Шуба

«Сельдь под шубой» (в некоторых местах просто «шуба») популярный в странах бывшего СССР салат из сельди, овощей, яиц и майонеза.

Квартира 5. Селедка
— Муся! Муся!
— Саша, ты чего истошно вопишь?
— Случилось непоправимое!
— Так если оно уже непоправимое, чего пристал? Я тут в сортире отдыхаю, а он.!
— Муся, оно еще страшней, чем непоправимое! Выходи, дети плачут, Муся!
— Господи, да что стряслось? Гости, что ли, пришли?
— Иван Васильич украл со стола селедку!
— Ива… отдайте селедку немедля! Это не про вашу честь! Пойдите сюда и отдайте селедку, и вам ничего за это не будет! Отдайте сей минут!
Схватили веник и помчались за Иваном Васильичем. Дети азартно пищали. Иван Васильич, перепуганный, вприпрыжку умчался в дальнюю комнату и с визгом схоронился под диваном.
— Иван Васильич, Иван Васильич, отдайте селедку! Отдайте, подлец, иначе понос будет!
Икая от жадности, маленький черный мопс под диваном отгрызал куски селедки и заглатывал их целиком, не разжевывая. Ему было ужасно стыдно и страшно вкусно. Он плакал, одновременно переживая мощный восторг и неописуемый ужас перед грядущим наказанием.

Квартира 24. Лук
— Режь, девка, лук. Радуйся, что есть повод поплакать. Мельче, мельче режь кубики, рыдай, пока он не видит. Рак. Господи, слово какое страшное, короткое, а страшное, сколько судеб переломало. Рак. А если у Стасика рак? Что делать-то?
И Таня, отшвырнув нож на стол, заревела в голос. Громко, искренне, с горьким отчаянием, размазывая по лицу слезы и сок лука. Воображение рисовало жуткие картины. Вот Стас возвращается домой, растерянно улыбаясь, рассказывает ей о страшном диагнозе. Вот они просят деньги взаймы у всех родных, друзей, просто знакомых. Продают машину. Но это уже не спасает — Стас увядает на глазах. Через шесть месяцев Таня рожает их долгожданного первенца, их Максика, которого сейчас носит под сердцем, но Стас этого уже не видит…
Сквозь стенания Таня услышала, как открывается входная дверь. Наскоро вытерев лицо кухонным полотенцем, она выскочила в прихожую и буквально налетела на Стаса.
— Котеночек, я все выдержу, я до последнего буду с тобой! — забормотала она, тычась в грудь мужа раскрасневшимся лицом. — Скажи мне правду: это рак?
— Таня, ты чего? — Стас поднял ее лицо и заглянул в глаза.
— Ну, уплотнение это твое… Ты же к врачу… Говори: это рак? Я сильная, я все выдержу!
— Рак чего, попы? — захохотал Стас. — Чирей обычный. Вскрыл врач. Завтра буду как новенький.
Таня шмыгнула носом и вытерла слезы.

