Жабочка vulgaris. Рассказ

Когда раздался этот телефонный звонок, нарушив идиллию короткой июльской ночи, и мой слух взорвало пьяное «прости» вперемешку с всхлипываниями и сдавленными вздохами, признаюсь честно – я испугалась. Нет, я раньше никогда не слышала этого голоса, ее голоса, любовницы моего мужа (теперь уже бывшего), но сразу поняла, что это она.
– «Прости»? – переспросила я после минутного молчания, и вся моя ненависть материализовалась в этом коротком слове.
– Прости, пожалуйста, – зарыдала незнакомая мне женщина. – Я больше так не могу! Он – чудовище! Если бы я только знала… тогда… Если бы ты знала, как я раска-а-иваюсь…
– Хватит! – она, видите ли, раскаивается. – Чего ты хочешь?
– Прощения.
– Прощения… – повторила я и не узнала собственный голос, холодный и глу-хой, – голос смертельно обиженной женщины.
– Твоего прощения! Мне тяжело об этом просить, но это очень важно. Я хочу очиститься перед тобой. Возможно, это моя последняя воля…
– Считай, что я тебя простила, – выдавала я не без труда и вдруг почувствовала облегчение. – Что дальше? – говорить стало легко. – Что теперь?
– Я боюсь его.
– Винсента?!
– Да… Он распускает руки, пьет и неадекватно себя ведет. Он патологически ревнив. Сегодня снова закатил сцену ревности. Боюсь, одним скандалом не закончится… Я боюсь, что он однажды просто меня убьет!
Я еще никогда не слышала такого бреда сумасшедшего. Про своего бывшего я, пожалуй, имела полное право утверждать любое из приведенного ниже: измен-ник, предатель, лицемер, но только не то, что говорила о нем она! Винсент никогда не ударит женщину, к тому же он не ревнивец, не пьет-не курит, и вообще… какой из него убийца!
– Оставьте меня в покое, вы оба, – попросила я, – и разбирайтесь сами. Меня не существует в вашей жизни. А в моей – вас, поэтому, пожалуйста, оставьте меня в покое и больше не звоните.
Позже я узнала, что женщина, звонившая мне среди ночи, бесследно пропала. А произошло это так: я встретила Винсента; однажды вечером, ничего не подозревая, возвращаясь после йоги домой, я увидела его возле своего дома.
Странно, что он приехал именно сейчас, после трех лет молчаливого затишья, а перед этим непонимания, ненависти, ссор, уговоров, резания вен с моей стороны и в итоге – нашего развода. Он ни разу не позвонил мне за эти три года, не написал, не предложил встретиться, не раскаялся, не извинился, что выгнал из дома, когда завел любовницу, не приехал, чтобы пожалеть, не предложил помощь, а сейчас просто взял и ворвался в мою жизнь, когда я его уже не ждала, когда мне сделалось все равно, с кем он и как, заявив при этом, что у него ко мне доверительный и чрезвычайно важный разговор.
Передо мной стоял мужчина. Чужой. Еще молодой, но полностью седой. Ус-тавший и осунувшийся. Карие глаза, в которых когда-то бушевал темперамент итальянца, бегали, как у провинившегося мальчишки. Что осталось после десяти лет совместной жизни? Что общего было у нас после десяти счастливых лет, про-веденных вместе: под одной крышей, в одной постели, за одном столом? Что связывало нас еще? Вы действительно хотите знать? Ничего. Лишь призрак прошло-го, моя сломанная, чуть не закончившаяся трагично жизнь, а еще она, его Жаблин, простите, Жаклин, или Жабочка, – женщина, которая мне несколько дней назад звонила.
Жабочка, как выяснилось чуть ли не с первых слов разговора с бывшим, спустя полгода после нашего с ним развода, стала Жаклин Каприано, его женой.

Мы с бывшим мужем свернули в сторону от моего дома и направились в парк, к реке. Дойдя до скамейки, Винсент остановился, предлагая мне присесть. Когда мы сели, он опустил глаза и произнес:
– Жаклин пропала, моя жена пропала…
Затем он отвернулся к воде и замолчал.
Я насторожилась. Новость эта меня не обрадовала, учитывая недавний разговор с Жабочкой.
– Что именно произошло? Куда пропала? – как можно спокойнее поинтересовалась я, пытаясь не выдать бушующие внутри меня эмоции.
– Просто исчезла – как сквозь землю провалилась! А перед этим она пыталась… – он замялся. – В прошлый понедельник я очнулся в больнице с передозировкой…
Винсент сидел, по-прежнему отвернувшись к воде, а мне захотелось подняться и незаметно уйти, исчезнуть, как исчезла из его жизни Жабочка, исчезнуть, как когда-то исчез из моей жизни он, позорно бежать! Я поднялась, но мои ноги слов-но приросли к земле. Почему я осталась? Почему его проблемы продолжали меня интересовать?
– С передозировкой чего? – спросила я, снова опустившись на скамейку.
– Метадона… – ответил он устало, обхватив руками седую голову.
– Ничего себе! Доигрались в «больничку»! – позволила я себе выпустить жало сарказма. – Метадон – это же заместитель наркотика, героина!
С Жабочкой мой муж познакомился, когда, пребывая в «кризисе среднего возраста», решил обратиться к специалисту. Жабочка тогда только пришла в клинику и начала практиковать что-то новое и альтернативное. С этого все и началось. Все началось и закончилось именно тогда…
– Обезболивающее… Лана, ты слышишь меня? – Винсент поднял голову и от-чаяние в его глазах было единственное, что я успела в них разглядеть, прежде чем он снова потупил взгляд.
Должно быть, я задумалась, погрузившись в другую реальность, которая стала мне родной – мир воспоминаний и грез, а еще место, где похоронены несбывшиеся мечты.
– Прости, что то ты сказал?
– Меня подозревают в ее убийстве! Жаклин исчезла и не появляется ни дома, ни у матери уже неделю. Теща подала в розыск, а со мной не разговаривает, будто я на самом деле в чем-то виноват. Следователь вызвал меня в КриПо , пойду с адвокатом, а что делать? Только я ее не убивал! Разве я похож на убийцу, Лана?
– Что ты от меня хочешь?
– Чтобы ты подтвердила мое алиби.
Я открыла рот, но продолжала молчать.
– Пожалуйста.
– Смеешься? Почему я?
– У меня больше никого нет, а ты всегда была моим другом.
– Вспомнил!
– Клянусь тебе, я не убийца собственной жены, но у меня нет алиби. Мой адвокат говорит, если я не раздобуду стопроцентное алиби, то мне конец… Меня обвинят в убийстве и посадят в тюрьму! Моя мать этого не переживет. Ты знаешь мать.
Я вспомнила свою бывшую свекровь и как она ко мне относилась. Редкая женщина, мудрая. Я ее любила, а она всегда была на моей стороне.
– Что случилось тем вечером? Расскажи мне всю правду, – заявила я, помолчав и подумав, – тогда получишь свое алиби. Я скажу им, что была с тобой, только мне необходима вся информация, чтобы принять до завтра решение.
– У меня все равно нет выбора, да? – устало усмехнулся он.
– Нет. А у кого он есть, у кого он был? – парировала я. – И не вздумай мне врать! Если я почувствую, что ты мне врешь, развернусь и уйду!
– Мы поссорились, и она набросилась на меня с кулаками, пыталась завязать драку.
Я опешила.
– Я не вру тебе, Лана, клянусь! Жаклин вела себя агрессивно последнее время, я не преувеличиваю.
– Рассказывай дальше.
– В прошлую пятницу я выписался из больницы, с субботы на воскресенье ночевал дома.
– А в воскресенье утром она пропала, то есть с утра ты ее не видел?
– Верно. Она ушла, предположительно, в ночь. Мы поссорились в субботу вечером, я лег в спальне, а Жаклин поднялась к себе. После этого я ее не видел.
– А где ты ночевал с пятницы на субботу?
– У матери.
– А в воскресенье? Где ты был?
– Дома!
– Весь день?
– Это допрос? Ты хуже КриПо! – не выдержал Винсент.
– Ты хочешь сказать, что в воскресенье ты целый день не выходил из дома, не сидел на террасе, не видел соседей?
– Нет! Мне еще дурно после последней порции метадона. Я смотрел телевизор и спал. Что в этом необычного, особенно в воскресенье?
«Ничего необычного», – подумала я. Особенно для Винсента ничего необычного.
– Ты сообщил в полицию, что она пыталась тебя отравить?
Винсент усмехнулся:
– А как я докажу, что не сам добровольно принимал метадон? К тому же не забывай, я – успешный предприниматель, и не хочу огласки.
– Успешный предприниматель, принимающий метадон, – настала моя очередь усмехнуться.
Заморосил дождь, вспугнув нас и погнав с лавочки в беседку.
– После свадьбы мы купили дом, – меланхолично продолжал рассказывать Винсент, идя позади меня на шаг, – самый большой и шикарный дом в Нойсдорфе, на той же улице, где живет ее мать с Ником. Все складывалось как нельзя лучше. Мы были счастливы. Жаклин была счастлива. И тут произошло это… – он запнулся и замолчал.
Я остановилась:
– Что – это?
– Это! Жаклин изменилась. Она стала другой, – сказал он скороговоркой и, не останавливаясь, побрел дальше. – Я стал другим, все стало другим, и вообще… Боюсь, я совершил ошибку, женившись на ней, купив с ней совместную недвижимость. Непоправимую ошибку. Прости, я пойду. Увидимся завтра?
Я пожала плечами.
– Мне нужно твое решение.
– Хорошо, до завтра.
– Забегу к тебе с утра, можно, на кофе? Не хочу тебя торопить, но…
– Если я пообещала, то приму решение.
Я еще не знала какое, но собиралась сдержать слово.
– Кстати, как твоя творческая деятельность? – поинтересовался Винсент, уже уходя.
– Вампиров взяли. Пишу продолжение.
– Рад за тебя и за вампиров. Я всегда знал, что из твоего увлечения будет толк.
«Как раз наоборот, – подумала я. – Ты всегда хотел, чтобы я бросила писать, устроилась на фабрику, как другие женщины из нашего городка, и начала, наконец, приносить в дом деньги», но сейчас это уже было неважно. Все могут заблуждаться. Заблуждался и он, и я. Главное, что это не стоило жизни моей мечте.

