Посвящается Цивии Заклос, благословенной памяти
С миссис Вайс у нас сразу не сложилось.
Высокая, худощавая, в строгом коричневом костюме и с тяжелым венгерским акцентом, через слово переходящая на иврит и идиш — и это в то время, когда я толком и английского не знала!
Она появлялась за секунду до звонка, и в классе мгновенно стихали разговоры. А поболтать мы, восемнадцатилетние хохотушки со всего света, ох, как любили…
Другие педагоги закрывали глаза на то, что мы могли всхрапнуть на задней парте, сделать маникюр или захрустеть орешками. Все же почти дети, приехавшие за еврейской премудростью в холодный Монреаль.
Но только не миссис Вайс…
— Девушки, урок идет уже десять секунд. Я не вижу ваших книг. Продолжаем. Бен Зома говорил, «Кто мудр? Тот, кто учится у каждого». А Бен Азай* продолжил мысль, «Не относись с презрением ни к какому человеку и не считай ничего лишним, ибо нет человека, у которого не было бы своего часа, и нет ничего, что не имело бы своего места.»*
О каком «своем месте» идет речь, как вы думаете, Сара? — спрашивала миссис Вайс, склонившись надо мной.
Внутри все замирало. Знать бы еще о чем она вещает… Вот кто меня заставлял уезжать из Москвы и учиться аж на трех языках, которых я никогда не осилю?
— Свое место… Это твой город. Твой дом. Твои близкие… Правильно, миссис Вайс? — шептала я, теребя ручку.
Она внимательно смотрела на меня, и едва заметная улыбка касалась уголков ее губ.
— В этом что-то есть. Но в книгу все же загляните.
Накануне Пурима*, на большой перемене, девчонки штурмовали окно администрации, благо уже неделю приходили посылки из дома. Коробки немедленно вскрывались и все хором восхищались шуршащими наборами шалах монес*, выбранными руками родных.
— А где твой посилка? — запинаясь, спросила Шира, рыжеволосая, веснушчатая девушка из параллельного класса. У нее были русскоговорящие родители, но сама Шира предпочитала английский и французский, как и все местные студентки, окончившие школу в Квебеке.*
Я пожала плечами.
— Из России в Канаду нет смысла посылать. Долго и дорого, понимаешь? И потом, сегодня нет дефицита. Везде продается одно и то же, на радость китайской промышленности… То ли дело на заре девяностых… Мы год ждали посылку от брата из Америки. В итоге, на почте какие-то «добряки» мою куклу Барби поменяли на мешок мятых кепок и зеркало. Так что, мы как-то больше по мылу* общаемся.
Шира задумалась, а потом сказала:
— Приходи наш дом сегодня. Там Россия. И немножко Израиль. Будем грибной суп. А то холодно очень. Хорошо?
Я кивнула. Наконец, побуду со своими…
Снег скрипел под ногами; точь-в-точь как по дороге в детский садик… Если закрыть глаза, то вновь окажешься маленькой девочкой в цигейковой шубке, серой шапке с помпоном и малиновых варежках на резинке. Папа везет тебя на цветных санках — полоска желтая, и красная, и синяя, а потом снова желтая… Изо рта валит пар, тебе хочется болтать без умолку и смеяться, но папа не разрешает, вдруг, заболит горло?
Наконец, показалась многоэтажка Ширы. Старинное, европейское здание с потертыми кофейными колоннами, словно домик Элли*, прилетевшее из Москвы.
Звонок запел колокольчиком.
— Вы Сарочка? Очень приятно! А я тетя Женя, мама Ширы, — поздоровалась румяная, невысокая шатенка в клетчатом фартуке. — Скорее мой руки и будем обе… то есть, добро пожаловать! Давайте я повешу вашу куртку…
В коридоре гулял ветер.
В небольшой гостиной, за видавшим виды столом уже собралась семья Ширы — мама у пузатой супницы, с половником наготове; средних лет отец, в голубой бейсболке с надписью «Israel», плохо скрывающей залысины; и сама Шира, в домашнем плюшевом халате поверх свитера.
