Ах, Роатан, Роатан — остров в Карибском море.
Семьдесят семь километров в длину, чуть меньше восьми в ширину: глянуть не на что, а умудрился бы кто-нибудь подсчитать гордость жителей своим островом — не было б в мире ей равной!
Мезоамериканский коралловый риф, взявший остров в кольцо — второй в мире по красоте и самый доступный в Карибском море.
Невысокие холмы, покрытые белыми, красными, чёрными манграми, миндальные деревья, кокколоба — морской виноград…
Пальмы, бамбук, орхидеи; игуаны и черепахи, попугаи и обезьяны…
Роатан, Роатан — удивительный остров, где единственный в жизни раз я была безрассудно смелой.
***
Неширокая Flowers Bay Road осторожно петляла вдоль моря. Мы ехали из аэропорта на южное побережье острова Роатан.
Мелькали симпатичные домики на высоких сваях и приземистые, крытые пальмовыми листьями низенькие избушки, просвечивали сквозь листву ярко-красные манго и торчали кое-где в море почерневшие мачты пиратских затопленных кораблей: рай для охотников за сокровищами.
Первое, что услышали мы от гида, невысокого темнокожего парня в кокетливо надетой задом наперёд сине-жёлто-зелёной бейсболке, было радостное:
— Роатан — не Гондурас! Роатан — это Роатан!
— От материка, — он небрежно махнул рукой: вон, темнеет высокими берегами, — до нашего острова шестьдесят километров и несколько десятилетий, чтоб достигнуть такого же уровня. У нас выше зарплата, ниже преступность, богаче история, и вообще: мы — Роатан! Посмотрите на мою бейсболку. Она трёх цветов — таких же, как флаг Роатана. А у Гондураса совсем другой флаг: сине-белый.
Я удивилась: Роатан — часть Гондураса, у них общий гимн, один президент, одинаковые законы, и валюта одна и та же: лемпира. Почему же такая разница?
А парень трещал без умолку:
— Как называется аэропорт, в который вы прилетели? Хуан Мануэль Гальвес! Это наш президент середины прошлого века. Он кто провозгласил свободу слова и ввёл восьмичасовой рабочий день. Прогрессивный был президент, и человек положительный. А как называется город, в котором этот аэропорт расположен? Коксен Хоул. Британец Джон Коксен начинал как торговец кампешевым деревом, а закончил пиратом, и его удачливости и богатству многие завидовали в те времена. Немало жизней он погубил, но мы, роатанцы, чтим и его, и таких же безжалостных капитанов Генри Моргана и Эдварда Тича-Чёрную Бороду ничуть не меньше, чем президента Гальвеса, потому что они — история Роатана. Кстати, одно время остров назывался Рэтленд — «пристанице пиратов». К началу семнадцатого века их здесь было почти пять тысяч, а мирным жителям приходилось прятаться или — тем, кто трусливей — бежать на материк.
— Мы повернули сейчас в глубь острова, скоро выедем на дорогу West Bay, а там до отеля рукой подать. Кстати, вы знаете, где впервые в наших краях ступил на сушу Христофор Колумб? Думаете, в Гондурасе? Ха-ха… стал бы он там высаживаться! Конечно, на нашем острове! Это было в одна тысяча пятьсот втором. Вместе с ним приплыли испанцы, а следом британцы. А до них здесь жили индейские племена: пайя, ленка и джику, а ещё раньше…. — он сделал театральную паузу, — ещё раньше… ну, что вы молчите? Вы не можете не знать это племя! Вернее, не племя: уникальный народ! Ну, конечно же, майя!
