Штирлиц

— Слушай, Тарасов, вот ты мне каждый раз втираешь, что в карауле, мол, безвылазно сидишь, или по командировкам, ничего не видишь, не слышишь… Но ведь меняют же! Полк там, с субботы на воскресенье, да и на неделе бывает, меняетесь. И из караула вы в часть сбегаете, что я, не знаю? Телек цветной в роте посмотреть, когда кино интересное. А? Бывает же!

— Мне не доводилось. А вообще, мысль, товарищ майор, но как-то боязно. Дослужить бы спокойно…

Ссука рваная, кто ж тебе про телек настучал…

— Что, в роту идешь, глаза закрыв?

— Да хоть спички вставляй, все едино…

— Не надо мне тут на жало давить, служба есть служба!

Тебя б, паскуда, хоть раз, хоть дежурным по части, месяц бы потом отсыпался…

— Я и не жалуюсь, все, в общем, нормально…

— Какой нормально? Вон, водитель ваш, этот, как его, Волошин, двигатель запорол на караульной машине! Пьяный же был, так?

— С чего пьяный? Он РТ-6 в бак залил, бензина не было. Вот и закоптил.

— Чего залил???

Вот, дуб, ты в авиации служишь или где?

— Авиационного керосина.

— А где взял? Он же подотчетный! Украл с ГСМа?

Хрен ты меня подловишь, стерва, не тот расклад…

— Да в автопарке бочка стоит, детали отмачивать, капитан Таланов выписывал, все законно.

— А ты откуда знаешь?

— Ну, знаете, Витька ж в моем взводе, я ему за тачку, пардон, в рыло приложил. Потом, конечно, разобрались, он мне эту бочку и показал. Вместе с дежурным по парку.

— Ты что тут дедовщину устраиваешь?

— Мы с ним одного призыва, какая дедовщина?

— Это называется неуставные отношения, сержант Тарасов, призыв тут ни при чем! Можно ведь и следствие…

Давай, гнида. И комбату на подпись. Он меня опять разжалует, через неделю лычки вернет, один хрен служить некому. Это мне в первый раз страшно было. А в четвертый даже не по херу, а вообще никак…

— Виноват, товарищ майор, вспылил. Но ведь за дело же, согласитесь…

— Это Я понимаю! А приедет проверяющий?

Аааа, ссышь, падла… Правильно ссышь, своих-то больше всего вам очковать и приходится. Ей-Богу, допи….шься, плюну на все и заложу когда-нибудь. Хотя, хрен, конечно, заложу, даже тебя, урод. И не потому, что пришлют вместо тебя людоеда еще хуже.

Да хрен ты поймешь, даже если тебе неделю объяснять, даже через полосу…

— Да пусть приезжает, товарищ майор, у нас все в пределах дозволенного, сами ж знаете…

— Как к итоговой готовитесь?

Уф, соскочил, тема-то скверная была…

— Нормально. Плакаты, агитация, ленкомнату вон, доделали, через неделю за караул примемся.

— Завтра, Тарасов! Завтра. Лично проверю.

Ну, это ты уж совсем заврался, дятел. Кто тебя туда пустит? Только шагни, постовой четвертого поста (швейцар) уж тебя-то штыком точно полоснет. С самым, что ни на есть удовольствием. Уж кого-кого, а тебя, тварь, точно расшинкует. И ты сам это, сволочь, знаешь, хрен сунешься. Ты туда можешь только с дежурным по части, и только если ЧП по твоему профилю в самом караульном помещении. Убьем кого в караулке, тогда и заходи…

— Завтра, так завтра, товарищ майор. Как скажете…

— Так, по пьянству что можешь сообщить?

Ишь, ссука, как вопрос ставит, как будто я ему что раньше сообщал…

— Не пью.

— Ты мне дурочку не валяй, умник. Хитрожопость еще никого до добра не доводила.

— Куда мне добро, до дембеля б дотерпеть…

Бакалашвили ухмыляется, он, действительно мужик с юмором.

— Не пойму я тебя.

