хххххх
Когда наскучит арифметика,
Вся проза жизни и конкретика.
Когда фальшивая патетика
Звучит за каждою строкой,
Я возвращаюсь вновь на Сретенку,
Чтоб запитаться энергетикой,
И как в той старой доброй песенке
Пройти вдоль шумной мостовой.
Да, всё меняется: эстетика,
Фасадов свежая косметика,
Не те слова, не та фонетика,
И люди, в общем-то, не те,
Что были раньше, но поэтика
И поэтическая этика
Живут на старой доброй Сретенке
В той первозданной чистоте.
Пусть многочисленные скептики
Бросают в раздраженье реплики,
Что по законам диалектики
Всё изменяется, течёт.
Пока жива родная Сретенка,
Мой друг, не спета наша песенка,
И пресловутая патетика
Здесь, в данном случае, не в счёт.
хххххх
Как снизить темп, как минимум раз в десять?
Вновь ощутить «зелёную тоску»?
В Москву из Петербурга ехать месяц.
Полдня из Переделкино в Москву.
На ранних поездах, а не по пробкам,
Сверяя с навигатором маршрут.
Всё делать «с чувством, с толком, с расстановкой»
И не жалеть потерянных минут.
Боимся опоздать и не промешкать.
Куда-то вечно рвёмся, а зачем?
Кому нужна, скажите, эта спешка?
Весь этот бесконечно-бурный темп?
Знакомые, приятели, коллеги
Мелькают, суетятся, мельтешат.
И каждый, будь то Ленский иль Онегин,
Торопятся и чувствовать спешат.
хххххх
Промозгло, сыро, холодно и зябко,
И мысли настроению подстать:
О девочках, мечтающих о тряпках,
О мальчиках, не любящих читать.
О девушках без прежних идеалов,
О юношах, блуждающих в потьмах,
О женщинях, что смотрят сериалы
И их непривлекательных мужьях.
Конечно, я не Гоголь и не Чехов,
Но хочется воскликнуть иногда:
«Как глупо, как бездарно, как нелепо
И скучно вы живёте, господа!»
И потому, наверное, не странно,
Что мало средь теперешних особ
И девушек, похожих на Татьяну,
И мальчиков, читающих взахлёб.
хххххх
По ночам вспоминаю свой жизненный путь,
Всё по полкам пытаюсь расставить.
Это прошлое вновь не даёт мне заснуть
И всё время приходит на память.
Что бы на ночь не пил,
Спать мешает вопрос:
В нашем прошлом, что плюс, а что минус?
В том, в котором я жил,
В том, в котором я рос,
Из которого многое вынес.
Я на жизненный поезд брал общий билет,
Приходилось порой мне не просто.
Не всегда находил подходящий ответ,
Не туда направлял свою поступь.
Проскочив на ходу
Этот жизненный путь,
Миновав все свои полустанки,
Я порой не могу
Очень долго заснуть,
Засыпаю к утру спозаранку.
И теперь, жизнь когда вся почти прожита,
И конечная станция скоро,
Я не сплю по ночам, то считаю до ста,
То к себе обращаюсь с укором.
Каждый крупный просчёт,
Каждый мелкий пустяк
По ночам мне приходят на память.
Всё что сделал не то,
Без души и не так,
Что уже никогда не исправить.
КОЛОМЕНСКИЕ МОТИВЫ
1. ПРОГУЛКА ВДОЛЬ КОЛОМНЫ
Преодолев речной фарватер,
Взяв курс на городской Посад,
Прогулочный небыстрый катер
Подходит к «пристани» Арбат.
Здесь производится посадка,
Все заполняют теплоход,
Купив билет за «пятихатку»
Без всяких скидок и без льгот.
И начинается прогулка
Вдоль берегов Москва-реки
От приарбатских переулков
И центра в сторону Оки.
Со старых палуб теплохода
Увидим мы за два часа
И Тепловозного завода
Полуживые корпуса.
И разводные, наплавные
И стометровые мосты.
И древний, слава Богу ныне
Вновь возрождённый монастырь.
Когда ж закончится Коломна,
А вместе с ней Москва-река,
И за бортом сольются волны
И, вдруг, появится Ока,
В образовавшемся просторе,
Видавший виды теплоход
Наш развернётся здесь и вскоре,
Увы, обратно поплывёт.
Обратный путь такой же долгий,
Как и туда. У всех печаль,
Что так и не дошли до Волги,
Но никому, почти, не жаль
Ни средств, ни времени, (ни капли,
Потуже пояс затянув),
И это понимают цапли
И в воду опускают клюв.