Придя домой, пребывая в абсолютно растрепанных чувствах, я позвонила Амалии, подруге и коллеге по писательскому мастерству. Амалия – немка; она взяла надо мной патронаж, как только я переехала в Германию. За тринадцать лет я многому у нее научилась: и жизни, и выживать, и философствовать, и молчать. Эта гениальная женщина – писательница. Ее конек – криминально-детективный жанр. Кто как не Амалия даст мне совет, как лучше поступить!
К сожалению, подруги не оказалось дома. Ее сотовый тоже не отвечал. Мое смятение росло. Так и не приняв никакого решения, я написала Амалии email и, накапав в стакан валерьянки, выпила ее и легла спать.

***

Винсент позвонил в половине одиннадцатого утра, чтобы узнать мой точный адрес, а в одиннадцать он уже сидел у меня на кухне. Уставший, как всегда, жалующийся на хроническую невралгию, к которой теперь прибавились почечные колики, и соседских голосистых детей.
– Меня уже навещало сегодня КриПо. Следователь получил ордер на обыск, как тебе? – сообщил он, закончив монолог о болезнях и житейских невзгодах. – Я – главный подозреваемый. Я, известный предприниматель. Не хочу даже думать о том, что станет с бизнесом. Я сказал им, что был в ту ночь с тобой, извини, – и он за все время своего монолога в первый раз поднял на меня глаза. – Умоляю, подтверди!
Можно себе представить мое состояние.
– Ты понимаешь, что теперь нас вместе будут подозревать в причастности к исчезновению твоей Жабочки! – вспылила я.
– Жабочки? – переспросил он, раздумывая, как мне показалось, над тем, что общего у его жены с амфибиями.
И тут в дверь позвонили. Я подошла к домофону.
– Полиция, комиссар Шмидт, откройте! – ошарашили меня.
– Секундочку, только оденусь! – ответила я в трубку домофона. – О чем мы говорили в тот день? – повернулась я к Винсенту, нажав на «отбой». – Внизу полиция, соображай быстрей!
Винсент беззвучно выругался.
– Ни о чем. Я приехал к тебе в девять вечера, после ссоры с Жаклин, и у нас просто был секс, долгий, красивый секс, как в былые времена, после чего мы пили вино, ты курила, вспоминали прошлое. Позже мы уснули в твоей спальне. Вместе, прилично набравшись. И проспали до полудня. Все запомнила?
– Идиот! – вырвалось у меня. – Я бросила курить!
– Прости…
– Какой же ты идиот и… черт с тобой!
Я устала от вранья, от его вранья и от своей готовности его оправдывать и защищать, но, наверное, это у меня в крови – покровительствовать слабым и предателям. Мне стоило рассказать полицейскому все как есть, но из жалости к бывшему, а еще в память о былых временах, я решила подтвердить Винсенту алиби.
Через минуту комиссар криминальной полиции господин Шмидт, моложавый широкоплечий мужчина, примерно моего возраста, зашел в квартиру, прошагал по коридору и заглянул на кухню.
– Знакомые все лица, – усмехнулся он, увидев Винсента.
Тот поднялся, молча переминаясь с ноги на ногу.
–Я, собственно, к Вашей бывшей жене, позволите?
– Как раз собирался уходить.
– Приятного Вам времени суток, – пожелал ему полицейский и, повернувшись ко мне, выждав, когда за Винсентом закроется дверь, спросил:
– Вы на самом деле тайно встречаетесь с бывшим мужем, фрау Каприано?
– Странный вопрос, – замялась я, пытаясь уклониться от прямого ответа, и предложила комиссару Шмидту присесть. – Вы же сами видите.
– Нонсенс! Изучив Ваши комментарии в соцсетях, а также Ваши произведения, я сделал вывод, что Вы его презираете, – ошарашил меня полицейский, устраиваясь на стуле, на котором несколько минут назад сидел бывший.
Я взглянула на себя и на свои отношения с Винсентом, которые я без стеснения выставляла после развода на показ, под углом зрения этого молодого человека. Мне стало стыдно.
– А Вы часто бываете в соцсетях или интересуетесь вампирами? – с вызовом спросила я, чтобы приглушить в себе неприятное чувство.
– Я пришел не о себе говорить. На данный момент я интересуюсь Вами, – отрезал комиссар. – Где Вы находились в ночь с субботы на воскресенье, 11 июля, фрау Каприано?
– Дома, – с готовностью сообщила я.
– И Вы были одни?
– С Винсентом, если это имеет отношение к делу.
– Именно это к делу отношение и имеет. Учтите, пока это неофициальный допрос. Вы имеете право не отвечать на вопросы и все же рекомендую не утаивать информацию. Что Вам известно об исчезновении супруги Вашего бывшего мужа, Жаклин Каприано?
– Ничего, кроме того, что она исчезла. Винсент со мной об этом не говорил. Он сам ничего не понимает.
– Как грустно, – отнюдь не грустным тоном произнес комиссар.
– Отчего? – не поняла я.
– Оттого что Вы не желаете сотрудничать со следствием и рассказать мне, о чем Вы говорили с Жаклин Каприано по телефону накануне ее исчезновения. Впрочем, с удовольствием увижусь с Вами еще раз на своей территории.
Он поднялся, собираясь уходить.
– Постойте! – я вскочила со стула, чуть не опрокинув на комиссара стоявшие на столе кофейные приборы.
– Вы хотите что-то добавить? – с ухмылкой произнес полицейский.
– Да, разумеется! Я разговаривала в ту ночь с его женой! Простите, я переволновалась и забыла Вам об этом сообщить.
Как я себя ненавидела! Почему я сразу не рассказала следователю про звонок Жаклин? Я хотела с ним сотрудничать, правда, хотела. В глубине души я, конечно, радовалась, что Жабочка исчезла из моей жизни, и тем не менее это меня не оправдывало. Скорее всего, я на самом деле переволновалась.
– Я расскажу Вам, что мне известно, – затараторила я. – Я с удовольствием все расскажу…
Я смотрела в серые глаза молодого полицейского и говорила, говорила: как Жабочка поливала меня грязью по телефону, как я ее за это ненавидела и как я ей отомстила, переспав с ее мужем, то есть, со своим бывшим мужем. Я доверила ему, как доверяет десятиклассница свои недетские секреты первому в жизни взрослому мужчине. У комиссара была родинка над верхней губой, что свидетельствовало о его чувственности, в то время как его взгляд, скользящий то и дело по моему телу, прикрытому этим жарким утром лишь майкой и шортами, говорил о сексуальной неудовлетворенности.
– Почему Жабочка? – спросил полицейский, выслушав мое повествование. – Это Вы дали ей такое прозвище?
Я кивнула:
– А как бы Вы назвали женщину, прыгнувшую в Вашу супружескую постель?
– Стервочка? – мрачно усмехнулся полицейский. – Так она что ли в Вашу супружескую постель первой прыгнула?
– Да, в мою и Винсента, в прямом смысле этого слова! Три года назад.
– То есть, Вы хотите сказать, что сейчас все повторяется, только с точностью наоборот?
Я отвернулась к окну, пытаясь справиться с нахлынувшими на меня эмоциями. Не хотелось больше говорить на эту тему, а еще больше не хотелось примерять на себя роль Жабочки. Потому что я ее презирала! Именно презирала, а потом уже ненавидела! Мне не хотелось вспоминать, как три года назад, вернувшись из Москвы, я увидела в нашей спальне розовый чемодан, а в ванной комнате ее личные принадлежности. А за несколько дней до этого Винсент признался мне по телефону, что полюбил другую, и эта другая переезжает к нему. Меня же вежливо попросил не возвращаться и ждать развода там, где я находилась – в России, у родителей! Нет, сейчас слез не было. Их давно уже не было. Осталась лишь зияющая дыра в груди – на том месте, где когда-то билось сердце. Все, что связывало нас, все, что когда-то было дорого, покоилось теперь в прошлом!
– Мыльная опера какая-то, – комиссар Шмидт смотрел на меня, прищурившись, словно пытался проследить ход моих мыслей.
Было непонятно, что он обо мне думает после моей исповеди. Да пусть думает, что хочет! Когда он ушел, я бросилась к компьютеру и начала писать. Если все записать, то уже не запутаешься, подумалось мне, во всяком случае, в литературе это правило срабатывает. После обеда пришла первая весточка от Амалии.