Квартира 41. Морковь
— Маааам! Мааааамаааа! Ну мааамочкаааа!
— Лиза! Витя! Без разговоров! В ванную — и в постель! — раскрасневшаяся, слегка взбешенная Лена попробовала убрать волосы со лба тыльной частью ладони. В руке был зажат небольшой ножик для чистки овощей. На щеку с руки приземлилась небольшая шкурка морковки, но Лена даже не заметила. Лиза и Витя, двойняшки пяти лет, орали, стоя навытяжку перед матерью.
— Ребята, ну хватит, — сдалась Лена. — Давайте спать. Найду я вашего хомяка. Он где-то спрятался; ляжете спать — в доме станет тихо, он и выйдет. Идите спать. Пожалуйста. Дайте мне суп вам на завтра сварить! Неделя ведь начнется!
Не прекращая вопить, сознательные, но расстроенные двойняшки отправились в ванную мыть ножки, почистили зубы, расстелили постели, поцеловали маму и легли спать. Спустя полчаса в доме наконец воцарилась тишина, и Лена услышала собственные мысли.
Мир в ее голове зазвенел и сузился до размеров ярко освещенной кухни, выплюнув все темное, тяжелое. В кухне не было орущих детей, даже своих собственных. Не было переполненных автобусов, детских садиков, звонков к бывшей свекрови с просьбой посидеть с малышами, потому что у них сопли, а она, Лена, не может; ей уже непрозрачно намекали на работе, что бесконечные больничные только раздражают администрацию. Не было на кухне и магазинных лотков с перемерзшей и полусгнившей морковью, над которыми, распихивая конкурентов попой, надо проторчать не менее пятнадцати минут, чтобы набрать кило сколько-то годных в пищу корешков. А что такое 15 минут, когда рядом ноют сразу двое детей? Это вечность.
Но сейчас, на кухне, ничего этого нет. Кухня — это маленький, наполненный теплым светом кубик в черном ночном городе. В этом кубике живут только Лена и кастрюля с кипящей водой.
Лена автоматически отложила для домашнего любимца кругляшок морковки, отправила нарезанные овощи в кастрюлю, добавила соль и убавила огонь. Впервые за целый день многочисленные вопросы перестали жужжать и клубиться в Лениной голове.
— Ой! Хомяк же! Вот блин! — внезапно вспомнила женщина. Еще полночи, стараясь не дышать, Лена провела сидя в кресле в комнате детей. Она караулила беглеца. В ладони Лена сжимала кругляшок морковки, который должен был стать для хомяка решительным аргументом в пользу дисциплины. Но зверь так и не выказал своего присутствия.
— Это же надо! Такое маленькое, а такое хитрое, — не без уважения думала Лена, засыпая сидя.
Тем временем серый джунгарский хомячок по имени Борька обжился было под ванной, изгнав оттуда популяцию пауков, сделал заначку семечек, вытащив их из защечных мешков и заскучал. Деятельный нрав зверька требовал новых приключений. По душевым занавескам хомяк добрался до вентиляционной вытяжки в стене и отправился путешествовать.

Квартира 6. Картофан
— Помню, малой еще был, прибегаю с тренировки вечером в пятницу, весь взмыленный, еле на ногах держусь, а бабка меня сразу за стол и вооот такую гору картошки жареной. Одни кусочки толстые, в темных коричневых жаринках. А другие тонюсенькие, прозрачно-золотые. А запах такой, что умереть можно…
— Мужики, а кто-то из нас картошку чистить умеет?
— Я только ножиком для чистки.
— А я ее мыть умею. Мама научила.
— Принято! Моем и не морочим себе задницу! Дальше режем и жарим.
— Я резать только колбасу умею. И хлеб.
— Режем как колбасу, кружками. Петрович, говорю же — кружками! Что ты рубишь ее на фарш?
— Тихо, я кубиками умею. Дядька научил. В походе самый первый навык. Смотрите.
— Так, картоху режет Петрович — у него хорошо получается. Даня, нагугли рецепт жареной картохи.
— А еще бабушка иногда жарила картоху с грибами. Прямо глаза закрываю — и чую запах. И с лучком. Прозрачный лучок, темные грибы, золотистая картоха…
— Заткнись.
— Пацаны, плохие вести. Тут ересь пишут.
— Что? Читай давай.
— Очистите пару клубней картофеля. Нарежьте соломкой. Разогрейте сковороду. Налейте несколько ложек растительного масла. Добавьте картофель, убавьте огонь и пожарьте до готовности. Помешивайте. Посолите, заправьте чесноком и подавайте.
— И?..
— Как мы узнаем, что она уже готова?
— Н-да, это крепкое попадалово, братья. Другого рецепта нет, не? Ну, давайте ее ножом тыкать. И нюхать. Сразу ведь ясно, как пахнет готовая жареная картоха.
— Принято. Сковорода вот.
— А еще бабушка мне к картохе давала капустку кислую. Сама квасила. Тоооненько так резала, морковки кропаль туда же. Капуста хрусткая, кисленькая, из холодильника. Или с балкона, если зима. И вот она мне картохи навалит в тарелку, со сковородки прямо, потом в холодильник полезет — и ставит миску капустки. И я горячую картошку жую и ледяной капустой заедаю. Вкусно — помереть можно! Я капусту прямо пальцами цепляю, сок по рукам кислый бежит, на стол капает…
— Вася, если не заткнешься — в окно вылетишь! Спички мне сюда! Нету? Гоните зажигалку! Ай, черт, палец опалил! Козлы, чё ржёте? Давайте растительное масло! Ржут они…
— Какое?
— Растительное.
— Какое?
— Растительное!
— А… это что?
— Ну масло такое. Растительное.
— У меня тут есть *достает из холодильника* вот такое, но на нем написано «Сливочное». Его можно?
— Хммм…, а я не знаю… черт с ним, жрать охота, давай его сюда! Все, все на сковородку вываливай! Так вкусней будет! Наверно…
— Картошку куда?
— В задницу мне! Эй, ты чё, больной? Чё ты делаешь? На сковородку ее, конечно. Все, ждем.
— А еще бывало, что бабушка поджаривала картоху и заливала тремя яйцами. Выключит, крышкой закроет и оставит на пять минут. А потом туда зелени свежей. Пахнет — сил никаких, ум отъесть можно…
— Вася, закрыл рот! Братья, мне кажется, картоха уже достаточно жареной пахнет. Давай ножом ткнем.
— Все бы тебе тыкать во что попало. Не тронь картоху. Уррррою!
— Да я серьезно, понюхай.
— Рано.
— Чего-й-то она дымится, мужики, гляньте…
— В рецепте сказано — мешать.
— Кому мешать?
— Картоху мешать на сковороде!
— А вот сразу нельзя было сказать, а? Что за черти так рецепты составляют? Когда помешивать — не пишут. Как помешивать — не пишут. Как часто — не пишут. Давайте ложку! Ой, мужики, картоха-то сгорела! Гляньте — черная вся снизу!
— Огонь, огонь выключай! Ну, если нижняя сгорела, верхняя должна была просто приготовиться. Дайте попробую. Тьху, черт, сырая вообще!
— Братья… Что я вам скажу. Есть надо меньше. Не в еде счастье. Верно?
— А еще бабушка…
— Все, край! Пацаны, вали гада.