Я вздохнула: сейчас наш гид расскажет про пирамиды, иероглифы, календарь…
— Вы думаете, — продолжал парень, сияя восторгом, — я буду рассказывать о пирамидах, иероглифах, календаре? Нет, об этом и так все знают. Но не все знают о зубных протезах, сделанных из нефрита, или о хирургических нитях, сплетенных из женских волос; об обезболивающем, вываренном из местных трав, — и всё это самое малое полторы тысячи лет назад! — и наконец, об уламе: предшественнице сразу трёх современных спортивных игр: волейбола, футбола и баскетбола. Кстати, у майя была своя логика: победившие, а не проигравшие приносились в жертву богам.
Майя не исчезли бесследно в конце девятого века, как принято думать, и потомки их живы: основательные, сильные и бесстрашные, и один из них, — он ослепительно улыбнулся и снял бейсболку, — стоит сейчас перед вами.
***
Летели безмятежные дни.
Спокойное море, песчаный пляж.
Прозрачная синева под водой: безмолвная, почти неподвижная, она резко обрывалась на глубине в бесконечную тёмную бездну.
В причудливом коралловом лесу парили величавые скаты, суетились разноцветные полосатые рыбки, манили коварные — осторожно: не уколись! — морские ежи.
Гремели яркие шоу по вечерам: ансамбль гарифуна (гитара и три барабана) пел и плясал странной смесью современного кантри с традиционной старинной пунтой.
***
В каждой стране, где бываю, я стараюсь найти у тамошних женщин что-нибудь необычное: называю это секретом. До сих пор мне везло: что-то расскажут, что-то подслушаю-подсмотрю, о чём-то сама догадаюсь, но в этот раз всё было не так.
Время уходило в песок, до отлёта домой оставались считанные дни, а ни о каком секрете роатанских женщин не было не то чтобы речи — даже намёка, и я уже сомневалась: а есть ли он, этот секрет, у радушных приветливых женщин, всё время занятых какой-то работой?
Их мужчины — дело другое.
Никто не спешил поменять расколовшуюся на тротуаре плитку, не торопился полить цветы, убрать упавшие с пальм кокосы или очистить пляж от водорослей, принесённых за ночь прибоем.
Они собирались по двое-трое и, отчаянно жестикулируя, не то спорили, не то так разговаривали, но работать явно не торопились.
Не знаю, что это было: равнодушие? лень? — но несколько раз я видела, как к таким живописным группам подходили улыбчивые женщины и споро делали не свою работу.
Я честно пыталась разговорить кого-то из них, однако дальше ответных улыбок дело не шло, и в конце концов я сдалась. Остров — красив, рифы — потрясающи, хоть и острые, словно лезвия (долго об этом напоминала моя коленка); погода — как по заказу: даже внезапный тропический дождь пролетел за минуты и умчался на юг в Гондурас.
В общем, всё хорошо, а секрет… что секрет? — просто прихоть.
И тут появилась акула.
***
— Акул здесь практически нет, — говорил инструктор по дайвингу, — и чтобы увидеть хотя бы одну, нужно очень большое везение.
Похоже, нам повезло.
В тот день я осталась на берегу, а муж плавал в рифах, подступивших почти к самому берегу там, где пляж упирался в невысокую покрытую мхом скалу с впившимися в неё чёрными игуанами.
Я оторвалась от судоку и обомлела: огромный серый плавник то исчезал в волнах, то выскакивал и угрожающе торчал над водой.
Акула.
Я побежала по пляжу, влетела в море, кричала качавшемуся плавнику: «Пошла вон!» и обернулась, почувствовав, как кто-то постучал по плечу:
— Сеньора, кому вы кричите?
— Акуле!
— А где она?
— Да вот же! Вы что, не видите этот плавник? А у меня там плавает муж…
— Сеньора, это старая шина: её то уносит от берега, то приносит. Она безопасна.
–?..
Ещё двое спасателей слезли с вышки и подошли к скале. Я думала, они будут смеяться над ненормальной, принявшей за акулу безобидную шину, но они не смеялись.
— Сеньора, вы думали, это акула, и стали её отгонять?
— Ну, конечно!
— И не испугались, что она на вас бросится?