«Дорогая Лана, я удивлена, нет, просто ошарашена твоими событиями! Мне очень жаль, что меня нет дома. Я писала тебе на прошлой неделе, что мы с Михаэлем улетаем на Гаити. К сожалению, в Доминикане и на островах почти отсутствует сеть, а та, что есть, стоит бешеных денег и постоянно пропадает. Прошу тебя не обижаться, что не отозвалась сразу. Обещаю один раз в день выходить на связь, а теперь – к сути дела. Для начала не паникуй и успокойся. Кто решил, что имеет место убийство? Ведь тела Жаклин не нашли. И почему ты решила, что убийца Винсент? У полиции есть против него улики? Узнай, по какой статье возбуждено дело.
У нас есть два сценария, два варианта развития событий: его и ее. Согласно его сценарию – она вела себя агрессивно и угрожала ему, возможно, пыталась его убить. Согласно ее сценарию – агрессивно вел себя он. Взвесь все и будь объек-тивна. Случайных совпадений не бывает. Почему Жаклин позвонила тебе впервые именно накануне своего исчезновения и попросила прощения? Не хотела ли она подставить Винсента? Или тебя!
Если Винсент на самом деле избавился от Жаклин, то судмедэксперты непре-менно найдут улики, свидетельствующие против него. В наше время совершить «идеальное убийство» невозможно. И помни, чтобы бы ты ни решила по поводу алиби (между прочим, предоставление ложного алиби – уголовно наказуемо!), еще не поздно поменять показания. А теперь немного дидактики: у тебя больше причин ненавидеть Жаклин, чем у него и чем у нее тебя, и даже самый глупый следователь рано или поздно придет к этому выводу. Советую тебе заранее обра-титься за консультацией к адвокату, специализирующемуся в уголовном праве. Узнай по возможности у Винсента, была ли у нее и у него страховка. Обычно страховка – типичный мотив, на почве которого совершаются бытовые убийства. И еще: если удастся доказать, что Жаклин спаивала Винсенту метадон, то это, как минимум, потянет на покушение на убийство. Имейте это в виду! Целую. Амалия»

Амалия не верила в виновность Винсента, а я уже чуть было не записала его в убийцы. Хороша! Значит, я не совершила непоправимой ошибки, подтвердив ему алиби. От сердца у меня отлегло и все же… Где Жаклин? Что с ней? Вместо того, чтобы отключиться от внешнего мира и писать продолжение вампиров, у меня из головы теперь не выходил этот их криминальный детектив! Не хватало еще, чтобы полиция стала подозревать меня в убийстве Жабочки! Амалия права, надо найти себе адвоката.
В тот же вечер я написала подруге ответ, поблагодарив ее за совет, а на следующий день позвонила Винсенту.

***

– Разумеется, у Жаклин и у меня была страховка жизни. Моя – на полмиллио-на, а ее, примерно, на двести тысяч, – ответил Винсент, когда я повторила ему вопрос Амалии. – А что в этом необычного? У каждого в наше время есть страховка.
У меня страховки никогда не было и нет, тем не менее я ликовала:
– Вот он – мотив!
– Ты думаешь, что из-за двухсот тысяч я бы пошел на убийство? – взорвался Винсент. – Спасибо!
– Нет, не ты! – после смерти отца у Винсента образовалась круглая сумма на счету, и я это знала. – А она, твоя Ж., из-за таких денег отправит на тот свет любо-го!
– Не говори так про нее, ты Жаклин не знаешь! – принялся он ее защищать.
– Мне достаточно знать, что она пыталась накачать тебя метадоном, как скотину! Так, по-твоему, поступает любящая жена, желающая своему мужу здоровья и долгих лет?
– Жаклин любила меня! То есть, я хотел сказать, она…
– Мечтать не вредно!
– Ты ничего не знаешь, замолчи! – голос бывшего задрожал.
А я радовалась его страданиям и тому, что вывела его из себя. Страдания – это то, что очищает. До исчезновения Жабочки Винсент понятия не имел, что значит испытывать душевное смятение, ощущать, как почва уходит из-под ног, нестись в свободном полете в пропасть. Пусть же теперь поучится не только причинять боль, а испытывать ее, принимать, как старую подругу.
– Ты просто отказываешься верить, что твоя жена пыталась тебя убить! – не сдержалась я. – Это защитная реакция твоей психики, я понимаю, но открой глаза, Винсент! Вы уже давно не были счастливы, хотя бы потому, что она не была счастлива с тобой…
– Это мои проблемы, ты ничего не понимаешь, – холодно отрезал он, внезапно замкнувшись. – Моя семья – мои проблемы. Извини, мне пора в фирму.
– Забудь меня и больше никогда мне не звони! – выкрикнула я в телефон в порыве злости. – Исчезни из моей жизни, как уже исчез однажды, пожалуйста, сделай одолжение! Только теперь навсегда!
Разве я просила много? Я просила лишь то, что у Винсента получается лучше всего.

В тот день я получила от Амалии следующий email:

«Дорогая Лана, ты слишком полагаешься на интуицию, а интуиция не знает логики. Иногда, когда человек очень хочет выдать желаемое за действительное, ему кажется, что интуиция подсказывает ему верный ответ, однако это не всегда так. Да, я не считаю Винсента убийцей, но моя логика не компьютер, и она лишь относительно объективна. Для меня как писательницы криминальных детективов Винсент не обладает личностью убийцы, но иногда, например, из-за трусости, зависти, а также из-за угрызений совести, человек способен на низкий поступок. К сожалению, у меня нет данных, которыми располагает следствие, нет фактов, улик, материалов. Если тебе станет что-то известно, пиши… Целую. Жду весточки. Желаю выстоять! Амалия.
PS: Я бы не стала на твоем месте любой ценой выгораживать бывшего, обвинять во всем его жену или приносить в жертву себя. Надеюсь, тебе удастся избе-жать неприятных сюрпризов. Имей в виду, что к тебе в любой момент могут прийти с обском! Полиция имеет право конфисковать твой компьютер в качестве вещдока. Подумай о том, какие запросы ты оставляла в Google и в других поисковиках. Даже если ты удалишь «историю», специалистам без труда удастся ее восстановить. И последнее: наша с тобой переписка тоже может в любой момент стать прозрачной. При возникновении подозрений относительно тебя у полицейских есть полное право просветить твои личные контакты!»

Я уже видела себя сидящей за решеткой и сочиняющий свободолюбивую лирику в стиле «Узника». Да, черт возьми, я оставляла запросы в Гугле, например: «как долго кровоточит мертвое тело» или «первые признаки разложения». Но, не забывайте, я пишу про вампиров!

***

Я сидела в кафе и редактировала многострадальных вампиров, твердо решив дойти сегодня до конца дня хотя бы пятой главы. Рядом со мной лежал свежий «Spiegel», который как бы невзначай положил на мой столик владелец кафе, когда принес капучино. Не могу сказать, что меня жутко интересовало, что в нем было написано, но я все же пробежала глазами статью на первой странице. Заголовок гласил: «Известный итальянский предприниматель задержан по подозрению в убийстве жены-психотерапевта».
«Отлично, девочка, поздравляю, ты предоставила алиби убийце», с нарастающей паникой подумала я и продолжила читать:
«В Гессене полным ходом идет расследование по факту исчезновения Жаклин Каприано, супруги известного итальянского бизнесмена, Винсента Каприано. 14 июля в полицию с заявлением обратилась мать и брат потерпевшей. Напомним, психолог и врач-психотерапевт, Жаклин Каприано, пропала в ночь на 11 июля после ссоры с мужем. Через две недели, 24 июля, в лесном массиве, непосредственно прилегающему к А49, между Марбургом и Гисеном было обнаружено тело неизвестной молодой женщины с признаками насильственной смерти. Туловище тру-па сильно обгорело, а лицо до неузнаваемости сожжено кислотой, уточняет сле-дователь КриПо комиссар Шмидт. По данному факту следственным отделом криминальной полиции округа Марбург-Биденкопф возбуждено уголовное дело по статье убийство. Главный подозреваемый, Винсент Каприано, взят под стражу и временно пребывает в следственном изоляторе.
Добавим, что пропавшая является второй женой подозреваемого. По некото-рым данным, первая жена предпринимателя, писательница, известная под псев-донимом Вайолет, состоит с бывшим мужем в любовной связи. По странному совпадению Вайолет была последней, кому звонила потерпевшая после ссоры с мужем незадолго до своего исчезновения».