Зараза, опять за своё, ща в Штирлицы агитировать будет…

Вообще, первый советский сериал облегчил работу особистам капитально. Такой пряник товарищ Семенов сляпал, загляденье. Это ж только представить — собственная машина, вилла с камином в почти побежденной стране, все тебя ссут, начальство за тысячи верст, жрешь от пуза, и не только дома, в кабаках. Да и дома нехерово, слугу опять же чморить можно — кофе мне, крепкий, какой только сможешь…

На основной работе, в РСХА, накосячишь — Родина тебе орденок или звание повыше. Если чего не так — соврешь или грохнешь кого, ну чем не рай? Да еще и герой перманентный.

Ну как в такое счастье не шагнуть?

Всего-то бумажку подписать, но осведомителем же недолго, это только начало, а там… Всех с говном смешаю. Сначала здесь, потом за бугром. Это тебе не на хутор под Сыктывкаром возвращаться, или в дагестанский аул, где из развлечений только водка…

В роте охраны, где бойцы постоянно с оружием, призыв стараются менять целиком, раз в два года, чтобы дедовства поменьше было. За два года до нас были даги, мы их меняли. Ну, не весь, конечно призыв, но дагестанцев было большинство. До армии я думал, что мусульмане косят глазом на христиан, ну и вообще, мол, Азия недолюбливает Европу, совок приучил не отдавать должное религиозным разногласиям.

На самом деле это, конечно, не так. Все боятся всех, и ненавидят со всем пламенем юных душ. И если даже поставить узбека, дага, чечена и кара-колпака под единое зеленое знамя джихада, чморить друг друга со всею яростью они не перестанут. Разбираться в этой кухне дело безнадежное, единственное, что стоит знать — ненависти этой мало не бывает. И внутри анклава та же песня, разборки не кончатся, пока не установится трехступенчатая иерархия; кто рулит, кто шестерит, и кто чмошник. Других градаций нет.

Виллюиллаха Исмаилова на место поставили сразу, он оказался на самом дне зиндана, но случилось чудо — через год он оказался в школе прапорщиков. Как? Как хилый девятнадцатилетний подросток без образования, почти не говорящий по-русски, вялый и склонный к алкоголизму, смог оказаться в школе младших командиров? Кто разглядел в нем яркий, неугасимый талант войскового начальника, волю, бесстрашие, любовь к Родине, и направил на учебу? Почему, вернувшись прапорщиком, он боялся заходить в казарму без офицеров, пока не дембельнулись последние даги? Как он смог продержаться еще полтора года, бесполезный и вечно пьяненький, пока мы с Сашкой его не слили, подсунув ему канистру с ворованным спиртным?

Только через стук. Недаром большинство офицеров в его присутствии разговаривали только по делу и только официальным языком. Ну, и по логике, это же самый простой способ вербовки. Что в советской армии, что в институте, что в нацистском или советском лагере. Есть отстающий, он на грани катастрофы, он готов на все, чтобы удержаться на плаву, да просто, чтоб увернуться от самого страшного — убийства, изнасилования, смерти от голода. Бери голыми руками. А дай ему хоть крупицу власти, он от мести за свои унижения, конечно же, удержится, и, охреневши, станет Родину любить истово и бескорыстно.

А какую, позвольте спросить? Домой ему не вернуться, там все знают, на что он пошел, чтобы спастись, его в очко засунут и утопят родные братья, и отец поссыт сверху. А то их самих так же, традиция. Что, армия ему теперь дом родной? Ну-ну…

Ладно, пусть армия, но на хрен он тут нужен? Вот человек не способный за себя постоять. Он что, за других постоять сможет? Или вообще за Родину, за неизвестных ему двести миллионов рыл, из которых три сотни ближайших его ненавидят, и две из них боятся? Это с какого ж перепуга? Нет у него такой функции в организме. Просто нет, и все. И быть не может, нет для этого оснований.