— Ой! Я не успела…
— Сеньора, вы смелая женщина! Ваши предки наверняка были майя. — И уточнил: — Поколений пятнадцать назад.
***
Два последних дня в нашем номере не переводились цветы, а к привычным лебедям из искусно свёрнутых полотенец добавились рыбки, сердечки и бабочки.
Высокий, весь в глубоких морщинах старик, продающий на пляже масло, подарил мне флакончик:
— Сеньора, у меня лучшее на Карибах кокосовое масло: спасает и от ожогов, и от укусов песчаных мух. Вас не кусали? Вам повезло. Но на всякий случай возьмите.
Садовник, опрыскивающий чем-то розы, предложил погладить огромную игуану: «Сеньора, не бойтесь: я её подержу», а молодой спасатель прекратил беседовать по телефону, слез с вышки и доложил:
— Сеньора, ваш муж поплыл к дальнему рифу, но не беспокойтесь: акул там сегодня нет.
Повар у стойки, жарившая омлеты, показала, как легко разбивать яйца одной рукой, а официанты, казалось, так и следили — чем бы нам угодить.
Не воспользоваться пусть фальшивой, но репутацией храброй женщины, да ещё потомка племени майя, и не попытаться выведать хоть какой-то секрет, было выше моих сил.
***
Самой разговорчивой оказалась горничная по имени Даниэла.
От неё я узнала, как жарить плантайны, в каких пропорциях смешивать молоко, яйца и спирт для ромпопы и без какой приправы не испечь настоящего пупусу.
Она объяснила, почему роатанцы строят дома на сваях («Вездесущие песчаные мухи не могут взлетать выше двух метров»), подсказала, как уважительно обращаться к жителям Роатана («Мы любим, когда называют не только по имени: меня, например, лучше звать не Даниэла, а горничная Даниэла); рассказала про рыбный июньский дождь — дар богов майя за верность.
А потом я спросила:
— Горничная Даниэла, скажи: почему ваши мужчины такие ленивые?
— Они не ленивые.
— Ну как же… Я столько раз видела: вы работаете, а мужчины о чем-то беседуют.
— Ну и что? — удивилась она.
— Как что? Разве вам не обидно?
— А почему нам должно быть обидно? К тому же они гордятся, а не просто беседуют.
— Гордятся? Чем?
— Предками майя. Конечно, не все: есть среди нас гарифуны и караколи. Но не гордиться нельзя, иначе дети и внуки не будут знать свои корни.
— Да, но гордиться легче, чем что-то делать. Неужели вам, женщинам, действительно не обидно?
Она засмеялась:
— А мы знаем секрет, чтобы не обижаться.
Я замерла. Неужели удача?
— А ты можешь открыть мне этот секрет, горничная Даниэла?
— Конечно. Спроси каждый вечер: что я сделала для себя? Не для мужа, не для детей — для себя. И если не сделала — сделай.
— И что же вы делаете для себя?
— Да хоть что! Съедим маракуйю, выпьем немного ромпопы, споём, потанцуем, сплетём попугайчика, выбросим старую вещь, купим новую… Сплаваем в море за свежестью и красотой, наденем нефритовые серьги или кольцо, выпьем манговый сок… Да мало ли что! У каждого дорога — своя.
— Кажется, я поняла. А что сегодня ты сделала для себя, горничная Даниэла?
— Много, — она рассмеялась. — Например, рассказала, что знаю, отважной женщине, которая не боится акул.
***
«У каждого дорога — своя».
У кого-то — прорубленная в зарослях разноцветных мангров, извилистая, узкая, без обочин, как Flowers Bay Road на острове Роатан.
У кого-то — прямая, будто стрела; у кого-то — одни повороты.
Не осуждать, не завидовать и не считаться: кто что сделал или не сделал.
Идти серединой своей дороги, а не топтаться на обочине дороги чужой.
И да будет вам счастье!