Роман со знаками препинания. Продолжение. Глава 3. ТОЧКА

Простонепредставляюкакможнобылочитатьтакоеужоченьтяжело — просто не представляю, как можно было читать такое… Действительно, тяжело. И когда убедились, что так дело не пойдёт, для удобства чтения стали оставлять маленькие промежутки.

Но и этого было недостаточно. Подумали ещё — и придумали наконец первый знак препинания — Точку. Возможно, это было так: кто-то первый ткнул тем же, чем и писал, — получилась маленькая круглая отметина, которая вполне могла означать остановку в письме. После нескольких слов — ещё. И ещё. Так и дошли… методом тыка.

Простите, если это выражение покоробило вас. Я не нарочно. Такая догадка у меня возникла после того, как открыла свой любимый этимологический словарь на слове «Точка». И узнала, что образовано оно с помощью суффикса -ка от слова «точь» (помните, точь-в-точь?). Раньше его писали как тъчь. Основа — тык (тъкати, тъкнути). Перед мягким знаком к превратилось в ч, вот так и получилась Точка.

В общем, наши предки верно рассуждали: надо ткнуть — и это будет условный знак, вроде пограничной вехи, отделяющей одну порцию информации от другой.

День рождения Точки, как я понимаю, широко не отмечался, и неизвестно, какая стояла на дворе погода, но учёные историки установили, что столетие шло пятнадцатое, и оно уже заканчивалось.

…Честь и хвала вам, безымянные писцы, за наш первый знак препинания.

Шло время, человечество умнело, уже хотелось на пергаменте, бумаге и берёсте передавать не только информацию, но ещё и интонацию, и логическое членение фразы. Появилась потребность выделять какие-то смысловые кусочки внутри одного предложения — и в следующем веке родилась Запятая.

Остальные тоже были востребованы не сразу: кто в XVII, а кто и в XVIII веке. Я специально интересовалась, много ли было ещё претендентов. Оказалось — немало. Но прошли жёсткий отбор и не выдержали испытания временем. Некоторые пустились на хитрость, поменяли имя и уцелели (кто теперь помнит вместный или вместительный знак? А это — Скобки).

Другие тихонечко канули в Лету, и мы знаем в основном лишь десятерых выживших, хотя их и сейчас больше. Просто мы так устроены, что лучше помним тех, за кого могут двойку поставить (ну, двойку не двойку, а оценку снизить).

. . .

Господи, какие у всех у них интересные судьбы и биографии, но если продолжать рассказывать обо всех бедолагах, не прошедших по конкурсу, то никакого времени не хватит на героиню этого повествования.

Она у них так и осталась за главную. Недаром Точка является составной частью аж пяти знаков препинания: Восклицательный знак (!), Вопросительный знак (?), Многоточие (…), Двоеточие (:), Точка с Запятой (;).

А зарубежная сестра нашей Точки Пунктум (лат. punctum — точка и punctio — укол) дала своё имя целому разделу языкознания — пунктуации, где изучаются все знаки препинания. В общем, Точка у всех главная, у кого ни возьми.

Можно обойтись без Восклицательного и Вопросительного знаков, без Многоточия, Тире и Скобок (хотя фраза тогда будет нищей и жалкой), а вот без госпожи Точки — нет, нет и ещё раз нет. За нею все знаки препинания как за каменной стеной.

Вот и у Самуила Яковлевича Маршака (1887-1964), которого мы так любили в детстве и на стихах которого выросли, утверждается то же самое: Точка важнее всех.

ЗНАКИ ПРЕПИНАНИЯ

У последней
Точки
На последней
Строчке
Собралась компания
Знаков препинания.

Прибежал Чудак —
Восклицательный знак.
Никогда он не молчит,
Оглушительно кричит:
— Ура!
Долой!
Караул!
Разбой!

Притащился кривоносый
Вопросительный знак.
Задаёт он всем вопросы:
— Кто?
Кого?
Откуда?
Как?

Явились запятые,
Девицы завитые.
Живут они в диктовке
На каждой остановке.

Прискакало двоеточие,
Прикатило многоточие,
И прочие,
И прочие,
И прочие…

Заявили запятые:
— Мы особы занятые,
Не обходится без нас
Ни диктовка, ни рассказ.

— Если нет над вами точки,
Запятая — знак пустой! —
Отозвалась с той же строчки
Тётя точка с запятой;

Двоеточие, мигая,
Закричало: — Нет, постой!
Я важней, чем запятая
Или точка с запятой,

Потому что я в два раза
Больше точки одноглазой.
В оба глаза я гляжу,
За порядком я слежу.

— Нет… — сказало многоточие,
Еле глазками ворочая,
— Если вам угодно знать,
Я важней, чем прочие.
Там, где нечего сказать,
Ставят многоточие…

Вопросительный знак
Удивился: — То есть как? —
Восклицательный знак
Возмутился: — То есть как!

— Так, — сказала точка,
Точка-одиночка.
— Мной кончается рассказ,
Значит, я важнее вас.

Точка незаменима. Представить без неё никакой текст невозможно. Точка не может надоесть, как не может надоесть хлеб. Точка бессмертна. Она может умереть только вместе с последним на свете грамотным человеком.

Во все времена бабушка Точка вела себя солидно, степенно, знала себе цену, никого ни о чём не спрашивала, не вскрикивала, не суетилась, никому не кланялась, знала своё дело твёрдо, исполняла его с достоинством. В моём досье на Точку за сорок с лишним лет наблюдения не нашлось ни капли негатива, ни одной ложки дёгтя и ни одного чемодана компромата.

Правда, она немного скучновата, как все старики, потому что она всегда права. Нет, она не надоедает советами, никого не учит жить, но она — как бы это повежливее сказать? — слишком правильная. У неё одни только достоинства и нет недостатков. А это неинтересно: нет игры светотени.

Хотя… зачем они ей, эти недостатки, вредные привычки и всё такое прочее? Она же старенькая, ей уже хорошо за полтысячи лет — какие тут могут быть недостатки в таком возрасте? Все эти глупости ей ни к чему в такие-то годы. Когда вам будет столько, сколько ей, у вас тоже не будет недостатков.
Ну, если честно, водится за нею грешок: не любит, когда с нею спорят. Её даже не интересует, всё ли сказал собеседник или нет. Она знает своё: последнее слово должно быть за нею.

Она сказала — и Точка.