И это не один из способов вербовки. Единственный. Или в армии зачморили до того, что к особисту побежал, или на заводе лень вкалывать, или в институте из двоек не вылазит, того и гляди, в армию вышибут, а это страшно до судорог. Почему единственный? Потому, что вербуют такие же, и других способов они не знают и знать не хотят, слишком сложно.

Не спейся Вилли, стал бы майором, и сидел бы сейчас перед очередным сержантом, раскручивая его на предательство. Как и его когда-то. Замкнутый круг, преемственность, боевая традиция. Подпиши! Потом сам будешь говорить «Подпиши!»

И ведь подписывали. И отрабатывали. И у самых злых на карьеру даже мечты сбылись. Гужуются в побежденной стране на всю катушку. Только она не Германия называется…

Голос майора выдернул меня из светлого будущего. Опять завел шарманку, ну, пидарас, достал, ей Богу…

— У тебя такие возможности, могу под дембель на месяц в погранвойска перевести. Оттуда сразу в школу ГБ, чтоб из наших рядов без помехи вступил, а? Три курса вышки у тебя есть, закончишь за год, сразу лейтенанта и вперед! Весь мир твой, парень…

А вообще молодец, четвертый раз, и всё разные схемы. Изобретательный животный…

— Да мне комбат уже общевойсковое так же предлагал, но вы ж поймите, товарищ майор! Я ж сугубо штатский, напортачу вам тут все…

— Хорош прибедняться, штатский он…

Вот, ебанат…

— Именно. Есть долг, я его выполняю, но не мое это все…

— Не очень-то и выполняешь!

— Ну, как могу…

— Смотри, будешь кобениться, вляпаешься — никто тебя не защитит! Учти это!

Ох, дуболом, что у вас все такие? Только и фантазии, что грозить да стращать. Вербовщик херов.

— Так защищать, вроде, меня призвали…

— Свободен!

Ну-ка, ну-ка…

— Пока…

Ну, как же без этого… Психолог драный. Чтоб тебя, упыря, остаток жизни вот так на крюк подвешивали. Хотя, наверное, и висит давно, шавка, то-то из кожи лезет…

Не жаль. Сам выбрал кем быть. Хоть бы война, что ли, я б тебе влет башку свинцом набил бы…

Выхожу из штаба, иду по аллее, джида, кусты, даже один карагач есть. Травы нет, но я уже понемногу привык к голой земле, она меня не коробит. А арык — так это вообще волшебство, я вам скажу. Тем более, если любимая книга — «Очарованный принц»…

Вызов к особисту перед итоговой проверкой в первый раз страшен, следующие уже переходят в разряд рутины. В принципе все ж понятно. Хозяйство у нас плановое, ему сверху наверняка разнарядку спускают — столько-то завербованных, столько-то доносов, столько-то раскрытых измен и преступлений…

Не справишься — ебухов. Как везде. А где ему доносы хотя бы брать, если половина солдат в нашей армии само слово «донос» написать не может. В нем же букв, вон сколько! И все разные. Беда…

Сам, наверное, строчит разными почерками, чекист засранный…

А я даже пишу без ошибок, тварь такая, ну как не окучивать? И ведь ему абсолютно начхать, что он меня перед товарищами позорит, вызов в кабинет особиста без наручников и не под конвоем — клеймо то еще, попробуй отмыться…

А меня он уже четвертый раз таскает, паразит…

Ведь вот интересно, он, что, сам не допирает, что, скажем, соглашусь я стучать, но выйду-то я из его кабинета уже засвеченный! И пусть я кого заложу, это ж сразу ясно станет. Вот, был у особиста. А через неделю кто-то спалился. Шила ж в мешке не утаишь. Видать и сам понимает, что не вербануть ему никого, так, номер отрабатывает…

И вдруг ловлю себя на том, что стою я солнечным вечером в самом центре уже любимой мною Азии, и тупо смотрю на торцевую стенку штаба. Интересно, если меня все-таки повяжут за мои художества и заслуженно поставят к этой вот стенке, я своим палачам тоже оправдания найду? Экий, я, право, козел…

Майору-то Бакалашвили нашел.

Да пошел он…

Плевать.