Мне стало страшно, а еще противно и гадко. На душе скребли кошки. Было жалко всех: и ее, и себя, и несчастную Жабочкину мать, и мать Винсента, мою бывшую свекровь. Что мне делать? Что остается? Пойти в полицию и во всем признаться – то есть в том, что я с самого начала давала заведомо ложные показания, покрывая бывшего, потому что хотела ему помочь, хотела верить, что Винсент не способен на убийство?
Или мне попросту нравилось, и было удобно думать, что виновница всех моих бед Жаклин?
Я не знала, как мне поступить, не знала, кому и во что верить. Написав Амалии email, полный отчаянья и смурных мыслей, я отправилась домой. А на следующий день начался мой ад.

***

А начался он с того, что в половине восьмого утра меня разбудил рассыльный в полицейской форме и вручил срочную повестку от комиссара Шмидта. Не завтракая, лишь слегка подкрасившись и причесавшись, я понеслась в отделение полиции.
Перед кабинетом следователя собрались незнакомые мне люди. Среди них – женщина в черном с заплаканным, поблекшим лицом – должно быть, Жабочкина мать, решила я, – и сопровождающий ее тучный молодой человек – Жабочкин брат Ник. Как же, должно быть, им сейчас больно! Какое у них горе! Как бы я ни презирала Жаклин, какие бы обиды на нее не таила, сейчас я была рада, что ее простила.
Я ждала перед кабинетом, съежившись и потупив взгляд в пол, вытирая о джинсы вспотевшие ладони. Если бы мне сейчас предстояла проверка на полиграфе, я бы как пить дать провалила тест!
Переговариваясь вполголоса, ко мне подошли двое мужчин, поздоровались:
– Доктор Микеле Риччи, адвокат господина Каприано, – представился один из них, тот, который был постарше, с блестящей лысиной и в очках. – Фрау Каприано, бывшая жена моего манданта, не так ли? Вы меня помните?
Я кивнула. С Риччи (в переводе с итальянского «риччи», кстати, означает «морской еж») я познакомилась во времена развода. Еще тот тип. Вылитый еж! Иногда просто удивляешься, как некоторым людям подходят их фамилии! Южно-итальянское происхождение «Ежа» прослеживались во всех его манерах и поведении.
Г-н Риччи представил своего компаньона:
– Господин Томас Лессинг, мой практикант.
Я поочередно протянула господам влажную ладонь.
– Вы пришли без адвоката? – удивился молодой г-н Лессинг.
– А зачем невиновному адвокат? – я с вызовом посмотрела молодому человеку в глаза. – Разве само по себе это уже не подозрительно?
Что-то проникновенное было в его взгляде. Высокий, стройный, блондин – типичный немец, в принципе, ничего особенного, но глаза… Ярко-голубые, смотрящие решительно из-под темных бровей. Такие глаза могут сослужить в его профессии неоценимую службу.
– Простите, я не хотел ставить под сомнение Вашу невиновность… – смутился молодой адвокат, не отводя взгляда.
В этот момент мимо нас провели заключенного. Это был другой Винсент – несчастный, подавленный, убитый горем, едва держащийся на ногах от сильнейшего нервного напряжения. Постаревший и поседевший еще больше за несколько дней пребывания в изоляторе. Сердце мое сжалось.
Винсента завели в кабинет, следом за ним в кабинет прошли адвокаты. Затем комиссар Шмидт пригласил меня. Мы впятером расположились за столом, перекидываясь по кругу взглядами. Как выяснилось, следователь запланировал на сегодня очную ставку.
– А Ваш адвокат, простите, не будет присутствовать? – спросил меня комиссар Шмидт, прежде чем начать.
– Извините, у меня нет адвоката, – призналась я.
Молодой Томас Лессинг поднялся. Его щеки покрылись едва заметным румянцем.
– Фрау Каприано… Позвольте мне представлять Ваши интересы! – произнес он. – Я хорошо знаком с делом, по которому проходит Ваш бывший муж. Господин Риччи и я склонны верить его и Вашу невиновность.
Идеалист. Пыл, с которым говорил молодой адвокат, а еще его глаза, подтолкнули меня к принятию решения. Красивый, яркий образ: уверенный, страстный, наполненный энергией добра, готовый сражаться за правду! Признаюсь честно, я не раздумывая согласилась и подписала мандат. Ну и что, что новичок? Все когда-то начинают.
Мы провели в кабинете следователя в общей сложности два часа. К концу второго часа я чувствовала себя выжатой как лимон. Винсент и я стояли на своем и, как в былые времена, между нами образовался невидимый раппорт. Возможно, он никуда и не исчезал. Мы снова понимали друг друга без слов, мы читали мысли друг друга и рассказывали о том, чего не было на самом деле со всеми подробностями, не сбиваясь. Фантом прошлого ожил: секс, постель, чувства. Это была не моя затея – воображение играло в эту игру для него! Наши адвокаты иногда перекидывались взглядами, перебивали нас комментариями, приводили ссылки на параграфы, о которых мы с Винсентом понятия не имели, или вступали в дискуссию с комиссаром Шмидтом. Следователь исправно записывал все на диктофон. В конце он спросил:
– А как Вы оцениваете отношения Вашего бывшего мужа с его нынешней же-ной, фрау Каприано?
– Отношения? – усмехнулась я. – Нет у них никаких отношений!
– Протестую, – тут же вставил Томас Лессинг. – Мой мандант не обязан делиться своими догадками и предположениями. Они могут направить следствие по ложному пути.
– А что Вы скажете, господин Каприано, Вы были счастливы в браке? – продолжал полицейский.
– Мы жили как все, – Винсент опустил голову.
– Ну что ж, раз «как все», и Вы не желаете больше ничего к этом добавить, то на сегодня закончим, – объявил следователь.
Когда я уже было начала помышлять о кофе, комиссар Шмидт попросил минуту внимания и скинул своего главного джокера:
– На завтра назначено опознание тела, дамы и господа.
Винсент уронил голову на колени:
– Я этого не выдержу, я не выдержу… – застонал он.
– Это в Ваших интересах, господин Каприано, – сказал комиссар. – Чем быстрей идентифицируем труп – тем ясней станет картина. Мать потерпевшей согласилась принять участие в опознании, ее брат тоже. С одной стороны, я понимаю Ваши чувства и чувства других родственников, поэтому не заставляю ни их, ни Вас принимать участие в этой процедуре. Опознание изуродованного тела – мероприятие не для слабонервных. С другой стороны – моя обязанность напомнить Вам о том, что Вы обязаны сотрудничать со следствием.
– Нет, нет, я не могу смотреть на труп… – бормотал Винсент, – только не на покойников…
– Ваша бывшая жена поедет с нами в качестве понятой, а заодно для оказания Вам моральной поддержки, – сообщил комиссар Шмидт, бросив на меня взгляд, в котором я прочитала вызов.
Томас Лессинг снова вмешался:
– Но фрау Каприано никогда не встречалась с потерпевшей и даже не была с ней знакома лично.
– Для понятых соблюдение этого условия не обязательно, – отрезал комиссар, опередив очередное «но». – Фрау Каприано, Вы согласны?
Разумеется, я могла себе представить более приятное времяпрепровождение, чем присутствие в качестве понятой на опознании изуродованного трупа, но возражать я не решилась. Не в моем положении было возражать.

После очной ставки мы с Томасом Лессингом направились в близлежащую кафетерию. Там я неожиданно для себя рассказала молодому адвокату все: про фальшивое алиби, про то, что не сплю с бывшим, про телефонный разговор с его женой, про ее опасения, про метадон, после которого Винсент очнулся в больнице, а еще про Амалию и сообщения, которые она мне прислала.
Выслушав меня, г-н Лессинг заявил:
– Я знаю, что Вы не были в ту ночь близки с бывшим мужем и что не являе-тесь его любовницей.
– Откуда Вам это известно? – оторопела я.
– Господин Риччи посоветовал господину Каприано заручиться алиби.
– Все ясно.
– Это благородно с Вашей стороны, фрау Каприано, подтвердить Вашему бывшему мужу алиби. Однако, за лжесвидетельство в пользу бывшего супруга Вас могут привлечь к уголовной ответственности. Ваша подруга права, правда. Настала очередь позаботиться о себе. Кто-то должен защищать Вас и отстаивать Вашу невиновность.
– Полностью согласна.
– Постараюсь Вас не разочаровать.
– Вы справитесь.
– Это мое первое дело. Спасибо за доверие.
– И все же не понимаю, – помолчав и подумав, призналась я, – у моего бывшего железное алиби, а его все равно запихнули в изолятор.
– Нашлись свидетели, видевшие Вашего бывшего мужа в ночь с субботы на воскресенье, 11 июля, возле дома, в котором он проживал совместно с потерпев-шей. Господин Каприано погружал в машину контейнер и чемодан, а еще свертки неопределенного содержания.
У меня остановилось сердце:
– Этого правда? Что за свидетели?
– Брат Жаклин, Николаус Фрош. Его показания сейчас проверяются.
– Ему можно верить?
– Защита не спешит делать выводы. Пока у судмедэкспертизы недостаточно улик против Винсента Каприано, чтобы полиция смогла передать дело в суд, но если они появятся, настоятельно советую Вам не раздумывая поменять показания.
Томас Лессинг замолчал и отвлекся на телефон, коротко проинформировав звонивших, что занят.
– Каковы наши шансы? – спросила я, когда он закончил говорить.
– Шансы… – адвокат задумался, исследуя меня проникновенным взглядом, – видите ли, незадолго до исчезновения Жаклин втайне от мужа незаконно продала дом, который они купили совместно сразу после свадьбы. Уточню: тогда ее взнос составил двенадцать с половиной тысяч, Винсент Каприано внес по безналичному расчету 60% стоимости, а именно триста пятьдесят тысяч, а на недостающую сумму взял ипотеку.
– Ничего себе! – вырвалось у меня. – И что это значит? Вы хотите сказать, что Жаклин не планировала пропадать?
– Или наоборот – все очень хорошо спланировала.
– Но даже фиктивно мертвому эти деньги просто так не снять! – моя дидактика зашкаливала.
Я мечтала лишь о том, чтобы побыстрей прийти домой и упасть на диван, провалиться в сон, в котором бы мне приснились романтические вампиры, после чего я бы, наконец, смогла приступить к написанию десятой главы.
– Справитесь завтра одна на опознании? – спросил Томас Лессинг, прежде чем попрощаться. – Или лучше мне с Вами?
– Нет нужды. Я взрослая девочка, справлюсь и сама.
– Тогда знаете что, взрослая девочка, давайте встретимся завтра вечером в конторе и все спокойно обсудим. Мне все равно нужно задать Вам еще кучу вопросов.
– Задавайте сейчас, – предложила я.
– Защита не терпит суеты!