О собеседнике она уже не думает. Но это единственный её недостаток. Может же она иметь хоть один, хоть малюсенький недостаток, правда? Тем более что диктат у неё умеренный.

Вообще степенную, рассудительную бабушку Точку в народе уважают. К ней привыкли, она стала родной. Точка оказалась востребованной не только в своём исконном смысле, но и в переносном: с этим словом говорящие на русском языке придумали десятки крылатых выражений и фразеологических оборотов. В этом смысле она оказалась успешнее всех своих собратьев по пунктуации.

Сегодня мы по сто раз на дню слышим: горячая точка (но нет горячей запятой, горячего восклицательного знака и пр.), точка зрения, точка отсчёта, есть и прилагательные: точечный массаж, точечные бомбардировки, точечная застройка…

Короче, госпоже Точке на крылатые выражения повезло так повезло: здесь у неё самая богатая родня, которая гуляет по белу свету, радуя людей и требуясь им на каждом шагу.

В связи с этим вспоминается смешной случай из моих учительских времён. После института я преподавала в сельской школе, и вот пришло время изучать фразеологические обороты. Понимая, как это скучно деревенским ребятам, я пошла на хитрость и объявила: «Кто больше всех вспомнит и напишет образных выражений со словом «небо» (день, нос, земля), тому пятёрка в журнал; двум занявшим вторые места — по четвёрке».

И тут такое началось! Каждый рылся в своей памяти и вытаскивал оттуда всё что мог. Поставив отметки победителям, далее я действовала по принципу грибника, который сортирует свои волнушки, лисички, белые и подберёзовики, то есть разъясняла, что именно из собранной кучи является фразеологизмом, что — крылатым выражением, что — устойчивым словосочетанием, что — техницизмом или же термином, в который вошло предложенное слово.

Притом объясняла: Таня принесла то, Саша — это и т. д. Мне затея и самой понравилась: я поняла, что это чистой воды развитие речи, только в игровой форме (потом мы и с синонимами так же поступали, и с эвфемизмами).

И вот я предложила слово «точка». Работа закипела. Урожай собрали неплохой: без малого десятка три фразеологизмов набралось. Когда чемпионы определились и получили свои высшие баллы, урок закончился.

Следующий день был выходным, мне по делам требовалось съездить в город. Автобус подъехал, двери открылись — и вдруг слышу:

— Эльмира Викторовна! Эльмира Викторовна!

Мой ученик Коля бежал и махал рукой. Сердце ёкнуло. Коля был неторопливый, основательный, крупный парень, и если он не шёл, а бежал — это неспроста. Я махнула водителю, автобус ушёл.

— Коля, что случилось?

— Радиоточка, точка росы и дот — долговременная огневая точка, — еле отдышавшись, проговорил он.

— Что?

— Ну, это… фразео… на уроке вы задавали.

— И что?

— Так никто ж этого не написал!

— Коля, — с досадой выдавила я, — автобус ушёл.

— Ой, — басом сказал Коля и хлопнул себя ручищами по бокам.

— На уроке надо было говорить, а не сейчас, — попрекнула я.

— Да я не из-за оценки, — опешил Коля.

И вдруг меня осенило. Конечно, нет! Не такой человек был Коля, чтобы из-за хорошей оценки лезть из кожи вон. Коля был второгодник, троечник, учёба для него являлась не главным, поскольку он был старшим сыном в большой семье (отец погиб в автоаварии), и на его плечах лежала обязанность кормить пятерых младших сестрёнок. Поэтому он в основном ловил рыбу, чинил обувь, пас корову — и коль такой человек бегом бежал сообщить то, чего не вспомнили отличники, значит, его заинтересовал разговор. Как же хорошо варила голова этого увальня — ведь он держал в памяти все слова, названные на уроке, а потом отыскал такое, чего никто не нашёл, никто! Вот тебе и тугодум… Он работал над словом. Скорей же, скорей похвалить его, пока он не успел обидеться как следует.

— Коля, вы просто молодец, — сказала я (старшим ученикам я принципиально говорила «вы»). — Вы заслужили хорошую оценку, и я поставлю…

— Да не надо, — великодушно ответил Коля и порозовел.

— Нет, вы скажите, как вы додумались, как это было, — полюбопытствовала я (следующий автобус — через два часа, время поговорить появилось).

— Ну, пришёл я домой, радио говорит. Это ж радиоточка.

— Радиотрансляционная точка. Хорошо. А дальше?

— Про дот я только вечером вспомнил. Соседский дед как напьётся, начинает про войну вспоминать — дот да дот. Я спросил, он и расшифровал: долговременная огневая точка. А точка росы… Утром пошёл рыбу ловить, а на речке такая роса, все штаны промочил и сам не знаю, как вспомнил. Но такое есть, честно.

Вспомнила я сама: читала когда-то сборник стихов «Точка росы». Поэт пояснял: есть чудесное мгновение на рассвете, когда пар из воздуха от перепада температур начинает превращаться в воду — росу. Этот момент и называется точка росы (а капельки воды, появляющиеся на металлических трубах по той же причине, — это всем известный конденсат). Точка росы — термин чисто технический, но звучит столь поэтично, что автору полюбился сразу.

…В понедельник, похвалив Колю перед всем классом за то, что принёс три отличных технических термина, я поставила ему четвёрку в журнал. Коля сидел красный как рак и молчал. Это была его первая в жизни четвёрка по русскому языку, притом честно заработанная.

Мало того, я потребовала дневник и поставила красными чернилами здоровенную жирную четвёрку с плюсом, совершенно точно зная, что на сей раз Коля свой дневник дома покажет, а младшие его будут прыгать от восторга и радоваться за брата. Пусть уж! Коля четвёрки домой носил не часто.

Коля вообще был, что называется, человеком от земли. Никогда не забуду его сочинение о весне. Давая задание ученикам его класса, я попросила их добавить от себя, например, такое размышление: за что можно любить весну?
Все старались, как могли, но своеобразием сочинения почти не отличались. И только у Коли был свой взгляд на это поэтическое время года. Коля написал вот что:

«Скоро придёт весна. Это будет грязь. Но это ничего. Это только сначала будет грязь, а потом нарастёт много травы и коровы не будут голодными. Вот почему коровы так ждут весну.
Я поведу свою Зорьку на крутой бережок. Там на солнечной стороне трава всегда вылезает раньше. Но это место секретное. Я про него никому не рассказываю. На всех травы будет мало, поэтому я своё сочинение закончил».