Квартира 13. Яйцо
— Мариша, у нас ТОЧНО совсем ничего не осталось? — Леша буквально обжег голодным взглядом обнаженную подружку. Марина грустно помотала головой, и одеяло сползло с голого плеча.
Леша и Марина, двое студентов третьего курса, съехались неделю назад. Крепкое взаимное чувство и нестабильное финансовое положение, которое зависело от стипендии и подработки в кафе, не оставляло особого выбора в поиске первого совместного жилья. Паре пришлось согласиться на комнату в квартире тихого запойного алкоголика Якова Владимировича.
— Совет вам да любовь, — млел Яков Владимирович, растроганно смахивая слезу. У него в голове смешалось несколько реальностей, и какая-то часть его была уверена, что Марина — это его собственная дочь, которую он почему-то провожает к жениху на Дальний Восток. — Лишь бы платили в срок. Все чин чинарем, без обмана! — строго добавляла другая половина, которая все еще держалась за реалии текущей жизни.
Молодые кивали, улыбались и сияли друг для друга.
Но через неделю игнорировать это стало совершенно невозможно.
Весь общий бюджет был потрачен на оплату комнаты и предоплату за последний месяц. О такой мелочи, как еда, Леша с Мариной совершенно забыли и потому не учли эту статью расходов. А жаль. Мучительно жаль.
Можно было перебиваться до ближайших денег ужинами у мам. Но до мам нужно было ехать электричкой в пригород.
Можно было ходить в гости к друзьям. Но не с пустыми же руками. К тому же, там скорее нальют, чем накормят. Тоже неплохо, но не совсем то.
Неделю питались неучтенной картошкой фри, которую Лешка приносил после смены в кафе.
Но воскресенье — выходной, как ни крути. Все подкожные запасы закончились, и воскресенье уже с самого утра грозило быть голодным.
— Леша, — коварно блеснула глазами Марина. — Помнишь, мы в начале недели батон купили, а потом его хозяин съел? Давай пойдем тихонько и посмотрим, может, у него что-то из еды есть. Немножко возьмем, потом вернем. Ну?
Молодые люди, наскоро одевшись, на цыпочках проскользнули в соседнюю комнату, обошли диван, на котором с кем-то беседовал во сне Яков Владимирович, и прошуршали на кухню. Проинспектировали холодильник. Высохшие рыбные консервы, открытые, вероятно, еще до перестройки. Пакетик с гнилью растительного происхождения. Увядшая капуста. Кусок колбасы с очень подозрительным запахом. И они. Три яйца. Поражающие своей белизной и чистотой в грязном, замызганном холодильнике.
— Отварим! — обрадовался Леша.
— Пожарим! — согласилась Марина.
Тихо как мышки, ребята обшарили ящики и обнаружили старую алюминиевую сковородку. Примостили на грязной плите. Отыскали в холодильнике кусочек сливочного масла в фольге, растопили. Со всей осторожностью разбили три яйца, красиво выпустив их на сковородку. Прикрыли крышкой. Яичница весело трещала на сковороде.
— А если этот проснется? — Марина указала глазами на дверь кухни, явно имея ввиду хозяина.
— Не, по синьке крепкий сон, — с уверенностью прошептал Леша. У него азартно заурчало в животе.
Пошарили в мойке и нашли вилку, одну на двоих. Перекрыли газ, сняли крышку со сковороды и…
Как бы не так. Распахнулась дверь на кухню. Яков Владимирович не очень уверено стоял на ногах, но интерес к происходящему имел самый что ни на есть живой. Лицо его выражало крайнюю степень неодобрения. Он оценил обстановку. Повел носом. И вперил взгляд в сковородку с яичницей. Лицо старого алкоголика расцвело доброй, радостной улыбкой.
— До… ченька моя, лапуленька приехала к папе! — залопотал он. — И кушать папе сготовила, золотуля моя! Яешенку, как я люблю! Ну, давай, корми уже папку, — Яков Владимирович опасно пошатнулся, будто собираясь упасть, но в следующий миг волшебным образом образовался уже за столом. Глаза его сияли пьяным счастьем. В руке он сжимал вилку, другой рукой держал сковородку за ручку.
Марина обреченно вздохнула.
— А ты хахаль ее будешь, что ли? — скосил Яков Владимирович взгляд на замершего Лешу. — Ну ладно. У меня тут беленькой поллитра припрятано. За знакомство?
— Ага, — безразлично кивнул Леша. В животе у него обреченно урчало.