***

На следующее утро мы снова собрались все вместе в участке, Винсет, его свекровь с Ником и я, после чего нас повезли в патологический Институт, в морг. Комиссар Шмидт и г-н Риччи поехали с нами в качестве сопровождающих.
Страха не было. Во всяком случае, по дороге. Вообще никаких эмоций не было. Все чувства заглохли и прошли. Притупились, как старые кухонные ножи.
Морг. Раньше мне никогда не приходилось самой бывать в этом странном месте, где жизнь и смерть соседствуют друг с другом, присутствуя одновременно бок о бок. Вот так я и описывала морг на страницах своих романов: тусклые коридоры, угрюмые санитары, блестящий секционный стол с раковиной в помещении, наполненном жуткими на вид предметами, напоминающими непросвещенному взгляду скорее орудия пыток, чем медицинские инструменты. На столе – бледное тело с синюшным отливом в холодно-белом свете лампы. Патологоанатом, склонившийся над телом юноши, поздно понял, что перед ним вампир. Да, что-то в этом духе.
Не могу сказать, что мои представления о морге не оправдались. Только этот запах! Его я не учла. Чувства мои обострились. Никогда не подозревала о существовании такого едкого, тошнотворного запаха. Он был несовместим с жизнью – тяжелый, липкий, сладковатый. Он пропитал воздух, одежду, облизал лицо, наполнил легкие, въедаясь в кожу. Запах смерти. Я ощущала почти физически, как он проникает в меня при каждом вдохе. Раньше я не жаловалась на слабый желудок, но сейчас меня затошнило.
Жабочкина мать шла впереди, и я сфокусировалась на ее отекших ногах, заметив, с каким трудом этой еще не старой женщине даются шаги. Ее поддерживал Ник, Жабочкин бат. Я пожалела, что Томаса Лессинга не было рядом. Захотелось уцепиться за чью-нибудь сильную руку и закрыть глаза. Наверное, того же хотелось и Винсенту. Он шел в наручниках, глядя себе под ноги, слегка припадая на одну ногу. Справа и слева от него, отставая на шаг, шел комиссар Шмидт и г-н Риччи.
Нас завели в прозекторскую и попросили подождать. Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем в секционную закатили каталку, на которой лежал накрытый простыней труп. Человек в белом халате, представившийся то ли судмедэкспертом, то ли патологоанатомом, отдернул простыню и приоткрыл голову покойницы. Я не стану подробно описывать, как выглядит сожженное кислотой лицо. Взглянув на него, я перестала дышать. Мои легкие отказывались вентилировать! Тело впало в оцепенение. Краем глаза я заметила, как комиссар Шмидт кивком головы подал знак, и человек в белом халате отдернул простыню целиком, обнажив перед нами обгоревшие останки. То, что когда-то было человеком, а теперь подлежало опознанию, лишь с трудом поддается описанию. Обуглившиеся культи вместо рук и ног, дыра между ног, словно ее там выпотрошили. Кожа осталась лишь на бедрах и груди, потрескавшаяся и неестественно припухшая, а вздувшийся живот отливал синюшно-зеленым – живот покойницы. У меня замелькало перед глазами, и я отвела взгляд. Винсент, стоявший сбоку от меня, развернулся, и по звукам, раздавшимся за моей спиной, я поняла, что он распрощался с содержимым своего желудка.
«Хорошо, что я опять не успела позавтракать», – пронеслось у меня в голове.
В этот момент Жабочкина мать, судорожно хватая ртом воздух, с глухим хрипом: «Воды…» бесшумно осела, завалившись на бок. Человек в белом халате задернул простыню на трупе и сунул ей под нос флакон с нашатырем, который, казалось, с самого начала держал наготове. Нас с Винсентом и Ником вывели за дверь, а обездвиженное тело продолжало лежать на кафельном полу.

Я не помню точно, как и когда попала в этот день домой, знаю лишь, что была безумно рада очутиться в родных стенах. Приняв душ и выпив на голодный желудок стакан благородного немецкого портвейна, я упала на кровать и отключилась.
Вечером мне нанес неожиданный визит Томас Лессинг.
– Простите, фрау Каприано, – замялся адвокат на пороге, – не хочу показаться назойливым… Я не хотел Вам мешать, но Вы не позвонили и не пришли в контору, как договаривались, и я начал беспокоиться, – сказал он в свое оправдание.
– Все нормально, проходите, – предложила я.
– Вы снова курите? – спросил адвокат, уловив в воздухе запах моей непотушенной сигареты, попавший в комнату через открытую балконную дверь.
– Да, курю. А что?
– А давайте вместе пойдем на курсы для курильщиков, после того как все за-кончится хорошо, – неожиданно предложил г-н Лессинг.
Я посмотрела на него, как на ненормального, а потом до меня дошел смысл сказанных слов. Я захохотала.
Томас Лессинг смеялся вместе со мной.
– Курсы для курильщиков… … – хохотала я. – Чему только нас на них научат!
– Как крутить папиросу?!
Насмеявшись от души, мы замолчали, глядя друг на друга влажными от слез глазами. Г-н Лессинг серьезно произнес:
– Я знаю, что произошло сегодня в морге, потому и пришел. Как Вы?
– Хорошо, – бодро ответила я. – Я сильная. А как Винсент?
– Неважно, но переживет. Я принес хорошие новости и плохие, с каких начать?
– Традиционно, с плохих.
– У матери потерпевшей диагностировали инсульт. Сейчас она в больнице, в отделении интенсивной терапии. Состояние тяжелое, но стабильное.
Я сглотнула, почувствовав ком в горле:
– А хорошие?
– Можно закурить?
– На балконе.
Расположившись на балконе в моем кресле и за моим столиком, Томас Лессинг произнес:
– Родственники пропавшей не опознали в обгоревших женских останках личность потерпевшей. Останки переданы криминалистам для проведения генетической экспертизы. Подозреваемый Винсент Каприано отпущен из изолятора временного содержания под подписку о невыезде за недостаточностью улик – конец цитаты!

Прежде чем этой ночью лечь спать, я проверила электронную почту. От Амалии пришли два сообщения. Первое начиналось словами: «Моя дорогая, ты все выдержишь! Главное, не отчаиваться. Желаю тебе терпения и мужества! Помнишь наш девиз? Все всегда заканчивается хорошо, а если все еще плохо, значит, это пока не конец! По интернету тоже гуляет информация, что Винсента задержали. Электронные СМИ пишут, что он главный подозреваемый. На каком основании, не понимаю. Я чего-то не знаю? Быстрей бы домой, а то зла не хватает на этот местный интернет. Тебя вызывали на допрос? Какими уликами располагает следствие? Что говорит адвокат? Ты рассказала следователю, что Жаклин пыталась отравить Винсента? Пусть выяснит, откуда у них в доме метадон. И, если он назначался по рецепту, то кому и по какой причине его прописали. На этом пока все. Целую тебя. Твоя Амалия. PS: А вообще, в этом деле много неизвестных. И, по-моему, «копать» нужно не в окрестностях между Марбургом и Гисеном, а в их собственном доме. Jedes Haus hat eine Leiche im Keller!»
Последнее предложение означает в переводе с немецкого примерно: «Каждый дом скрывает в своем подвале труп». В переносном смысле, разумеется.
Я открыла второй email: «Дорогая моя девочка, все ли у тебя хорошо? Я начинаю волноваться – ты не пишешь второй день! Прости, если я перегибаю палку, но с недавних пор меня не покидает странное чувство… Трудно объяснить, приеду – расскажу. Мы вылетаем завтра. Выстоишь без меня еще день? А я как только приеду, сразу в машину и – к тебе. Будем вместе «сражаться»! Кстати, в Фейсбуке только и обсуждают твою личную жизнь. Ты видела, что твориться на твоей страничке? Я каждый день разгоняю с нее стервятников, которые только и ждут момента, чтобы заклевать человека и его доброе имя. Целую. Амалия»

Меня до слез тронула забота подруги, но отвечать подробно не было сил. Я написала Амалии, чтобы она за меня не волновалась, что Винсента отпустили, а обгоревший труп оказался не Жаклин, а у меня – все хорошо.