Коля не боялся никакой работы: косил сено, доил корову, мыл полы. Он был мастер на все руки. Однажды у меня отломился каблук — Коля это сразу заметил и предложил свою помощь (одноклассникам он чинил обувь часто). Я постеснялась и отвезла туфли в город. Когда вновь пришла в класс, Коля ревниво посмотрел и сказал: «Покажите, как в городе умеют». Пришлось снять туфлю, он повертел её в руках и разочарованно произнёс:

— Э, тоже мне работнички! Я бы лучше сделал.

После школы Коля отслужил армию, получив там профессию шофёра, вернулся домой, выучился дополнительно на тракториста-механизатора. Коля был ценным работником, о нём писали в газетах, он получил даже какой-то высокий орден.

Через много лет мы случайно встретились, и первое, что он спросил:

— А помните, как вы мне четвёрку поставили? — заулыбался, смущённо потрогал уже седеющие усы и добавил:

— А я ещё много выражений с «точкой» нашёл: точка на карте, болевые точки, точка кипения и другие.

— Молодец, Коля, — засмеялась я. — Ставлю вам пятёрку.

— Да ладно! Куда мне её? — засмеялся и он.

И поведал, как сложилась его дальнейшая жизнь. Всех своих сестрёнок он удачно выдал замуж, у самого уже четверо сыновей.
— А вот дочки всё никак не рождаются, — пожаловался он.

Мне вспомнилось, как в школьные годы Коля нянчил маленьких сестрёнок, большими сильными руками заплетал их смешные косички, младшую деловито кормил с ложки кашей, — и я от души пожелала ему дочку. Он так и просиял и решил поделиться секретом: «Мне моя Танечка обещала. Вот ждём, имя уже придумали, но не скажу, боюсь сглазить».

Колю я больше не видела. Но однажды встретила его школьного друга Мишу и, конечно же, поинтересовалась, появилась ли у Коли с Танечкой дочка.

— Как же, конечно! Елена Николаевна. Такая красавица растёт! Мы её Алёнушкой зовём. Я её крёстный папа.

Сам же Миша женился на одной из сестёр Коли, Танечкиной подружке, так что они теперь родня.

Танечку, соседку Коли, я тоже знала, она училась у меня в пятом классе (он в это время был в седьмом). Её вся школа любила и звала только Танечкой: ласковая, светлая девочка и умница к тому же. С Колей их объединила общая беда: их отцы погибли в одной автомобильной аварии, их и похоронили рядом.

Они убирали урожай пшеницы допоздна и возвращались с поля на мотоцикле Танечкиного отца уже ночью. А в это время воры на грузовой машине, набрав полный кузов зерна, тоже ехали, но фар не зажигали. И сбили мотоциклистов, которые, конечно, не слышали шума машины…

Но беда была ещё и в том, что в селе имелось всего три механизатора. И вот сразу двое погибли. Одному оставшемуся просто не под силу было бы убрать за десять дней все поля. Зёрна пшеницы просто бы осыпались на землю. Возникла реальная угроза потерять с таким трудом выращенный урожай хлеба.

И тут кто-то вспомнил, что Коля с малых лет любил технику, помогал отцу и многому у него научился. Председатель колхоза тоже знал это, он приехал к Коле и попросил выручить:

— Николай, поможешь? Жалко, если хлеб пропадёт. Хотя бы по полсмены работай, ладно?

Коля согласился. К тому времени он был уже крепким подростком и нашёл в себе силы работать полную смену. Урожай был спасён. Солидные мужчины и даже старики после того случая здоровались с Колей за руку, а председатель колхоза подарил ему велосипед («лисапед», — как говорил Коля).

У Танечкиной матери сыновей не было, и Коля негласно взял шефство над их семьёй. И никто из школьников не дразнил Колю, когда он утром и вечером вёл по селу двух коров — свою Зорьку и соседскую Ночку, а в обеденный перерыв, если матерям было некогда, нёс со стойбища два ведра с молоком (доил обеих коров, Ночка его слушалась, как и своих хозяев).

Когда хорошенькая Танечка подросла, на неё стали заглядываться многие парни, но она выбрала заботливого, надёжного Колю, дождалась его из армии и осчастливила кучей детей, в том числе и долгожданной дочкой.

. . .

Ради интереса, чтобы проверить себя, стала я записывать выражения со словом «точка». В моей коллекции их уже более полусотни. Не хотите ли и вы попробовать свои силы? Только чур! — сначала без словарей и компьютера. Разве вам не интересно проверить себя: сколько их успело накопиться в вашей памяти? Когда исчерпаете резерв, можно и компьютер на помощь позвать.

Всё своё, что собрала, я напишу в конце главы (как после кроссвордов иногда делают) — потом можно сверить: кто больше?

А кинофильмы и песни со словом «точка» знаете? «Точка, точка, запятая…» (чистый, светлый фильм Александра Митты о подростках и первой любви); иногда показывают мультик «Приключения Запятой и Точки»; в знаменитой песне «Уральская рябинушка» есть слова «Где-то поезд катится точками огня…». Может, ещё кто-нибудь воспел или воспоёт самый первый знак препинания — ему тоже спасибо.

Точка заслужила добрые слова от человечества. Не скупитесь на похвалы: сколько бы вы их ни сказали — всё равно не перехвалите. Она заслужила. Кстати, есть целые книги, очень толстые, где отсутствуют три знака препинания, имеющие право закрывать предложение. Точка работает одна.
Вы не встретите там ни Восклицательного, ни Вопросительного знаков, ни Многоточия. Не верите?

Это те серьёзные книги, где собраны законы. Хорош бы был Уголовный кодекс, если бы в нём были то вопросы, то восклицания, то вообще недомолвки… Нет уж, таким книгам не полагается никаких эмоций. Вот наша Точка сама за всех четверых и тянет лямку. А сколько ещё научных трудов, учебников разных — и там Точка без помощников должна управляться.

Точку, как и другие знаки препинания, надо ставить умеючи. От этого очень многое зависит. Хорошо об этом рассказал в «Золотой розе» Константин Георгиевич Паустовский.

Дело было зимой 1921 года в Одессе, где он служил ответственным секретарем в газете «Моряк». А кроме него там работали молодые писатели Катаев, Багрицкий, Бабель, Олеша и Ильф. Из старых, опытных писателей часто заходил в редакцию только Андрей Соболь.