На заднем фоне возвышалась башня неразобранных коробок, только из верхней выглядывал ханукальный подсвечник* и Пуримские трещетки.*
— Разве вы недавно переехали? — удивилась я, придвигая пластиковый стул.
Тетя Женя передала мне тарелку ароматного грибного супа, улыбнулась и сказала:
— Да нет, в Монреале мы живем с Широчкиного рождения.
— Тут мнения расходятся… — глухо заметил отец Ширы, со звоном отложив ложку. Две глубокие морщины перерезали его лоб. — Я, кстати, Боря или Борух… не суть. Дело в том, что мы пытались сделать алию*, а получилось, — он горько усмехнулся — как в том анекдоте о дважды еврее Советского Союза… Доча, передай соль.
Шира вздохнула и передала отцу солонку.
— Но Боренька, это был хороший опыт, — примирительно заметила тетя Женя, поправляя бахрому на скатерти. — Мы посмотрели страну, повидались с родственниками, а когда бы мы еще их увидели? Помолились как следует на святых местах… Это дорогого стоит. Тебе подлить супчика? Или нести второе?
Борис встал из-за стола, подошел к окну и сцепил руки за спиной.
— Ты меня не переубедишь. Я уезжал с открытым сердцем, насовсем, так сказать, возвращался к истокам… А оказалось, что на «земле обетованной» таким Борухам — грош цена в базарный день. Ни работы, ни друзей, ни чувства дома… А где тогда быть чувству дома? Если не в Израиле, спустя столько лет скитаний? Сара, ты не знаешь?
Я не знала.
Шира, нахмурившись, знаками показывала, что отвечать не стоит, лучше пойти в ее комнату.
Тетя Женя собирала тарелки. Я поднялась помочь.
— Зря ты так, Борь. Зря. Ты просто уже забыл, как мечтал перебраться в Канаду из Минска, хотя мы и там совсем неплохо жили. А помнишь, как трудно было в первые годы? Как ты рвался назад? Со временем жизнь устаканилась, появились друзья, а это та же семья… Ты устроился механиком; я, несмотря на беременность, учителем музыки в еврейской школе… Шируся, я уверена, что твоя любовь к музыке связана именно с этим! — подмигнула дочери мама. — А в Израиле мы просто не успели пустить корни. Полгода — слишком короткий срок… Нельзя «умножать» свою ситуацию на годы вперед… Только Б-гу видно, что произойдет дальше.
— Короткий срок? Ну извини, на большее у нас уже не хватило денег, — процедил, не оборачиваясь, Борис. — А когда нет денег «коммунизм не строят»…
— Значит, наше место здесь. Монреаль — чудесный город. Большой, приветливый, а какой красивый… Не всем суждено жить в Израиле, по крайней мере, пока. Раз уж мы здесь, надо понять, зачем… Что именно нам доверил Б-г? Так ведь, девочки? Этому вас учат в семинарии? Я поставлю чайник.
— Нет, нет, большое спасибо, но мне пора, — запротестовала я. — Уже темнеет, а еще в супермаркет надо заскочить.
— Я провожу, — подскочила Шира.
Тетя Жена развела руками.
— Ну ладно… тогда в другой раз…
— Обязательно! — пообещала я из коридора.
Закрывая дверь, Шира, краснея, прошептала:
— I’m so sorry, Sarah… Я хотел дать тебе a sense of home… Papa has been so stressed lately…
— Ты что! Не расстраивайся! Я понимаю… — заверила я Ширу. — Я очень рада, что побывала у вас. Все будет хорошо! С наступающим Пуримом!
Я сбежала вниз по гулким ступеням и распахнула дверь.
Смеркалось. Снежинки мерцали в теплом свете ажурных фонарей.
«Волшебные… Совсем как на Арбате», — про себя улыбнулась я. — «Правда, эти фонари ничуть не хуже. Если дать им шанс…»
Несмотря на поздний час, в супермаркете была толпа. Детвора окружила полки кондитерского отдела, требуя у родителей скупить все сладости без исключения, ведь праздник уже завтра!
