нашем театре должно быть сердечно, тепло и уютно, весело или грустно, но, главное, очень искренне людям любой национальности. Как ни странно, евреи хотя и могут придумать хитрые вещи, но очень наивны и у них наряду с колоссальной приспособляемостью к любым условиям вместе с тем существует чрезмерная доверчивость, повышенное чувство борьбы за справедливость. Мы не ищем что-то принципиально еврейского, а хотим, чтобы спектакль понравился и нам, и зрителям.

— Вы часто гастролируете за рубежом. Куда вы выезжали? Эмигранты вас встречают так же как москвичи и россияне?

— Мы трижды были в Израиле и в Америке, дважды в Румынии, один раз в Англии, в Бельгии, дважды в Канаде, сейчас третий раз в Германии. Практически зрители везде одинаковы. Мы выступаем только для русскоговорящих людей. И когда, допустим, любимая и уважаемая мною Галина Волчек говорила, что в Нью-Йорке на спектаклях «Современника» был переаншлаг, я не очень верю. Американцы не ходят на русскоговорящее искусство, даже на балет наш уже не ходят, потому что он отстал от Запада на десятки лет. Другое дело, что заграничный зритель видел больше нашего, в том числе и еврейского искусства. Но это сейчас сглаживается, потому что у нас очень активно работает еврейский шоу-бизнес.

— Слышал, что у вас были проблемы с интересным спектаклем «Моя кошерная леди».

— К сожалению, да. Это музыкальный еврейский вариант «Пигмалиона», с музыкой Владимира Шаинского. Действие происходит в наши дни и в нашем городе. У нас были трудности, но я обещал это сделать Аркадию Хайту, автору спектакля. Он был моим другом и это был мой долг перед ним. Аркаша завещал нам сделать этот спектакль антрепризным, набрать звезд. Но одни из них очень заняты, другие — не могут петь. Потом уже состав был укомплектован. В главной роли Лизы Дулитовой — молодая, но уже популярная по кино Галина Тюнина. Игорь Кваша играл Хигмана. Его маму — Людмила Касаткина. Отца Лизы — Виктор Павлов. Беню играл Павел Любимцев, популярный ведущий на ТВ передачи «Путешествие натуралиста». Потом мы замыслили так, чтобы и зрители принимали участие в спектакле.

— Вы не собираетесь сделать при театре студию?

— Не собираюсь, просто потому, что на это нет сил и времени. Хотя понимаю, что это надо. К тому же надо найти людей, которым можно было бы доверить обучение молодых.

— Вам импонирует, что в Москве на Варшавском шоссе остановка троллейбуса называется «Театр «Шалом»? Раньше и представить это было нельзя.

— Конечно! Я позвонил, не надеясь на успех, в мэрию и они обещали подумать. И очень скоро это название появилось на остановке. Без писем, без нажимов, без всего….Я очень рад.

— Почему еврейские песни все время связывают с еврейским местечком? Этих местечек-то уже в прямом смысле этого слова и нет давно….

— Это не точное название. Мне кажется, что сейчас важно старую еврейскую песню спеть по-новому и спеть новую песню. Но и отмахиваться от традиций не стоит. Тора ведь тоже написана 5 тысяч лет назад, но она же живет для нас до сих пор. Но новые песни тоже должны появляться. Тот же Аркадий Хайт написал 14 еврейских песен, и все они имеют сегодня успех. Еврейскую культуру много лет подавляли в Союзе, надо ее реанимировать.

— А это правда, что вы в свое время писали с Крамаровым письмо Рейгану?

— Да, совершенно верно. Савелия не выпускали из Союза, и он написал письмо Рейгану, как артист артисту. А я ему в этом помогал. Письмо было, по-моему, остроумно и симпатично. Его передали несколько раз по «Голосу Америки» и тогда власти зашевелились. Я сделал с Лившицем книжку под названием «Пока склероз молодой». Это веселые воспоминания обо всех хороших людях, с которыми мы встречались, и, думаю, это письмо там будет. Мы с Савелием дружили и даже пару ночей с Хайтом ночевали у него в Лос-Анджелесе

— В 2001 году вышла книжка «1001 еврейский анекдот», составленная вами и Хайтом. Вы так любите еврейские анекдоты?

— Мы с Хайтом давно и серьезно занимались еврейскими анекдотами. С «Вечером еврейского анекдота» мы выступали в России, а потом в 24 городах Америки. Сегодня такие вечера бывают даже в Концертном зале «Россия» в Москве.

— Александр Семенович, что такое еврейское счастье?

— Когда открывался наш театр, вышла на сцену Алла Пугачева и сказала: «Когда-то этот человек вывел меня за руку на эстраду, теперь я вывожу его. Когда на сцене еврейский спектакль, а в зале еврейская публика, то это, наверное, и есть еврейское счастье». Я с ней согласен, хотя в привычном смысле это означает сплошное невезение. Но если я вижу, как возникает единение среди людей, как они радуются друг другу, то думаю — это и есть еврейское счастье.