И вот однажды этот Соболь принес свой рассказ «…раздёрганный, спутанный, хотя и интересный по теме и, безусловно, талантливый, — вспоминает Паустовский. — Все прочли этот рассказ и смутились: печатать его в таком небрежном виде было нельзя. Предложить Соболю исправить его никто не решался».

Все сидели и думали: что делать?

Был там и редакционный корректор, старик Благов, правая рука знаменитого до революции книгоиздателя И. Д. Сытина. Вот он-то, Благов, и спас положение. Вечером пришёл к Паустовскому и сказал: «Я всё думаю об этом рассказе Соболя. Талантливая вещь. Нельзя, чтобы она пропала… Дайте мне рукопись. Клянусь честью, я не изменю в ней ни слова… И при вас я пройдусь по рукописи».

— Что значит «пройдусь»? — спросил Паустовский. — «Пройтись» — это значит выправить.

— Я же вам сказал, что не выброшу и не впишу ни одного слова, — ответил корректор.

Благов работал над рукописью всю ночь, утром отдал машинистке перепечатать и только после этого показал Константину Георгиевичу.

Далее Паустовский пишет: «Я прочёл рассказ и онемел. Это была прозрачная, литая проза. Всё стало выпуклым, ясным. От прежней скомканности и словесного разброда не осталось и тени. При этом действительно не было выброшено или прибавлено ни одного слова.

— Это чудо! — сказал я. — Как вы это сделали?

— Да просто расставил правильно все знаки препинания. У Соболя с ними форменный кавардак. Особенно тщательно я расставил точки. И абзацы. Это великая вещь, милый мой. Ещё Пушкин говорил о знаках препинания. Они существуют, чтобы выделить мысль, привести слова в правильное соотношение и дать фразе лёгкость и правильное звучание. Знаки препинания — это как нотные знаки. Они твёрдо держат текст и не дают ему рассыпаться».

Рассказ был напечатан. Автор прочёл его и пришел в ярость. Соболь не любил, когда вмешивались в его рукописи. Он ворвался в редакцию с криком:

— Кто трогал мой рассказ? — и с размаху ударил палкой по столу.

«Запахло скандалом, — продолжал Паустовский. — Тогда Благов сказал спокойным и даже унылым голосом:

— Если вы считаете, что правильно расставить в вашем рассказе знаки препинания — это значит тронуть его, то извольте: трогал его я. По своей обязанности корректора.

Соболь бросился к Благову, схватил его за руки, крепко потряс их, потом обнял старика и троекратно, по-московски, поцеловал его.

— Спасибо! — сказал взволнованно Соболь. — Вы дали мне чудесный урок. Но только жалко, что так поздно. Я чувствую себя преступником по отношению к своим прежним вещам».

Кончилось тем, что к вечеру Соболь достал где-то полбутылки коньяка, все собрались, позвали Благова, «и мы выпили коньяк во славу литературы и знаков препинания.

После этого я окончательно убедился, с какой поразительной силой действует на читателя точка, поставленная в нужном месте и вовремя», — закончил свое повествование о знаках препинания Константин Георгиевич Паустовский.

. . .

Кстати, опытнейший корректор Благов совершенно справедливо упомянул об абзацах. Он знал, что говорил. Абзац — это, в сущности, тоже знак препинания, только мало кто об этом помнит.

Когда нет абзацев — это сплошной текст. Вы, наверное, сами убедились, как устают глаза, воспринимая сплошной текст, где предложения сбились в тесную кучу малу. Я просто ненавижу эти сплошные тексты, тоска зелёная нападает, когда видишь их. Автор не понимает, что он рискует потерять читателя.

Он уныло бубнит своё и совершенно не думает о тех, кому приходится читать его текст. Эх, недогадливый! Хоть бы следующее предложение с абзаца начал, дал передохнуть — невозможно ж терпеть!

Когда текст лежит большим тёмным пластом, я недобрым словом поминаю автора: «Ой, какой тяжёлый человек… Небось, и дома такой же скучный. Каждый сантиметр текстом забил, экономный ты наш!».

Хорошо авторам художественных произведений: их нередко спасает прямая речь. А если деловой текст идёт и жалко терять читателя, как быть? Да просто почаще делать абзацы — вот и весь секрет. Пять — семь строк, не более одиннадцати (по интуиции: нужно нечётное число) — и приглашайте своего читателя на красную строку.

Пишущая братия! Пожалуйста, помните: фраза должна дышать, ОНА ЖИВАЯ, ей постоянно нужен воздух.

И ещё. К. Г. Паустовский не зря вспомнил, что корректора Благова считали правой рукой издателя Сытина. Должность корректора обычно скромна и незаметна. Но так думают лишь те, кто не знает, какую огромную роль в газетном, журнальном и книжном деле играет этот специалист.

Зато редакторы знают и хорошими корректорами дорожат. Потому что от них в значительной степени зависит репутация издания, а порой и судьба редактора.

Если, например, в газете появится заголовок «СВЕРХПЛАНОВЫЙ МЕТАЛЛ — РОДНЕ!» (вместо РОДИНЕ), — что тут начнётся! Читатели веселятся, тычут пальцами в ошибку, звонят друг другу: «Ты видел?» — и хохочут. А редактору не до смеха. Вроде бы сущая чепуха, подумаешь, всего одна буква пропущена, но смысл получается нелепый, и редактора начальство вызывает на ковёр: «Ты куда смотрел?».

А если такое, например, в газете написано: «К подножию памятника вождю мирового пролетариата В. И. Ленину трудящиеся возлагают веники» (вместо — венки)? Народ ещё пуще веселится (люди всегда искренне, по-детски радуются, увидев в печатном издании грамматические ошибки). А редактора могли с работы выгнать и послать туда, куда Макар телят не гонял. Старые издатели помнят, как разогнали один сельскохозяйственный журнал, в котором было написано «Ленин окотился в лесу» вместо «охотился».

Особенно не везло разным печатным изданиям в суровые сталинские времена. В годы Великой Отечественной войны, рассказывали, одна армейская газета напечатала статью под заголовком «Сталинград не сдаётся!» Однако в первом слове по недосмотру была пропущена буква «р». И получилось… «Сталингад не сдаётся!» Дорого обошёлся этот недосмотр: буквально жизнью заплатили виновные за одну-единственную пропущенную букву.