***

Но я ошибалась. Вы думаете, это конец злоключений? Увы… То ужасное, что произошло со всеми нами, что заставило меня поведать миру эту историю, только впереди.
Этим утром я проснулась довольно рано, хотя ночь позади себя оставила тревожную, полную спутанных сновидений, и, позавтракав, засела за переводы. Мои тексты подождут, а переводы заказчику надо сдать в срок. Две страницы мне дались легко. Утренний кофе бодрил и тело, и ум, настраивая на позитивные мысли.
Ближе к обеду позвонил бывший:
– Жаклин нашлась, – услышала я его глухой голос, вещающий, словно с того света. – Жаклин жива.
– Что? – опешила я. – Так это же здорово! – была следующая моя реакция. За ней последовала третья, обдуманная, рациональная. – Где нашлась? Где она была? – затем меня захлестнула волна негодования. – Ты из-за нее в тюрьму угодил! Может быть, она вовсе никуда и не пропадала, а отсиживалась у подруги и только хотела тебя попугать? Хотела твоего внимания!
– Ее мать ночью умерла, – перебил меня Винсент. – Она пришла к матери в больницу, узнав из интернета о случае в морге. Мать умирала у нее на руках… Мне рассказали врачи. Это было ужасно.
– Боже… – только и смогла выдавить я.
– Жаклин сейчас сама в больнице. У нее нервный срыв. Меня к ней не пускают. Следователь к ней ненадолго заходил, но врачи и его выпроводили… Жаклин вне себя от горя.
– Мои соболезнования из-за тещи и… поверь, мне жаль и тебя, и Жаклин, и ее мать, но…
– Ничего не говори.
– Хорошо. Только мне, правда, очень жаль.
– И мне.
– Как ты?
– Паршиво… Ты даже не представляешь насколько! Она продала дом, ты в курсе? Вот ненормальная! Хорошо, что деньги не успела со счета снять. Сейчас мой адвокат пытается аннулировать сделку, признать ее недействительной, а Жаклин недееспособной…
– Винсент! Дом, деньги – это не самое главное! Люди, их искалеченные судь-бы, раненые души, разбитые сердца, оборванные жизни – вот что важно!
– Я запутался… я больше ничего не знаю…
– Ты выдержишь! Ты должен быть сильным!
– Для чего? Для кого?
– Для себя! Вопреки всему!
– Я от нее ухожу.
– Уходишь? Сейчас? Когда ей, возможно, как никогда нужна твоя помощь и поддержка? Ты хорошо подумал?
– Я уже давно подумал, и решил еще до того, как Жаклин пропала. Моя жена знала, что я хотел от нее уйти.
– Значит, ты собирался ее бросить?
– Не бросить! Я хотел с ней расстаться. Цивилизованно. Позже развестись, продать дом – все как положено…
– События развиваются по знакомому сценарию, – мрачно усмехнулась я. – Ненавижу расставания.
– Нет, Лана! Я, на самом деле, тоже и… жалею, что тогда…
– Ни слова больше!
– Прости.
– Все в прошлом.
– Я знаю. Я один во всем виноват.
– Нет, мы оба. Мы оба виноваты – и точка. И давай оставим прошлое в прошлом.
– Лана, я хотел… попросить тебя… ты не могла бы мне помочь с переездом? Я уже начал упаковывать вещи. Хочу уехать отсюда до того, как Жаклин вернется.
– Ты думаешь, что она скоро вернется? Мне кажется, ее надолго задержат. Ес-ли не врачи, то комиссар Шмидт.
– Все равно! Не хочу встречаться с этой женщиной, оставаться в этом доме. Скажи, ты могла бы прийти сегодня? Можешь приехать прямо сейчас?
– Сейчас не могу, – отрезала я. – Постараюсь к вечеру. Я помогу тебе перевезти вещи, но не вздумай приглашать меня после этого в ресторан. А еще никаких цветов и шампанского!

Только я успела нажать «отбой», как мой телефон снова «засверчал». На этот раз звонила Амалия. Они с Михаэлем вылетели рейсом на Мюнхен и ждали дозаправки в Антигуа. Сеть там оказалась лучше, чем подруга не преминула воспользоваться.
– Прилетаю сегодня… уста…звоню… …здно вечером! – вещал радостный голос Амалии, прерываемый короткими паузами, когда она куда-то пропадала.
– Жабочку наши! – поспешила я в свою очередь обрадовать подругу. – Она жива!
– Зна… – телефон издал пронзительный «жжж», – …поэтому и…ню!
– Амалия, прости, что ты сказала? Что-то со связью.
– Вечер… Мюнхена… как приз… Будь…жжж…дом…
– Чего?
– Осторожна… жжж… Вечером…ню!
– Вечером я не могу! Поеду к Винсенту помогать ему упаковывать пожитки. Он уходит от Ж. Собрался переезжать!
Из телефона возмущенно зажужжало.
– Опасн… – смогла лишь разобрать я.
– Прости, но я уже ему пообещала. Созвонимся с утра, – успела ответить я подруге, прежде чем раздались короткие гудки.
Я отключила телефон и села за переводы.

***

Томас Лессинг появился, как всегда, под вечер и без предупреждения. На этот раз с белыми лилиями под мышкой, чем меня сильно удивил и озадачил.
– Моя работа на Вас подходит к концу. Я пришел поблагодарить Вас за доверие и за мандат, фрау Каприано. По этому поводу я хочу пригласить Вас сегодня на ужин, – объяснил цель своего визита адвокат.
Томас Лессинг был элегантным молодым человеком, как и положено адвокату, и от него всегда пахло дорогими духами. Кроме того, он был умен, перспективен, галантен – зачем ему я?
– Вы пытаетесь за мной ухаживать? – спросила я его напрямую. – Или чего Вы от меня хотите?
Щеки Томаса Лессинга едва заметно запылали.
– Что, по-Вашему, я могу от Вас хотеть?
– Браво, ответ, достойный адвоката! Знаете что, мне некогда упражняться с Вами в риторике и думать на такие темы, особенно в последнее время. Мне вооб-ще некогда думать о личный жизни. Простите, я сейчас ухожу. Если хотите, оставляйте свои лили у меня, но учтите: они меня ни к чему не обязывают.
– Хм… Это Вы меня простите, – Томас Лессинг протянул мне букет. – Я ведь пришел без предупреждения и без приглашения, свалился Вам как снег на голову. Просто мне показалось… Странно. Я думал, что Вы мне симпатизируете, поэтому и…
– Не накручивайте, – бросила я уже на лестничной площадке, закрывая за собой дверь. – Простите, мне действительно пора. Пропустите.
– Приятно было встретиться и поговорить, – Томас Лессинг сделал шаг назад, давая мне пройти. – Зайду как-нибудь в другой раз, если Вы, конечно, позволите.
Мы попрощались.
– До встречи! – крикнула я, спустившись на проем ниже, и остановилась, заглядевшись в проникновенные глаза. – Мы еще увидимся! Обязательно увидимся! Я же не сказала Вам «нет»!
***

Виляя деревенскими улочками, я быстро нашла адрес, который мне назвал Винсент. Дом на самом деле оказался шикарным. Невероятно большой элегантный особняк в тосканском стиле. Я припарковалась перед воротами. Погода начала портиться. Небо затянулось облаками, и стал накрапывать мелкий дождь. Неудачный момент для переезда, но не возвращаться же назад.
Калинка оказалась открытой – меня ждали. Входная дверь тоже была распахнута настежь, а на крылечке валялось несколько рубашек Винсента и стояли ко-робки с вещами. Перед гаражом красовался его начищенный «БМВ Х7» по кличке «Черный Дьявол». Я нажала кнопку звонка, чтобы известить хозяина о своем прибытии, и переступила через порог. Приспущенные жалюзи, лаковая мебель, белые мраморные полы, стены с высокими деревянными потолками – именно так выглядит воплощенная мечта.
Никто не спустился меня встречать, поэтому я позвала:
– Винс! Ты здесь?
Тишина.
На первом этаже я заметила разбросанные на полу вещи. Перед мраморной лестницей, ведущей на второй этаж, лежало свадебное платье Жабочки. «Винсент, должно быть, вне себя!», – пронеслось у меня в голове. Переступив через платье, я стала подниматься наверх. Дойдя до первого проема, я снова позвала. И снова мне никто не ответил. Терпенье мое лопнуло. Я взбежала на второй этаж, услышав доносившиеся оттуда звуки возни.
– Я приехала не в прятки играть! Винсент!..
Я поздно почувствовала неладное. Если бы я поднималась осторожно, то, воз-можно, все бы обошлось. Моя нога неожиданно заскользила на предпоследней ступеньке. Судорожно вцепившись в перилла, я опустила глаза – на полу блестела маслянистая лужа. В то время как рука моя продолжала неумолимо скользить по периллам, я услышала голос Винсента: «Лана, беги!..», но, увы – способности к бегу в тот момент уже лишилась.