Квартира 35. Свекла
— Ты не видела мои очки? — Павел Тимофеевич заглянул в кухню к жене. Как обычно в таких случаях, очки красовались у него на носу. Евдокия Геннадиевна бросила на пожилого супруга тревожный взгляд, как всегда про себя отметив, что пора бы мужу выписывать новые очки. Но сейчас у нее была проблема посерьезней.
Евдокия Геннадиевна собиралась приготовить горячо любимый ею и мужем салат из отварной натертой свеклы. Для этих целей она отложила пару небольших, но сладких и приятных во всех прочих отношениях бурачков* в мойку — отмыть крепко да отрезать хвостики. Евдокия Геннадиевна оторвалась от овощей и принялась искать подходящую кастрюльку, одним глазом наблюдая фильм по телевизору. Там как раз показывали, как какой-то негодяй силится убить симпатичного Супермена.
— Складно брешут, — одобрила Евдокия Геннадиевна и вернулась к готовке.
Только вот пока бабушка ходила за кастрюлькой, на ее свеклу нашелся еще один претендент. Серая нахальная мышь сидела на самом красивом корнеплоде и грызла его. Евдокия Геннадиевна оцепенела.
— Павлуша, мне кажется, что наш бурачок кушает мышь, — скорбно сообщила она заглянувшему в кухню мужу.
— Где мышь, что ты там уже увидела? — Павел Тимофеевич подслеповато прищурился и, конечно, не отказал себе в удовольствии упрекнуть жену в бесчувственности. — Вот помогла бы мне найти очки — я бы с этой мышью на раз-два…
— На носу твои очки, как и всегда, — пискнула Евдокия Геннадиевна, с ужасом рассматривая непрошенного едока. Она ужасно боялась грызунов еще с того момента, когда пятилетней девочкой однажды ночью обнаружила живой копошащийся ковер из крыс под столом в каморке, где жила с мамой и младшим братом Сашкой.
— Да что ты говоришь, прямо на носу? — удивился Павел Тимофеевич и нащупал очки. Снял, протер краешком майки и вновь водрузил на нос. С интересом рассмотрел грызуна.
— Ишь, жирная какая мыша, — заметил он. — И хвост оторвался.
— Как? — упавшим голосом поинтересовалась Евдокия Геннадиевна. Перспектива встретиться с оторвавшимся мышиным хвостом ее пугала ничуть не меньше собственно самой мыши.
— А не знаю, может, сама оторвала да в мойку выбросила, — беспечно заявил дед. — Ан нет, маленький хвостик есть! Дай-ка банку!
— Зачем? — от страха Евдокия Геннадиевна перешла на шепот.
— В банку ее посажу и в лабораторию снесешь! — бодро отрапортовал дед. — Из лаборатории она сбежала, как есть! Это же генномодифицированная мышь с нанохвостом!
— Аааааа! — завопила бедная женщина и, отшвырнув кастрюльку с водой в сторону, с необычной для пожилого человека прытью пересекла коридор, проворно отперла дверь и выскочила на лестничную клетку.
— Помогите! Мышь! Без хвоста! — выла старушка, вприпрыжку спускаясь по лестнице.
— Где мышь? — заинтересованно поднял ухо мопс Иван Васильич, который в аккурат вывел своего хозяина Сашу на утренний променад.
— О господи, мышь! — студентка Марина, едва перешагнув порог квартиры, запрыгнула обратно в дом, утащив за собой Лешу.
— Это Танька из 24 квартиры с мужем, поди, заспорила, — предположил тихий алкоголик Яков Владимирович, опершись на подоконник между вторым и третьим этажами. — Танька-то на сносях, видали? А с беременными не спорь, а то мыши заведутся! Я-то беременных ух как хорошо знаю, у меня самого дочь…
— Где мышь? — кратко поинтересовалась у обезумевшей от ужаса старушки соседка с двумя ноющими детьми.
— На кууухнееее, — взвыла Евдокия Геннадиевна.
Женщина строгим «стоять тут!» пригвоздила ноющих детей к полу и помчалась инспектировать мышь.
Тем временем Павел Тимофеевич, не торопясь, взял с полки трехлитровую банку, дунул в нее, протер изнутри полотенцем, где смог достать. Поправил очки и еще раз посмотрел на пожирателя свеклы.
— Ну, повеселились — и будет, — нравоучительно сообщил он грызуну. Через мгновение хомяк Борька ошарашенно ощупывал стенки стеклянной тюрьмы. Трехлитровая стеклянная банка сводит шансы повторного побега мелких грызунов к нулю. Банка — хомячий Алькатрас.
— Простите, это у вас тут мышь? — в квартиру заглянула молодая женщина.
— Эта? — пошел навстречу Павел Тимофеевич, приподнимая повыше банку с хомяком. Борька невозмутимо чистил шерстку. — Это не мышь, а хомяк. Джунгарский. Не ваш ли будет?
— Мой хомяк, мой! Сбежал вчера, всю ночь искала, — заволновалась соседка, принимая банку со зверем из рук Павла Тимофеевича.
— Шустрый, — похвалил Павел Тимофеевич. — Свеклу нашу пожрал. Евдокию мою перепугал так, что она белугой воет.
— Апчхи, — возмущенно ответил хомяк, глядя на людей черными бусинами глаз.