Расстреляли всех. И редактора, и наборщиков, и корректоров, которые при свете коптилки (война же!) в холодной землянке в тяжёлых фронтовых условиях, усталые, полуголодные, измученные, недоглядели.

Как же, в слове, связанном с именем великого Сталина, сделали такую опечатку! Значит, враги! Разбираться не стали, расстреляли и всё. Товарищу Сталину даже не докладывали, управились сами. У товарища Сталина были хорошие холуи.

Писатель Сергей Довлатов (1941-1990) рассказывал о случае, когда в слове «главнокомандующий» пропустили вторую букву. Получилась нелепица. А главнокомандующим-то был Сталин! И тоже последовали страшные наказания.
Когда у корректоров много работы и они без отдыха, часами, не поднимая головы, читают тексты (в глазах рябит от этого чёрно-белого пейзажа!), то какая-нибудь безответственная буква так и норовит удрать неизвестно куда или поменяться местами с соседкой. Уследить за ними трудно, а не уследишь — пеняй на себя.

Поэтому корректоры всегда тщательно проверяют текст, чтобы, например, в слове «иностранцы» непременно присутствовала буква «т», в «неуёмный» — «ё», а словосочетание «многослойный роман» не было напечатано как «многословный»; «органичный талант» — как «ограниченный», а то вышеупомянутый талант примчится в редакцию и будет кричать как резаный, требуя опровержения и бегая по редакции аж пока на горшочек захочет.

За грамматическую ошибку можно дорого заплатить. Теперь не жизнью, конечно, но, по крайней мере, сердечным приступом или чем-то похожим. Да ещё, по закону подлости, чем больше трясёшься над текстом, проверяешь и перечитываешь его, тем скорее проскочит ляп, откуда только и возьмётся!

Уже стал классическим примером случай, произошедший более ста лет назад, когда вместо «На голове у королевы была корона» напечатали «ворона». Все, кому положено, получили по заслугам; в следующем номере появилась поправка: «правильный» текст на сей раз гласил: «На голове у королевы была корова».
Больше поправок не давали, а то как бы ещё чего новенького не вышло! Однако эту опечатку читающая публика помнит до сих пор, любит, охотно цитирует и передаёт по наследству. Но ведь не нарочно же такие опечатки допускают! Очевидно, от излишней ответственности, перенапряжения и страха сделать не так. И делают…

Эту особенность отметил в своих «Записных книжках» Илья Ильф (1897-1937), написавший: «Решено было не допустить ни одной ошибки. Держали двадцать корректур. И всё равно на титульном листе было напечатано: «Британская энциклопудия».

Вот такая весёлая у корректора работа.

Толковый, сильный в своей профессии корректор — это редкость. Недаром дальновидные редакторы, бывало, переманивали друг у друга хороших корректоров, чтобы потом своя голова была цела и спать можно было спокойно. Опытный корректор и журналиста спасёт: выловит не только грамматические ошибки, но и фактические, и логические ошибки, заметит неточность в статье, неправильную дату, а то и поможет измотанному газетной спешкой корреспонденту советом, подскажет, как лучше построить фразу.

Ведь журналисты и писатели, какие бы они ни были известные да успешные, когда дело касается грамматики, — это ж чисто малые дети! За ними глаз да глаз нужен (это вам любой корректор скажет и докажет на примерах). Корреспонденту нашей газеты, например, удалось соорудить такой перл в репортаже о трудовых буднях членов экипажа судна: «Идя мимо открытого люка, из него показалась голова механика Павлова, недавно награжденного орденом Трудового Красного Знамени».

Журналист был недоволен до крайности, когда я, обязанная привести фразу в удобочитаемый вид, стала выяснять, кто же шёл мимо открытого люка и куда лучше перенести упоминание о награде, чтобы не так смешно было. «Вечно вы придираетесь!» — раздражённо отреагировал он.

Не раз и не два случалось: журналист такого наворотит, что учёные-языковеды, прочитав подобный перл, в гробу перевернулись бы! А корректор — ничего, проворчит только: «Да какая ж тебя учительница учила, как ты вообще экзамен сдал с такими знаниями?!» Поворчит-поворчит, приведёт фразу в божеский вид и читает дальше.

Вся слава мастеров слова достаётся, конечно, писателю или журналисту, которые корректору ни спасиба ни полспасиба не скажут, а чтоб шоколадку к празднику своему спасителю подарить — о том и речи нет.

Только умный редактор знает: ценить надо не только журналиста и писателя, но и того незаметного труженика, который делал всё, что мог, но ляпа не допустил, не дал опозорить издание.

Редактор знаменитого в XX веке журнала «Новый мир» Александр Трифонович Твардовский (1910-1971) гордился тем, что у него лучшие в Москве корректоры. В Москве — значит и в России.

Редактор нашей молодёжной газеты Лев Анатольевич Цветков (дай Бог ему здоровья!) меня ниоткуда не переманивал, а, как говорится, вырастил в своём коллективе. Он остановил свой выбор на мне, заметив, что делаю грамматических ошибок намного меньше, чем другие, и стал сватать меня в корректоры.

Он сказал напрямик: «Корреспондентов у меня вон полная редакция, а корректора хорошего нет». Но я согласилась не потому, что моя голова десяти корреспондентских стоит, а совсем по другой причине.

Конечно, перед тем как дать согласие, я попросила сутки на размышление и стала взвешивать все за и против, сравнивать прелести и невзгоды обеих профессий.

Итак, журналист. Это командировки, встречи с интересными людьми; работа на виду; неплохое знание жизни, широкий кругозор; ослабленное зрение, очки; полезные знакомства с разными начальниками и творческой элитой; водка, вино, кофе, сигареты; стрессы после споров с редактором, после выговоров и опровержений; чувство слова при неважном владении грамматикой; постоянная нехватка времени на самообразование и системное получение знаний, отсюда нахватанность, поверхностные знания (зато в самых разных областях); вполне приличная зарплата и возможность приработка (публикации в других изданиях, заказные рекламные статьи, небескорыстная помощь знаменитостям в написании их мемуаров, а также создание своих книг); перспектива карьерного роста, если карьерист (хороший журналист в начальство не лезет, он лишь стремится стать обозревателем или колумнистом, что даёт возможность самостоятельно выбирать темы и писать то, к чему душа лежит, а вот те, которые не умеют писать, используют работу журналиста как трамплин и могут стать кем угодно: главным редактором, референтом министра, советником директора банка, партийным или профсоюзным деятелем, политтехнологом, специалистом по связям с общественностью, депутатом — в общем, насколько хватит целеустремлённости, работоспособности, деловой хватки, изворотливости, организаторских способностей, здоровья, умения предвидеть, красиво говорить, подхалимничать, участвовать в интригах); почёт, уважение, известность, звания, награды; гипертония, инсульты, инфаркты.