Я взяла тележку и подошла поближе. Чего тут только не было! Эх, прощай, диета…
«Шокадные ракушки, конечно, понравятся маме, особенно если посылка успеет дойти до юбилея… Жаль, что не смогу подарить лично, но однажды, обязательно приеду аккурат в день рождения… Закажу такси из аэропорта, куплю цветы в ларьке у дома, а потом зажмурюсь и позвоню в дверь!..
Рахат-лукум как будто специально для дедушки привезли. Он у меня сладкоежка! Будет сидеть по вечерам на даче, смотреть «Времечко» и пить чай вприкуску, вспоминая лягушку-путешественницу, внучку…
Финики папе. Он конфеты не признает, считает вредными. А вот финики, наоборот, богаты фосфором… или кальцием? Забыла. Надо у папы уточнить. Но на всякий случай передам ему еще пачку пастилы. Мама по секрету рассказывала, что в студенческие годы, папа мог съесть на спор килограмм пастилы! Так сказать, привет из прошлого…
Тележка становилась все тяжелее, зато я никого не забыла, даже забросила мешок леденцов для внучатой племянницы.
Наконец, я оказалась в очереди.
— Добрый вечер, Сара! — внезапно услышала я знакомый венгерский акцент. Я резко обернулась и выронила кошелек.
— М-миссис В-вайс! — промямлила я. — И вы здесь…
— Да, решила подкупить карамелек. Мой муж раздает их в синагоге детям, а иногда и взрослым… Хотя по праздникам, мы все немножко дети, верно? — она загадочно улыбнулась.
Пип. Пип. Пип.
— С вас двести три доллара и шестнадцать центов, — безразлично объявил кассир и посмотрел в хвост очереди, — не похоже, чтобы поток собирался редеть…
«Ничего себе!» — промелькнуло в голове. — «Что-то я увлеклась…»
Я рывком вытащила из кошелька все деньги. Сорок, шестьдесят, восемьдесят… И мелочью долларов пять… Краска залила мое лицо.
— Пожалуйста, не задерживайте остальных покупателей, — проворчал кассир. — Давайте отложим половину товаров.
Неожиданно, рука миссис Вайс опустилась на прилавок.
— Ничего мы выкладывать не будем. Эта девушка со мной. Вот недостающая сумма.
Кассир хмыкнул.
— Так бы сразу и сказали. Спасибо за покупку. Следующий.
Миссис Вайс подхватила мои сумки, и приобняв меня, поспешила к выходу.
Я не сопротивлялась, но стеснялась посмотреть ей в глаза.
— Мне так неудобно… — пролепетала я. — Я все отдам, честное слово, обеща…
Миссис Вайс приложила палец к губам.
— Не сомневаюсь ни на секунду. Кстати, Сарочка, вам случайно, не надо на почту? За углом есть круглосуточное отделение. Мне как раз нужно зайти…
____________________________________________________________________
* Пиркей Авот, Поучения отцов, 4:1.
* Пурим — веселый еврейский праздник, установленный, согласно в память о спасении евреев от полного истребления во времена царя Ахашвероша, правителя Персидской империи.
* Шалах монес (идиш.) — угощение, которое отправляют в Пурим родственникам и друзьям.
* Квебек — канадская провинция, в которой французский язык считается официальным.
*Домик Элли — речь идет об эпизоде из книги «Волшебник изумрудного города»
* Ханукальный подсвечник — Восьмисвечник, который зажигают в течение восьми дней праздника Ханука, в память о чуде, произошедшем во времена восстания и победы Маккавеев над греко-сирийцами. Единственного кувшина с освящённым маслом, найденного в осквернённом Храме, хватило на восемь дней горения.
* Пуримские трещотки — при чтении Свитка Эстер в Пурим принято стучать, топать ногами и другими способами шуметь при произнесении имени злодея Амана, желавшего уничтожить еврейский народ. К Пуриму делают специальные — трещотки, которыми дети трещат при произнесении имени Амана.
* Алия (ивр.) - буквально «подъём», «восхождение», «возвышение» — репатриация евреев в Израиль.
* I’m so sorry, Sarah… Я хотел дать тебе a sense of home… Papa has been so stressed lately… (англ.) — Мне очень жаль, Сара… Я хотела дать тебе чувство дома… У папы в последнее время — стресс…