Упав с размаха на живот, я перевернулась на бок, успев лишь защитить рука-ми голову, и скатилась вниз по лестнице. В конце первого проема мне удалось зацепиться за вставку в периллах, и предотвратить неминуемое столкновение с античным подвесным зеркалом, украшавшим стену. Это меня и спасло.
– Винс, черт побери! – простонала я, приходя в себя.
– Лана!.. Лана, беги!.. – во все горло кричал Винсент.
Я подняла глаза и остолбенела.
Наверху, на краю лестницы, стояла Жаклин! Нет, я не обозналась! Передо мной стояла Жабочка в образе дикарки! Но зачем она здесь? Когда успела выписаться? Кто ее отпустил из больницы?
Жаклин, которую я до этого имела удовольствие видеть только на фотографиях, красивой, молодой, улыбающейся и счастливой, выглядела сейчас настолько дико, что казалась своим полнейшим антиподом. В памяти невольно всплыл образ неопознанной покойницы из морга. Но та была мертва, а эта… «Не покойников надо бояться, а живых, – вспомнила я слова бабушки, – ибо от них не знаешь, чего ожидать». Словно в подтверждение моих мыслей, Жаклин запрокинула голову и расхохоталась. Взлохмаченные волосы, кровоточащий нос и заплывший левый глаз только дополняли общую картину ее ненормальности и ненормальности всей этой ситуации.
Инстинктивно я почувствовала, что пробил мой последний час.
– Лана, ты жива? – услышала я голос Винсента. – Если можешь, беги отсюда!
– Винс, ты где? – пискнула я. – Здесь твоя жена! Забери ее!
– Я не могу… Она меня связала!
– Потому что он меня, видишь, как разукрасил, – жалобно всхлипнула Жаклин, шмыгнув носом, вбирая в себя кровавую юшку. – Что же ты не предупредила, что придешь, Лана? Мы бы подготовились получше. Ты себе ничего не сломала?
По-правде говоря, я еще не успела понять, все ли у меня цело. Судя по тому, что голова продолжала активно соображать, я была жива. Однако, при данных обстоятельствах это меня не сильно радовало.
В руках у Жаклин промелькнул черный кнут, какими обычно пользуются поклонники садомазо. Она взяла его в зубы и, держась обеими руками за вставки в перилах, начала медленно спускаться.
– Винсент! – закричала я, отодвигаясь к стене от приближающегося чудовища.
– Что встать не можешь? Неужели ножку сломала? – шипела Жаклин чрез зажатый рот. – Кричи не кричи – немного тебе осталось, совсем немного. Сейчас помогу… Потерпи, сейчас сдохнешь…
– Не дождешься! – я начала карабкаться по стене, пытаясь подняться на ноги.
Когда мне это удалось, я оказалась зажатой в угол, а Жаклин стояла передо мной. Она была полнее меня и на голову выше. На руках у нее были надеты хирургические перчатки, и я поняла, что она не хочет оставлять следов. Но поняла я это слишком поздно. Ее руки сомкнулись на моем горле. Что-то обвилось вокруг шеи, обхватив ее мертвой хваткой змеи, но я уже плохо осознавала, что именно, и что происходит, так как почти не дышала. Преобладали инстинкты: впившись пальцами в то, что пыталось уничтожить меня, я пыталась уничтожить враждебно настроенное существо. Перед глазами возникла и угасла туманная картинка: Томас Лессинг, зверем ворвавшийся в дом, его крик…
Это трагикомическое видение даже немного меня позабавило, признаюсь честно, и было последним, что я помню.