Корректор — это сидение в четырёх стенах; одностороннее, книжное знание жизни; очень плохое зрение, несколько пар запасных очков с линзами свыше четырёх диоптрий (плюс обязательная лупа с большим увеличением — для чтения текстов); никаких полезных знакомств; кофе, чай, молоко, холодная вода из крана, у некоторых — сигареты (но, как правило, корректоры не курят: некогда при такой работе и дым мешает); постоянные стрессы: днём — когда поджимают сроки подписания газеты к печати (а работы ещё ой-ой-ой сколько), ночью — когда снятся тексты с опечатками, и утром — когда эти опечатки обнаруживаются (выговоров у корректоров всегда больше, чем у остальных сотрудников редакции); много свободного времени после работы для чтения и самообразования (отсюда профессиональное глубокое знание русского языка, чувство слова, тонкий литературный вкус); совершенно неприличная зарплата для человека с высшим образованием, редкие премии (дадут, если за весь месяц не допустит ни одной ошибки), небольшая возможность приработка (репетиторство); бесперспективность карьерного роста (разве что вернётся в родную школу и там дорастёт до заместителя директора по учебной части или же станет старшим специалистом в городском управлении народного образования); уважение коллег и родственников, отсутствие известности, прочерк в графе «звания и награды»; гипертония, инсульты, инфаркты.

Словом, любая из этих профессий, как видите, хороша, однако я могу сделать лишь собственный вывод: работа у журналиста и корректора не пыльная, но инфарктная.

Я подумала сутки и выбрала вторую: корректора.

Если говорить честно, то со своим провинциальным педагогическим институтом я не годилась в корреспонденты. И кругозора было маловато, и знаний чисто профессиональных, которым настоящих специалистов учили на журналистских факультетах университетов. Я не умела беседовать с людьми, не умела ставить вопросы и ещё много чего не умела. А Мурманск, где я тогда работала, — город высоколобый, читать статьи неумех не стал бы. Надо было учиться и учиться.

Молодёжная газета выходила три раза в неделю; корректоры работали тоже три дня, а корреспонденты — все пять. У корректора выходило четыре свободных дня в неделю. Можно было читать и учиться ремеслу. Это был удачный ход. Тем более, что журналисты молодёжной газеты своей учёностью не кичились, охотно делились тем, что недавно усвоили сами. Редактор тоже был человеком, и я прилагала все усилия, чтобы не подвести его.

. . .

У каждого корректора — хорошего ли, плохого — есть свои ошибки, которые он помнит всегда, до самого своего смертного часа. Какие-то вспоминает с содроганием, а иные — с улыбкой. Лучшей своей ошибкой за период корректорства я считаю такую.

Есть в русском языке единственное слово, в котором насчитывается аж семь штук «о». Это слово обороноспособность. Вот в нём-то я и ухитрилась сделать свою коронную ошибку (вернее пропустить, потому что сделала-то её линотипистка, а не исправила я).

Восемь «о» — вот сколько! Линотипистка, очевидно, зачарованная таким обилием одинаковых гласных, механически набрала лишнюю: оборонооспособность; а вот почему я ворон ловила, трудно сказать.

Читатели, конечно, от души посмеялись, весь день звонили в редакцию; редактор, конечно, вызвал, сказал всё, что думал.

Но поскольку на хорошую ошибку эта никак не тянула (хорошей у корректоров считается та, за которую головы снимают), то шеф отпустил меня с миром. Он и сам был человеком творческим, с чувством юмора, и тоже не смог сдержать улыбки.

Была ещё одна ошибка: в слове «который» прозевала «о» (напечатано было «котрый»). Всё бы ничего, да это случилось в заголовке, ВОТ ТАКИМИ БУКВАМИ!

Редактор опять не похвалил, но и выговора не вкатил. Как говорится, отделалась лёгким испугом. Потом ещё «что» с мягким знаком у меня проскочило: «чьто». Разумеется, редактор был раздосадован, потребовал объяснений. Что может в такой ситуации говорить провинившийся человек? Лишь лепетать невнятное: «Так получилось… Больше не буду… Я постараюсь…».

— Ещё одна ошибка — и будете стараться в другом месте! — отрезал редактор, но не очень сердито. Чёткость его экспромта привела меня в восторг.

— Ух, как здорово, — сказала я, забыв, зачем меня позвали.

— Что — здорово? — удивился Лев Анатольевич.

— Сформулировано хорошо. Просто как афоризм.

Он подумал, повторил свои слова уже с иной интонацией, убедился, что действительно неплохо слепил фразу, которую можно будет при случае применить ещё разок, — и его гнев мигом прошёл. Обошлось.

Крови моей он не жаждал. Он и не такое мне прощал. Например, поспорили мы о стилистике в какой-то фразе. Я предъявляла ему свои резоны со справочниками в руках, он мне — свои. Летели пух и перья, но, в конце концов, выяснилось, что прав он.

— У-у, какой корректор пропадает! — огорчённая его превосходством, пробурчала я.

Он засмеялся, расценив это как комплимент.

Зато когда я перешла в другую, самую крупную в области газету (где редактором был тоже очень грамотный человек), и в подобной же ситуации, рассчитывая услышать смех, повторила свою нечаянную находку: «У-у, какой корректор пропадает!», — моя шутка не удалась.

Николай Васильевич поглядел на меня внимательно, двусмысленную мою похвалу принял не сразу, потом усмехнулся и сказал: «Ну, ладно, идите». Я поняла, что вторая шутка всегда хуже первой, что в серьёзной взрослой газете такие вещи на ура не проходят, и больше этот комплимент никому не дарила. Да и дарить-то, собственно, было некому: грамотных газетных редакторов уже не встречала (это большая редкость).

. . .

Хороших грамматических ошибок у меня, к счастью, не было, Бог миловал, но, как оптимистически-горько шутят корректоры, наша лучшая ошибка ещё впереди (тьфу-тьфу!). Однако будучи корректором и разгребая залежи чужих ошибок, я дивилась обилию их, сравнивала и задавалась вопросом: а какие же ошибки интереснее, лучше?