2. У МАРИНКИНОЙ БАШНИ
Авантюристка и гордячка
Из давних, смутных тех времён.
Честолюбивая полячка,
Взиравшая на русский трон.
С мечтою с мужем сесть на царство,
Присущей многим игрокам,
Чтоб все несметные богатства
Его прибрать к своим рукам.
Так толком и не став царицей,
Внесла в историю свой вклад,
И до сих пор авантюристы
Всё ищут пресловутый клад.
Ну, а туристы возле башни
Вздыхают: «Боже, упаси
От смуты, от интриг и шашней,
И самозванцев на Руси».
3. АХМАТОВА В КОЛОМНЕ
Коломна. Лето. По Арбату,
(Чуть в стороне Москва-река),
Идёт вдоль улицы Ахматова
И ищет домик Пильняка.
Идёт не медленно, не быстро,
Идёт, не ведая, что тут
Проложен будет для туристов
Её, Ахматовский, маршрут.
Идёт не в самый на поверку,
Как оказалось, страшный год.
Крестовоздвиженская церковь
Вдали у Пятницких ворот.
Вокруг июльская Коломна
Вся излучает благодать
И безмятежность духа, словно
Не созывать ей вскоре рать.
Не собирать сограждан снова
На битву грозную, когда,
Как в годы Дмитрия Донского
Нахлынет страшная орда.
И, вынув острый меч из ножен,
Сомкнутся все в один кулак.
Все…, кто ещё не уничтожен
И не расстрелян, как Пильняк.
хххххх
Снова под вечер с больной головой
Сидишь к окну прислонясь.
Глядишь на двор, что зарос травой
И знаешь, не выйдет князь.
А выйдут такие, что хоть жалей,
Невзрачные из себя.
Не царской породы, не княжьих кровей
И, видимо, не «графья».
Нагрянут внезапно, как хан Мамай,
Поставят на стол вина.
Сиди меж ними и выбирай,
Кому сегодня жена.
А утром соседи начнут рядить,
Когда между них, как сквозь строй,
С больной головой от тебя выходить
Станет очередной.
И кто-нибудь камень в твоё метнет
Окошко наверняка.
И это конечно же будет тот,
Кто сам из них без греха.
хххххх
Ты сидишь на облаке,
Ноги свесив вниз,
Как на банном полоке,
Приглашаешь: «Please».
Я к тебе на облако
Рядышком подсел,
Распрощавшись с ворохом
Всех ненужных дел.
Мы сидим на облаке,
Может быть Шагал
В этом странном облике
Нас нарисовал.
Тем, кто сел на облако,
Вместе хорошо,
Чтоб вокруг да около
Не произошло.
хххххх
Старенький военный
Дальний городок.
Лейтенанта нервный
Звонкий тенорок
Носится над плацем
И один солдат
Вдруг заметил: «Братцы,
Может он кастрат?»
Но ему на смену
Через тройку лет
Командирский тенор
Явится на свет.
«Прекратить остроты!»,
«Застегнуть карман!»
Командиром роты
Станет капитан.
Мчались годы службы
И менялся тон,
Появился грубый,
Властный баритон.
Малосимпатичный,
Но зато сейчас
Зычный, всем привычный
Генеральский бас.
Прослужил немало
Бравый генерал,
Маршал генерала
Как-то вызывал.
И услышал маршал
Через много лет
Снова зазвучавший
Тоненький фальцет.
хххххх
У нас возможно только так:
Победам радоваться бурно,
Брать все преграды только штурмом,
Работать вечно кое-как
И строить наперекосяк.
Нам, в сущности, не привыкать
Сдавать всё к праздникам досрочно,
Начальству отвечать: «Так точно!»
И, развернувшись, всё опять
Бездумно, тупо выполнять.
Россия, летопись времён
Твоя, как тягостная повесть,
Где спящая веками совесть
Проснулась, раскачала трон
И снова погрузилась в сон.
Где каждый раз простой народ,
Пройдя все беды и мытарства,
Ждёт помощи от государства,
А государство предаёт
И забывает свой народ.
хххххх
Простой народ, как это мило,
Друзья, как пафосно звучит.
С него веками тянут жилы,
Зовут куда-то, рушат быт.
Передовик и знаменосец,
И монархист и анархист,
То прирождённый богоносец,
То убеждённый атеист.
Неблаговидный для эстетов,
На протяженье долгих лет
Он и разменная монета
И превосходный инструмент.
Теперь почти что без работы,
Но не дадут и тут скучать:
Полсуток-очередь на льготы
И больше суток у врача.
Он копит гнев и ждёт момента,
Чтоб вновь в один прекрасный раз,
(В году), при встрече с Президентом
С ним выйти на прямую связь.