***

– Господин Каприано, мы обязаны вызвать полицию, – услышала я голос г-на Лессинга, когда снова пришла в себя.
– Да, поймите же Вы, полиция ей не поможет. Я как раз пытаюсь Вам объяснить – моя жена больна. Психически больна.
– Она чуть не убила Лану, и Вас, кстати, тоже!
Где-то на заднем плане, на задворках моего еще смутного сознания, раздались истошные, нечеловеческие вопли. Затем снова заговорил бывший:
– Моя жена обезумела от горя, прошу Вас, господин Лессинг, давайте обойдемся без полиции…
«Ее защищает», подумала я с безразличием.
– Но Вам всем нужна срочная медицинская помощь!
– Недоносок! Неблагодарный! – захлебываясь, визжала Жаклин.
– Заткнись, или я тебя сейчас… – набросился на нее Винсент.
Жаклин принялась изрыгать новый поток ругательств, который не вписывается в норму русского литературного языка, а потому воздержимся от перечисления ее слов на этих страницах.
– Господин Лессинг… – открыв глаза, позвала я и попыталась подняться. – Вы здесь? Мы не на том свете?
– Называйте меня просто Томас, это сэкономит время, – улыбнулся адвокат, в одно мгновенье оказавшись рядом и помогая мне сесть на диване.
Его лицо было расцарапано в кровь. Мое, наверное, выглядело не лучше. Но все это не имело значения. Я была рада видеть Томаса Лессинга, как еще никого и никогда в жизни!
– Спасибо тебе, Томас…
– Пустяки, – улыбнулся адвокат. – Ты как? Что-то болит?
На меня смотрели проникновенные глаза, смотрели с заботой и нежностью прямо в душу. Прежде чем я успела спросить Томаса, как он меня нашел, и ответить на его вопросы, на переднем плане вырос Винсент.
– Лана… – он обнял меня и неожиданно разрыдался. – Ты цела, девочка моя… Как я рад, что эта ненормальная ничего тебе не сделала…
– Ничего не сделала? Она только что пыталась отправить меня на тот свет!
Когда Винсент отстранился от меня, просушивая глаза, я посмотрела на него и поняла, что мне достались, что называется, цветочки, а ягодки, как и полагается, ему. На шее – следы от удушья, порезы в нескольких в местах. Его правая штанина от бедра до щиколотки была пропитана кровью. На ногу он почти не наступал.
– Винс, что она с тобой сделала? – всхлипнула я.
– Заживет… – Винсент обернулся на жену.
Жаклин лежала на полу, связанная, и тихо завывала:
– Хочу-у-у к ма-а-а-а-а-ме-е-е-е…
– Сейчас вызову психушку, если не успокоишься, слышишь, сумасшедшая! Пусть забирают!
– Я ненавижу тебя, ненавижу! Вас всех! Вы – ничтожества, предатели! Я вам отомщу, каждому по-отдельности! Тебе, шлюха, за то, что ты спала с моим мужем, а тебе, придурок, за то, что ты убил мою мать!
– Фрау Каприано, – Томас склонился над связанной, – пожалуйста, успокойтесь. Хотите, я принесу Вам воды? Мое имя Томас Лессинг, я адвокат. То, что Вы сейчас говорите, серьезные обвинения, причем безосновательные…
– Пошел к черту!
– Чего мы медлим, нужно вызывать врачей и полицию! – Томас решительно поднялся.
– Подождите, я принесу ей лоразепам. Так будет лучше. Иначе она живой не дастся, – возразил Винсент и удалился за таблетками.
Мы с Томасом обменялась многозначительными взглядами.
– Ты не пострадал? – первой спросила я.
Он покачал головой:
– А ты?
– Кажется, ничего не сломала.
– Жаль! Живучая подлая тварь!.. – зашлась хохотом Жаклин.
– Томас, как ты меня нашел? – не обращая на нее внимания, спросила я.
– О, это долгая история.
– В двух словах.
– В двух словах не расскажешь. Сегодня после обеда в контору позвонила одна женщина и сказала секретарше, что у нее к господину адвокату жизненно-важный разговор. Риччи был в суде, а я собирался домой, но все же решил подойти к телефону. Я рад, что это сделал.
– Как она представилась?!
– Она не представилась, то есть, я не расслышал. Связь оказалась плохой. Я даже сперва подумал, что это розыгрыш. Но потом она несколько раз назвала твое имя, и я понял, что что-то произошло или должно произойти. Дословно: звонившая просила меня остановить тебя любым способом, чтобы ты куда-то или к кому-то не ходила, уверяя, что тебя подстерегает опасность. Я пообещал ей сделать все, что в моих силах, восприняв сказанное, скорее, как шутку, и купил букет. Я почему-то подумал, что это лучший способ повлиять на женщину и ее решение, но, как видишь, ошибался. Извини, что сразу не сказал тебе все как есть. Когда ты сегодня вечером уехала, мне вдруг сделалось не по себе и я подумал – а что, если ты на самом деле в опасности? – и решил за тобой проследить…
Винсент вернулся с лоразепамом, и, увидев его, Жаклин разразилась новыми ругательствами. Мужчинам с трудом удалось открыть ей рот, чтобы затолкать в него растолченную таблетку.
– Не растолченную она глотать не будет. Выплюнет, – пояснил Винсент, который – было заметно – уже имел небольшой опыт обращения с женой в экстремальных ситуациях.
– Добра не помнишь, сукин сын! – визжала Жабочка, крутя головой. – Если бы не я, сдох бы уже давно, и черви бы твои кости бесстыжие обглодали! Я спасла тебе жизнь, а ты обещал меня за это не отдавать им, ты обещал моей мамочке на нашей свадьбе не сдавать меня! Не сдавать меня! Не сдавать меня ублю-ю-ю-ю-дкам! В психу-у-у-у-шку… – она снова завыла, сначала тихо и жалобно, давясь всхлипами, а затем все громче и громче, зарыдала навзрыд.
А мы все молчали.
– Господин адвокат, помогите мне сесть, – снова переходя на всхлипы произнесла Жаклин, когда таблетка начала оказывать свое действие. – Я хочу сделать признание.
– Начинается, – процедил сквозь зубы Винсент.
Томас помог Жаклин приподняться и прислонил ее спиной к стене. Она села на полу, согнув в коленях ноги, при этом юбка ее задралась, обнажив бедра. Покрываясь неровными красными пятнами, Томас отвел взгляд.
– Возьмите меня на руки, – жалобно попросила Жаклин.
– Простите? – не понял адвокат.
– Посадите меня на диван, прошу Вас, и ослабьте веревки. Они режут руки.
Томас вопросительно посмотрел на Винсента – тот кивнул.
– Сделайте это, пожалуйста, раз она Вас просит. Меня она к себе не подпустит.
Томас поднял Жаклин на руки и отнес на диван. Усадив там, он ослабил веревки на ее руках и ногах. Жаклин нагнулась к нему и, выдохнув молодому человеку в лицо «спаситель», обслюнявила его скулу. Я стояла поблизости, поэтому мне показалось, что я услышала, как Жаклин прошептала: «Я хочу тебя», когда ее язык скользнул Томасу в ухо.
Томас отпрянул от неожиданности, приземлившись на пол.
– Она Вас укусила? – испугался Винсент.
– Нет, нет… Просто… – Томас продолжал сидеть на полу, глядя на Жаклин недоверчивыми глазами.
Присмотревшись к Жаклин, я убедилась в правоте своей догадки – она излучала вожделение!
Я подошла к Томасу и присела рядом с ним на пол.
– Итак признание, – потребовала я, с вызовом глядя на Жаклин.
– Я давала своему мужу метадон, – ровным, уверенным голосом начала Жабочка. – Я вылечила его от рака. Томас, как ты считаешь, можно меня за это обвинить и посадить в тюрьму? – ни меня, ни Винсента для нее больше не существовало. Жаклин смотрела лишь на Томаса и обращалась лишь к нему. – Винсенту еще до нашей свадьбы диагностировали рак простаты. Тогда мы только познакомились. Вместе с профессором Фуксом, моим наставником и гениальным ученым, мы решили назначить пациенту Винсенту Каприано метадоновую терапию. Первые три месяца превзошли все ожидания. Раковые клетки полностью исчезли. Это подтвердили онкологи. Сейчас я пишу на эту тему диссертацию. В соседней комнате мой ноутбук, если хотите, я…
Не договорив, Жаклин забылась коротким сном. Мы с Томасом переглянулись, и прочитали друг у друга в глазах, что хотим одного и того же – исчезнуть как можно скорее из этого дома.
– Вы все слышали, – сказал Винсент. – Жаклин рассказала правду. Она, можно сказать, спасла мне жизнь. Как мне поступить с ней после этого? Сдать в полицию? В психушку? В тюрьму ее не возьмут, а в психушке превратят в растение, в пустое место, а у нее все-таки светлая голова. Она незаурядный специалист и хороший человек, добрый, отзывчивый, воспитанный, и никогда не позволит себе подобных выходок, когда правильно подобраны таблетки.
– Так она на самом деле психбольная! – не сдержалась я.
– А как Вы собираетесь с ней жить дальше? – спросил Томас.
– Эта добрая и отзывчивая чуть тебя не отравила! Или это был несчастный случай? – мое негодование достигло точки кипения.
– Здоровому человеку жить с ней невозможно, – вздохнул Винсент, игнорируя мой выпад. – Знаете, господин Лессинг, я собирался уйти от Жаклин. Я сообщил жене о своем решении еще до того, как она разыграла весь этот театр со своим исчезновением. Да, я решил от нее уйти, несмотря на то, что она помогла мне вылечиться! Вы меня осуждаете?
Винсент опустил голову и смотрел себе под ноги.
– Я не судья, – Томас покачал головой. – Но Вы как-то жили с ней все эти годы?
– Жаклин искусно скрывала свою болезнь, и я ничего не замечал. Однако, все гораздо проще и сложней, чем кажется на первый взгляд. Год назад я понял, что не люблю свою жену… Возможно, никогда не любил, а она никогда не любила меня. Да, мы как-то жили все эти годы, но мы заблуждались.
– Как бы то ни было, эта женщина наждется в помощи специалиста, и пока она все еще Ваша жена, Вы обязаны о ней позаботиться, – напомнил Томас Лессинг. – Этот ее учитель, профессор Фукс, возможно, он знает, как ей помочь. Позвоните ему!
– К сожалению, выхода нет. Профессор Фукс предупреждал меня еще год назад, что Жаклин опасна для общества и для себя самой. Тогда они с ним из-за этого поругались и их пути разошлись.
– Значит, Жаклин придется изолировать! – заключил Томас. – И отделение психиатрии будет для нее лучшим прибежищем, чем тюрьма.
Винсент молчал, глядя на Жаклин рассеянным взглядом. Я поняла – он с ней прощается.
– Не забывайте, господин Каприано, Ваша жена дважды, если не трижды, покушалась на убийство. Первый раз, когда дала Вам большую дозу метадона, и сегодня, когда пыталась задушить Лану… На Вас у нее были похожие планы, если не ошибаюсь.
– Мамочка… – позвала Жаклин, очнувшись ото сна.
А у меня на глазах навернулись слезы. Я отвернулась к окну.
– Сколько можно твердить одно и то же! – не выдержал Винсент. – Твоя мать умерла!
– Где моя мама? Позовите ее!
– Фрау Каприано, Вашей мамы здесь нет, – мягко заговорил с Жаклин Томас.
– Что вы такое несете! Придурки!
– Жаклин, твоя мать в больнице, и мы сейчас к ней поедем, если ты не возражаешь, – сказала я, присаживаясь рядом с женой бывшего на диван.
– А ты что тут делаешь, шлюха? Я знаю, что ты с ним спишь! – Жаклин смотрела на меня обезумевшим взглядом.
Ее заплывший левый глаз приоткрылся, и я с ужасом поняла, что он у нее вытек.
– Это неправда! – прошептала я, давясь слезами.
– Ты спала с моим мужем, когда мы еще не были женаты! – Жаклин начала нести полную несуразицу. – Спала! Потому что Винсент никогда не любил тебя!
– Жаклин! – Винсент затряс жену за плечи. – Замолчи! Довольно!
– Ты никогда не любил ее, скажи! – Жаклин с трудом ворочала языком. – По-настоящему ты любил лишь меня. И хотел!.. Скажи…
– Вставай, – Винсент встряхнул Жаклин и поднял с дивана. – Все, пошли…
– Куда?
– В больницу. К маме.
– К маме?
– Может, все-таки лучше вызвать скорую? – неуверенно предложил Томас.
– Господин Лессинг, я не хочу огласки, – Винсент развязал жене ноги. – Поймите, я уважаемый бизнесмен.
Опираясь на Винсента, Жаклин поднялась на полусогнутых ногах. Томас взял ее под правую руку, а Винсент под левую и, поддерживая таким образом, они по-вели ее к лестнице.
– Мы сегодня же заберем мамочку, – уверяла Жаклин Винсента по дороге. – И мы будем жить все вместе, Ник, мама и я. А ты с нами.
– Осторожно, смотри под ноги!
– Ты с нами? Ответь!
– Мы никогда больше не будем жить вместе… – на краю лестницы Винсент остановился. – Ни ты, ни я, ни твоя мать! Я не люблю тебя больше, а твоя мать умерла…
– Нет, ты врешь!
– Прости…
Прежде чем мы все успели опомниться, Жаклин с криком: «Ненавижу!» прыгнула на Винсента, сбив его с ног. Вместе они кубарем покатились вниз по лестнице.
«Им конец, – подумала я. – Им обоим конец».
Почувствовав у себя в ладони руку Томаса, я вцепилась в нее, и мы начали осторожно спускаться.
Винсент сидел на последней ступеньке, обхватив руками голову. Жаклин лежала на спине, распластавшись на белом свадебном платье. Неестественно откинутая назад голова говорила о том, что травма несовместима с жизнью. На мраморном полу медленно расползалось темно-красное пятно.