Пунктуация с каждым днём нравилась мне всё сильнее. В ней больше простора для творчества. Это не то что в орфографии. Там дальше правил — никуда. Там корова и есть корова, ни одной буквы изменить нельзя. Скучно.

А в пунктуации? Профессор Розенталь вспоминал: собрали нескольких специалистов (а среди них были не какие-нибудь там грамотеи, а корректоры-асы), продиктовали им предложение: «Улица Гоголя не знаете где?» и попросили расставить знаки препинания.

И что же? Все сделали это по-разному. Вот какие получились варианты:

Улица Гоголя, не знаете где?
Улица Гоголя — не знаете где?
Улица Гоголя, не знаете, где?
Улица Гоголя не знаете где?

И каждый потом сумел объяснить правомерность своей постановки. «Авторы первых двух вариантов, — пишет Розенталь, — усматривали наличие в них именительного падежа, после которого возможна постановка как запятой, так и тире. Сторонники двух последних вариантов считали, что перед ними сложноподчинённое предложение, в котором главная часть находится внутри придаточной, а в этих случаях в пунктуации возможны колебания».

Я не заглядывала в конец, где был приведён правильный ответ, а подумала-подумала и… пожалела Запятую. Мне показалось, что можно понять смысл фразы и без её помощи. Тире тоже не поставила: оно мешало мне чувствовать темпоритм фразы.

Вздохнула и… ничего не поставила. Будь что будет! И что же? Читаю у Розенталя: «Большинством голосов последний вариант был признан наиболее приемлемым».

И в другой предложенной всем фразе «В отдел редких книг не скажете как пройти?» — тоже правильным признали такой ответ: никаких знаков препинания внутри не надо. А мы-то вечно мучаемся, пытаясь натолкать в предложение побольше знаков препинания — хоть каких-нибудь, лишь бы были! Выходит, и без них можно обойтись. И даже строгий Розенталь будет на нашей стороне. Я этому очень обрадовалась как возможности не мучить лишний раз свою любимую Запятую.

Кстати, устная речь — самая трудная для постановки знаков препинания. Но и самая интересная, творческая. Поэтому я с удовольствием собираю разные фразы, приношу их на свой рабочий стол и начинаю экспериментировать с вариантами. Признаюсь, полюбила я это занятие не сразу, потому что в школе, когда учат проводить синтаксический или иной разбор предложения, не прививают вкус к этой увлекательной и полезной тренировке ума.

При этом я не обвиняю учителей: они труженики, они делают всё, что в их силах, чтобы успеть сказать что-то хорошее о родном языке, но за короткий урок всего не сделаешь. Я обвиняю тех бездушных и бездарных составителей учебных программ и учебников по русскому языку, которые превращают живого озорного ребёнка в машину, обязанную лишь запоминать неимоверное количество правил и терминов. Для вдумчивой работы над словом времени уже не остаётся.
Пришло ко мне желание работать с фразой лишь потом, когда я несколько раз перечитала высказывание А. П. Чехова: «Я не знаю языка лучше, чем у Лермонтова. Я бы так сделал: взял его рассказ и разбирал бы, как разбирают в школах, — по предложениям, по частям предложения… Так бы и учился писать».
Помня, как это было противно в школе, я лишь недоумевала: ну что Чехов нашёл хорошего в том, чтобы разбирать предложение по частям? (Или в его времена учили этому не так ужасно, как сейчас?) И только из уважения к своему любимому писателю я не раз и не два перечитывала его слова; потихоньку вчиталась, присмотрелась, вникла, прочувствовала и… наконец полюбила это занятие.

Для меня стало настоящим удовольствием возиться с той или иной фразой или словом, поворачивая их так и этак, разглядывать их на свет, разбирать по косточкам; не спеша полюбоваться приставкой, отыскать корень, отряхнуть его от суффиксов, попробовать суффикс на зуб, отломить окончание, даже лизнуть его (надо же попробовать его на вкус: какое оно там — сладкое или горькое или, может, кислое?), затем аккуратно приладить всё как было и наконец куда-нибудь записать свои впечатления — для верности запоминания.

И со знаками препинания та же картина. Расставить их получше, чтобы все были на своих местах, не толпились, не лезли куда не надо, выдворить лишних; своей властью переподчинить придаточное предложение или вообще превратить его в причастный оборот, чтоб не мелькал так часто этот обнаглевший до крайности союз «который»; понаблюдать, как на глазах хорошеет фраза, как обретает она точный смысл, — разве ж это не удовольствие?

Если хотите, испытайте его и вы. Привожу ряд предложений, а вы поставьте знаки препинания какие вашей душе угодно — и поглядите, что у вас получилось. Всё можно! Не бойтесь, я проверять не буду.

Вот политический деятель Александр Починок, беседуя с ведущим «Растительной жизни» Павлом Лобковым на НТВ в ноябре 2004 года на вопрос: «А правда, что у вас и в школе, и в правительстве было прозвище Чебурашка?», отвечал:

— В школе — да, а в правительстве не слышал.

Какой знак препинания перед «не слышал» поставить? Или никакого не надо?

Вот ещё фразы, принесённые с улицы или услышанные там и сям:

— Что могу сказать про Костю открытый человек и большой души.

— Я такой чтоб чаю попить.

— Вечно так бывает придёшь включишь компьютер обязательно потянешься к электронной почте и тогда пиши пропало.

— Включили музыку на полную мощь тут же соседи набежали и сразу гав-гав-гав!

— В мае родилась нашла когда просто не могу.

— Широко шагаешь штаны порвёшь.

— Навели порядок в доме пообедали, а гулять не пошли дождь.

— Идут дожди фиговые такие дожди разве это дожди так ерунда одна.

— Знал бы прикуп жил бы в Сочи.

— А он семь классов образования и больше ничего туда же как все уважения к себе требует.

— Народу никого.

— Бесплатно работать дураков нет.

— И тогда Николай набил ему морду в хорошем смысле этого слова.

— А теперь внимание.

— Смотрю крыса выскочила цап моего утёнка и за угол гадина такая.

— Кто будет нам мешать мы их в лицо знаем (В. С. Черномырдин).

Ну и что мы поставим? А вот стихи-шутка Корнея Ивановича Чуковского. Не поставлен всего лишь один знак препинания — Точка. А какая неразбериха! Поставьте сами необходимые Точки, чтобы стихи обрели смысл.