хххххх
Коррупция у нас везде,
В любом сомнительном резоне,
В любом вбиваемом гвозде
И принимаемом законе.
В любой из беконечных проб
Вновь шило поменять на мыло.
В желанье и в стремленье чтоб
Всё оставалось, как и было.
Коррупция живёт у нас
В сознанье, в мыслях, в этикете.
Коррупция сидит сейчас
Буквально в каждом кабинете.
Не обольщайтесь, господа,
А также все простые люди,
Коррупция у нас всегда
Была, и есть, и вечно и будет.
Не верьте тем, кто лишь трубя
С ней занят, вроде бы, борьбою.
Коррупция плодит себя
И борется сама с собою.
Повсюду: в центре, на местах,
Свой срам прикрыть не удосужась.
Её размах внушает страх.
Её цинизм приводит в ужас.
Не в жутком сне, а наяву
Теперь её атракционы.
Она уродует Москву,
Возводит чудо-стадионы.
Почти открыто, не таясь
Она гремит по всем каналам.
Коррупция везде, где власть
Объединилась с капиталом.
НИЛОВНА
А Ниловне было лишь сорок.
Кто хочет о ней почитать,
Средь книжных полазейте полок:
Роман называется «Мать».
На ней по рассказам и слухам
Жизнь горький оставила след,
Казалась почти что старухой,
Прожив всего сорок лишь лет.
Кто сам побывл в преисподней,
Поймёт её жизнь, господа.
Рабочий был день, как сегодня,
Двенадцать часов и тогда.
Прав было, не скрою, у женщин
Не столько, как ныне, но всё ж,
Чиновников было поменьше
И разных надутых вельмож.
Системы такой потогонной
Не выдержав, умер мужик.
И мужа предсмертные стоны
Слились с сотней тысяч других,
Кто жил в толь далёкой России,
Рвал жилы, работал, как вол.
В России, где вечно царили
Бесправие и произвол.
Где жизнь становилась обузой,
А самый трудящийся класс
Ещё не имел профсоюза,
Как вновь не имеет сейчас.
Когда ж осудили и сына
За правду, увидела мать,
Что силы свои воедино
Народ должен наш собирать.
Но власть предержащих к народу
В России известен подход.
С ним можно творить что угодно,
Безжалостно брать в оборот.
Дробить, разделяя на части,
Гнобить, издеваться, топтать.
Народ же, по мнению власти,
Не должен в России роптать.
Сегодня другая интрига,
Но смело могу утверждать,
Что вновь своевременной книга
О Ниловне стала опять.
Когда возвратился к нам, ставший
Ещё нестерпимее гнёт,
А власть предержащие также
Плюют на бесправный народ.
Когда всё вернув в одночасье,
Как было, вершителем стал
Дорвавшися снова до власти
И сросшийся с ней капитал.
ИЛИАДА И НАЧАЛО ОДИССЕИ
Давно идёт Троянская война.
Но до сих пор ещё не пала Троя.
По-прежнему сражается она
И держатся бесстрашные герои.
Со всех сторон убитым нет числа.
И пусть давно меж ними шли раздоры,
Всё ж поводом для той войны была
Лишь выходка безумного мажора.
Сплотились греки, вскоре их цари
Собрали рать, созвали под знамёна
Всех самых лучших воинов, внутри
Поставив во главе Агамемнона.
Ахил и Гектор, Нестор, Сарпедон
И ты, Патрокл, а скольких мы не знаем
Героев безымянных с двух сторон,
Чей дух был, как и воля, несгибаем.
Хоть то была война не двух систем,
А двух сторон, за нею наблюдали
Все боги, и порою тем и тем
Активно и усердно помогали.
Любым мог быть исход осады сей,
Но, как известно мудрому потомству
Средь греков был отважный Одиссей,
Что славился ещё и вероломством.
Который поначалу, помним мы,
Читавшие Гомера без отрыва,
«Косил» при объявлении войны
От службы и всеобщего призыва.
Но раскусил, не бывший в кумовстве
С ним Паламед спектакль лжекалеки,
Хоть после уличён был в воровстве,
С коррупцией боролись даже греки.
Однако, мы немного отвлеклись.
Огромный конь, построенный Эпеем,
Уже готов, и смельчаки нашлись,
И всё идёт по плану Одиссея.
И гласу мудрецов своих не вняв,
Поверив лицемеру и изгою,
Данайский дар по глупости приняв,
Под натиском десанта пала Троя.
Смеялись боги, злились? Что с того?
Ведь хитрость Одиссея оказалась
Решающей, хоть лично для него
Все главное лишь только начиналось.