Мусорник во дворе. Майонез
— Римма Яновна, это небывалая наглость!
— Полно вам, Мурра Николаевна, вы еще наглости не видали! Идите прочь отсюда, я первая его нашла!
— Римма Яновна, вы — скверно пахнущая блудница! Чтобы всех ваших детей в луже перетопили!
— Ах тааак, Мурра Николаевна, вот, как вы запели! Да чтоб вам покоя не было! Да чтобы на вас мышь накричала! Да чтобы вам человек на хвост наступил!
— Ой, можно подумать! Люди, между прочим, не чета кошкам! Они понятливы и благородны! Я вот их всю свою жизнь приручаю и уже достигла определенных успехов! Еще немножко, и дворничиха заберет меня к себе домой! А вы тут так и будете гнить на этой помойке, Римма Яновна!
— Ага, держи карман шире! Нужна ты дворничихе, как же, тот случай! Отдай майонез, серая дура!
— Сама дура! Мой майонез!
— Дааамы, как я рад вас видеть! О, и майонез при вас?
— Мурра, скорее за мной, в укрытие! Уф, успели! Каково, а? Вы чуяли на себе зловонное дыхание этого черного монстра?
— Ужасно, просто ужасно, голубушка. Давайте оставим все наши распри? Идите сюда, в знак дружбы я вылижу вам шею.
— Иван Васильич, Иван Васильич, не спеши, — еле дыша, хозяин Саша догнал шустрого черного мопса уже возле мусорника. Пес, разогнав местных кошек, суетился над полуразодранным пакетом майонеза. — Иван Васильич, фу, фу ведь! Брось каку! — и, пристегнув поводок к ошейнику, потащил собаку дальше по маршруту утренней прогулки.
— Сам ты кака, — подумал мопс Иван Васильич, с тоской провожая взглядом майонез. Дворовые кошки Римма Яновна и Мурра Николаевна с надеждой выглянули из-за мусорного бака и увидев, что угроза миновала, уже через минуту продолжили грызню за майонез. Мопс грустно вздохнул и побрел за хозяином Сашей. У дальнего подъезда бабушка Евдокия Геннадиевна скреблась в окно подруги Светы на первом этаже и голосила про наномышей.

_____________________                                                                                                                                                                    

*Он же буряк.