В реке там рыба на бугре
мычит корова в конуре
собака лает на заборе
поёт синичка в коридоре
играют дети на стене
висит картина на окне
узоры инея в печурке
горят дрова в руках девчурки
нарядная там кукла в клетке
ручной щегол поёт салфетки
там на столе лежат коньки
к зиме готовят там очки
лежат для бабушки тетрадки
всегда содержатся в порядке.

Эти стихи без знаков препинания К. И. Чуковский написал ради шутки. Но сам-то он знал, где нужна здесь госпожа Точка. Однако не все это знают. Даже когда создают свои собственные произведения.

Особенно любят мудрить наши поэты. Иной раз так закрутят фразу — концов не найдёшь. В одном стихе я до сих пор не сумела наилучшим образом расставить знаки препинания. Вот какими увидела стихи поэта в печати:

О тайном, нужном
И полузабытом
Как высказать тебе,
Тяжёл словесный ком,
Засалившимся и избитым
Поблёклым русским языком.

Если перед словами «тяжёл словесный ком» стоит Запятая, так это что, обращение к словесному кому? Пожалуй, нет. Может, взять его в Скобки? Но в Скобках словесному кому будет неуютно. Тогда что же? Остаётся одно: надрать поэту уши. Но он такой славный парень, что просто рука ни у кого не поднимется.

Поэтому, пожалуй, лучше на этом остановиться. То есть поставить Точку.

И всё-таки, помня о том, как читатели любят отыскивать чужие грамматические ошибки, я, как говорили раньше, «идя навстречу пожеланиям трудящихся», специально для вас оставила в этой книге несколько штук — всех понемногу: орфографических, пунктуационных и стилистических.

Ведь я ж не забыла, как я смеялась (но беззлобно), когда нашла две ошибки… у кого? — у самого профессора Розенталя. Не зря гласит народная мудрость: конь о четырёх ногах да спотыкается.

Так что ищите и получайте удовольствие. Я ничуть не обижусь и буду даже гордиться вами, а то повсюду то и дело слышишь: грамотность сейчас резко упала, истинно грамотного человека днём с огнём не сыщешь и т. п.
Я вам только спасибо скажу. Честное корректорское!

А в заключение, как и обещала, крылатые выражения, технические термины, фразеологизмы и устойчивые словосочетания, связанные со словом «точка» (извините, что не по алфавиту, не в именительном падеже и не в единственном числе. Так надо).

Точка отсчёта, исходная (отправная) точка, точка отправления, точка прибытия, дело сдвинулось с мёртвой точки, точку ставить рано, главная точка, ключевая точка, кульминационная точка, надглавная точка (зенит), точка зрения, рабочая точка, контрольные точки, точка взаимопонимания, точка контроля, поворотная (возвратная) точка, точка поворота, точка отрыва, кризисные точки, сел на пятую точку, опорная точка, контактные точки, проблемные точки, резервные точки, региональные точки, смотреть в одну точку, золотая точка, надёжная точка, галерея «Точка», горячая точка, стратегическая точка, попал в самую точку, светящиеся точки, деревоземляная огневая точка (дзот), долговременная огневая точка (дот), подавить огневую точку противника, пулеметная точка, точка прицела, точка выстрела, точка обстрела, точка попадания, точка снайпера (висок жертвы), точка взрыва, бить в одну точку, стреляли из нескольких точек, засекреченная точка, криминальные точки, точка роста, точка росы, точка замерзания (кипения, плавления), точка прохождения звука, нулевая точка (под таким названием, по свидетельству академика Р. Сагдеева, засекречен был нейтрон), квантовые точки, точка Кюри, точка Нееля, радиотрансляционная точка, реперные точки (геол.), точка смещения, точка падения, точка соприкосновения, точка пересечения, точка касания, точка преломления, точка скрещения, точка вылета, точка равновесия, точка приложения силы, судья указал на точку (о пенальти), торговая точка, передвижная торговая точка, точка обслуживания, доставили товар на точку, биологически активные точки, акупунктурные точки, болевые точки, критическая точка, поставить точки над i, в письме ни точек ни запятых, точка с запятой, сказал — и точка, точка в точку, точка — тире — точка (в азбуке Морзе), три даблъю точка ру, географическая точка, точка на глобусе (на карте), в любой точке планеты, в этой точке пространства, вели съёмку с нескольких точек, хорошая точка для съёмки, отдалённые точки, до определённой точки, прибыли в нужную точку (на точку), расчётная точка, точка базирования, точка возгорания, маршрутные точки, уменьшился до размеров точки, ближайшая точка, точка бифуркации (раздвоения), точка оплаты, космонавт приземлился в заданной точке, достигли самой высокой точки, верхняя (нижняя) точка, дошёл (довели) до точки, поставил последнюю точку в жизни (покончил с собой), ему поставили свинцовую точку (расстреляли), вовремя поставить точку, начальная, промежуточная и конечная точки, последняя (заключительная, окончательная, финальная) точка, точка невозврата, на этом поставим жирную точку.
Кто больше?

И вот 4 мая 2014 года наша коллега по Прозе.ру Татьяна Эйснер написала:
«Небольшое дополнение к вашему «точечному списку»: промысловая (рыбацкая, охотничья) точка. На Таймыре, где я прожила много лет, это выражение знают все от мала до велика. Я сама жила «на точке» несколько лет.»

Спасибо, уважаемая Татьяна Алексеевна, за очень ценное добавление!

25 мая Наталья Шамова (тоже с Прозы.ру) внесла свою лепту: точка опоры, точка равноденствия, точка продаж, точка безубыточности, больная точка (в душе).
Благодарю, Наташа.

. . .

Р.S. А в декабре 2009 года госпоже Точке дали очень важное поручение. В эмблеме XXII Зимних Олимпийских игр её пригласили присутствовать в логотипе Сочинской Олимпиады 2014 года.

sochi.ru 2014

И поскольку это будет теперь часто повторяться, значит, суждено появиться новому устойчивому словосочетанию. Оно родилось у нас на глазах.
Госпожу точку можно поздравить с успехом: и здесь она оказалась востребованной.

ТОЧКА БЕССМЕРТНА. ОНА МОЖЕТ УМЕРЕТЬ ТОЛЬКО С ПОСЛЕДНИМ НА СВЕТЕ ГРАМОТНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ.