Роман со знаками препинания. Глава 10. Точка с Запятой

Ну что ж это такое получается? От Скобок надо избавляться; Восклицательных знаков должно быть как можно меньше; Тире и так слишком много воли дали; Запятая уже, как нынче говорят, всех «достала» своим трудолюбием; Кавычки вообще не должны читателю на глаза показываться… А кто ж работать-то будет?

Не беспокойтесь. Все будут работать. Только в меру. Кроме того, есть и другие знаки препинания, о которых ещё ни слова не было сказано. Они ждут своей очереди.

Иногда пишущему хочется употребить в одной фразе несколько сложносочинённых, бессоюзных предложений и сложноподчинённых с выводком придаточных, да чуть не каждое нашпиговать причастными и деепричастными оборотами, однородными членами, вводными словами и прочей прелестью.

Запятая просто с ног сбивается, пытаясь обслужить такую многодетную семью. И когда эта трудолюбивая бедолага окончательно выбьется из сил и не сможет удержать всю ораву в рамках приличия, на помощь ей поспешит умудрённая опытом бабушка Точка.
Точка умна и тактична. Она знает силу своей власти, но не останавливает фразу, как наверняка сделал бы Восклицательный знак или кто-нибудь другой, имеющий на это право. Как же поступает она?

Точка устремляется к Запятой, однако занимает место не внизу, как всегда, а сверху; Запятая же остаётся внизу — и они двойной тягой наводят конституционный порядок: сначала определяются в границах сложных предложений, становятся там вдвоём и держат круговую оборону, а уже затем с мелочью типа деепричастий и вводных слов Запятая справляется сама; и только когда мысль с комфортом уляжется на уготованном ей информационном поле, Точка становится на своё привычное место внизу и закрывает предложение на замок.

Правда, подобная идиллия встречается лишь под пером грамотного человека. Смельчаков конструировать большие фразы немного и с годами становится всё меньше: слишком велик риск запутаться.

Тот же, кто с Запятыми (и не только с Запятыми) не в ладу, обычно нагромождает глыбы своих синтаксических конструкций бестолково, как река льдины в ледоход. Глыбы, куски и обломки предложений лезут друг на друга, не соблюдая никакого порядка; пишущий не может пустить их в нужное русло, определиться в их концах и началах — и… терпит поражение.

Помня пословицу «Не зная броду, не суйся в воду», опозоренный грамотей больше не пытается рисковать.

Кстати, в школе учителя (и моя учительница тоже) открытым текстом говорят своим ученикам: «Ты что — Лев Толстой? Зачем длинные предложения пишешь? Дроби их — меньше ошибок наделаешь». То есть, как сказали бы теперь, толкает на «расчленёнку».
Такие советы измученным перегруженными программами школьникам вполне по душе: ещё бы, не нужно помнить кучу правил (и без них от ненужных знаний голова пухнет), да ещё думать, как их применять.
В результате все тихо счастливы. Плохих отметок за непоставленную Точку с Запятой никто не получит. Вырастая, большинство и потом преспокойно обходится без этого знака годами.

И тем не менее, не будем столь строги к учителям и школярам. Они виноваты лишь наполовину. Виновато и само время.

…Прежний рассказ был о Двоеточии, а этот — о Точке с Запятой. В их биографиях и судьбах много общего: оба знака появились на свет в числе первых (после Точки и Запятой); они много видели на своем веку; за это время человечество уже изрядно набралось ума и могло позволить себе мыслить широко, вольно и неторопливо; предложения писать длинные, где хватало места и Двоеточию, и Точке с Запятой.

Оба знака всласть пожили в XIX веке — Золотом веке русской литературы. В Серебряном — в начале XX века, в соответствии с царившими тогда нравами, не только людскую жилплощадь, но и речь нещадно уплотняли; фразы стали короткими, бедными (не до роскоши было). Потом время полетело ещё быстрее, скорости стали космическими, длинные предложения совсем вышли из моды.

Вошло в обыкновение вообще обходиться без этих двух знаков; у них становилось всё меньше прав и обязанностей. А теперь, похоже, безработица наступает им на пятки.
Другие знаки препинания, конечно, удержатся, а эти два старожила останутся любимыми разве что у яйцеголовых, которые ностальгически любят язык Тургенева и Чехова, хорошую литературу, и в силах самостоятельно сконструировать приличную фразу, за которую перед собой и людьми не стыдно.

Ведь из всех знаков препинания только Двоеточие и Точка с Запятой наделены редким мастерством: они умеют изысканно и точно оформить самую сложную мысль.

Справедливости ради надо сказать, что Двоеточию и Точке с Запятой несладко живётся не только у нас, но и за синими морями. Об этом можно судить по свидетельству столь авторитетного писателя, как англичанин Сомерсет Моэм.

Однажды с ним произошёл интересный случай. Он как раз тогда закончил писать книгу «Портер и пряники» и взял на временную работу молодую секретаршу. Отдал ей только что отпечатанную рукопись и попросил за выходные исправить ошибки.
Она добросовестно взялась за дело, в понедельник принесла рукопись, а с нею… четыре страницы исправлений и замечаний, что вызвало у Моэма лёгкую досаду.
Но потом всемирно известного писателя разобрало обыкновенное человеческое любопытство: какие же недостатки нашла у него девчонка, недавно сошедшая со школьной скамьи? Стал внимательно читать замечания. И тут он понял, откуда взялась такая строгость у секретарши. Она копировала своего преподавателя.
«Он, несомненно, вёл твёрдую линию, — пишет Сомерсет Моэм, — и ни в чём не допускал двух мнений. Способная его ученица требовала, чтобы каждое моё предложение было построено точно по правилам грамматики. Своё неодобрение по поводу разговорных оборотов она отмечала восклицательным знаком… Там, где я позволял себе роскошь разогнать предложение на десять строк, она писала: „Неясно. Лучше разбить на два или даже три предложения“. Когда я давал в своём тексте приятную передышку, обозначаемую точкой с запятой, она возражала: „Точка“; а если я отваживался на двоеточие, едко замечала: „Архаизм“… В общем, я вынужден заключить, что её преподаватель поставил бы мне весьма невысокую отметку».

Обратите внимание, в какую немилость попадают оба знака: Двоеточие и Точку с Запятой ведь никто не отменял; они существуют в пунктуации не на птичьих правах факультатива, а совершенно официально, однако преподаватель провоцирует учеников бойкотировать эти знаки (совсем как моя учительница).

Специально посмотрела в энциклопедии даты жизни С. Моэма (1874—1965), чтобы прикинуть, когда началось «там, у них» гонение на самые умные знаки препинания и когда общество захотело от них избавиться. Очевидно, к середине XX века.
Ну и наши отечественные любители изящной словесности тоже не прочь пощипать пунктуацию. Я сейчас не про свою учительницу. Я про тех, кто в начале ХХ1 века в проекте новой орфографической реформы предлагал урезать до минимума функции Двоеточия, предоставляя пишущим право заменять его на Тире. Меня чуть удар не хватил.

Госпожа Точка срочно собрала всех на внеочередное заседание. От волнения она долго не могла говорить. Куда только делось её обычное олимпийское спокойствие. Вопросительный знак налил ей воды из графина, подал, она выпила, но не могла успокоиться. Я никогда не видела её такой взволнованной. Она как-то сразу вся осунулась, под глазами обозначились круги. Она казалась старше своих лет.

В углу тихо плакало Двоеточие, и Кавычки молча гладили его по плечу. Скобки дружно всхлипывали и размазывали слёзы по щекам. Крупные слёзы градом катились из глаз Многоточия, но оно даже не замечало их. Пока госпожа Точка собиралась с силами, в помещении стоял невообразимый шум. Громче всех слышались слова:
— Безобразие! Нельзя так реформы проводить!
— Никого не поставили в известность… ни учителей русского языка, ни широкую общественность… никого… — захлёбывалось Многоточие.
— А народ спросили? А нас, знаков препинания, предупредили? Разве бы мы посоветовали плохое? — ронял в пространство свои стоны Вопросительный знак.
— Вечно эти реформы как снег на голову, — недовольно ворчала Точка с Запятой.
Наконец председательствующая Точка взяла себя в руки и заговорила:
— О том, что собираются проводить новую реформу, я, как и все, узнала из газет. Просто поразительно, с каким неуважением относятся при проведении реформ к своему народу. Я не консерватор, я признаю, что реформы действительно нужны…
— Во Франции тоже проводятся реформы языка, — вмешалось Тире, — делается это примерно через каждые тридцать лет.
— Не перебивайте! — одёрнул его Восклицательный знак. — Лезете тут со своей Францией!
— Позвольте продолжить, — вновь взяла бразды правления в свои руки госпожа Точка. — Я тоже считаю, что реформа русского языка нужна, но проводить её нужно с умом.
— Правильно! — не утерпел и сам Восклицательный знак.
— Мне кажется, было бы разумнее прежде широко опубликовать проект изменений в газетах и в Интернете, чтобы все желающие, все носители языка могли ознакомиться с предлагаемыми изменениями, — невозмутимо продолжала госпожа Точка. — Например, я хоть сейчас готова выслушать ваши мнения. Коллега Запятая, я вижу ваше нетерпение и предоставляю вам слово первой.
— Спасибо, я давно хотела сказать, я бы так сделала, — тут же зачастила Запятая, — я бы собрала самых опытных преподавателей русского языка, подчёркиваю, самых опытных, которые много лет проработали в школе, спросила бы их, где ученики делают больше всего ошибок, и вот это бы предложила упростить. Мне очень детей жалко, — потупившись, добавила она.
— Вот-вот, — поддержала её Точка с Запятой. — Недавно в книжном магазине довелось увидеть толстую-претолстую книгу «Вместе или раздельно?»; вы только представьте себе, сколько там правил — и все их должны держать в голове всю жизнь и взрослые, и дети. С ума можно сойти.
— А приставки пре- и при-, а частицы «не» и «ни», а правописание наречий и сложных прилагательных, а правописание безударных гласных — сколько часов надо учить всё это! — кричали все с мест. — Дети тупеют от зубрёжки правил.
— Человек мельчает! — мрачно подытожил Восклицательный знак.
— Да-да, правильно сказала коллега Запятая о школьниках… Они так устают после уроков… Не раз приходилось слышать от учеников ужасные слова: «Я не люблю русский язык»… Это потому что в нём слишком много правил… Но надо зубрить, иначе получишь двойку… — не могло успокоиться Многоточие.
— А знаете, как однажды пошутил на эту тему писатель Михаил Жванецкий? — снова взяла слово Точка с Запятой. — Вспоминая свои школьные годы, он сказал об одном человеке: «Как нам его не хватает! Только он один знал, где пишется два «н»! Представляете? Один человек на целый класс.
— Можно нам, можно сказать? — тянули руки дружные Скобки. Председательствующая Точка кивнула.
— Мы тоже подтверждаем, что от обилия этих правил все страдают. Не на пустом же месте появился анекдот…
— Анекдоты я люблю! — оживился Восклицательный знак.
— Анекдот такой. Встречаются на своей корпоративной вечеринке черти из разных филиалов ада и делятся опытом. Спрашивают друг друга: «Ну, какие у вас новости, как вы теперь мучаете грешников?» — «А мы их учим русскому языку. Мучаются так, что любо-дорого посмотреть».
— Где вы эту глупость откопали? — поразился Вопросительный знак.
— В Интернете, где ж ещё. И ничего не глупость, анекдот — это здоровая реакция на ненормальности жизни. Значит, пора что-то менять.
— Начитались! — хохотнул Восклицательный знак. Засмеялись и остальные. Точка нахмурилась:
— Серьёзнее, коллеги. Слово предоставляется Кавычкам.
— Иностранцев тоже жалко, — начали ироничные Кавычки. — Запомнить столько правил, исключений и примечаний, конечно же, нелегко, поэтому они считают русский язык трудным для изучения. Если уж кто и учит все наши правила прилежно, так это шпионы. Но это им нужно для работы по специальности.
Кто-то хихикнул.
Госпожа Точка постучала карандашом по опустевшему графину.
— Коллеги, поверьте, это действительно важно, — посерьезнели Кавычки. — Когда иностранцы не хотят изучать какой-то язык, вряд ли они пожелают посетить и ту страну в качестве туристов. И это в наше время, когда весь мир живёт туризмом! Но языком-то овладеть трудно. Значит, туристы, которые могли бы приезжать в нашу страну и приносить доход, поедут в другие страны, а не к нам, в Россию. Хотя и у нас есть что посмотреть.
Многоточие, которое боялось, что ему могут не дать слово из-за того, что всегда говорит слишком много, нетерпеливо подталкивало под бока своих соседей и шёпотом просило:
— Коллеги, скажите… про Олимпиаду, которая была в Сочи в 2014 году, непременно скажите…

Но госпожа Точка услышала и неожиданно сама горячо поддержала тему:
— Ах, как я люблю Сочи! Прекрасный город, его называют летней столицей России. И, конечно, надо, чтобы его увидело как можно больше людей, в том числе и иностранцев.
Она мечтательно заулыбалась, даже прикрыла глаза, вспоминая о чём-то приятном, и продолжила:
— А как замечательно названы улицы в Сочи! Вы только послушайте: Гиацинтовая, Жасминная, Ландышевая, Сиреневая, улицы Гвоздик, Лилий, Мимоз, Тюльпанов, Роз, Фиалок, Хризантем и Ромашек, а также переулки Кувшинок, Подснежников, Эдельвейсов, Васильковый и Цикламеновый. Какой прелестный букет!
— Вы забыли упомянуть ещё улицу Белых Акаций, — напомнила Запятая.
— Акация — это не цветок, это дерево с цветами. Как магнолия, — поправили Кавычки. — Кстати, улица Магнолий тоже есть — в Адлерском районе Большого Сочи.
— Улиц с названиями деревьев, ягод и фруктов очень много, около тридцати, — снова заговорило Многоточие, обрадованное поддержкой госпожи Точки. — Лично мне нравятся такие: Алычёвая, Вишнёвая, Земляничная, Инжирная…
— А ещё есть Кипарисовая, Кленовая, Клубничная, Миндальная, Ольховая, Сосновая, Тополиная, Цитрусовая, Яблочная, — подхватили Скобки.
— И даже переулки носят такие вкусные названия: Сливовый, Хурмовый, Ореховый, Фундучный, — добавило Тире.
— Боже мой! От одних названий сочинских улиц можно выздороветь. Недаром это город-курорт, — повеселело и Двоеточие, позабыв на время о своих бедах.
Госпожа Точка по-прежнему сидела с закрытыми глазами и никого не останавливала. По её лицу блуждала блаженная улыбка.
Все принялись оживлённо вспоминать и другие прекрасные сочинские названия: Бирюзовая улица (и переулок), Голубые Дали, Жемчужная, Изумрудная, Янтарная, Солнечная, Лунная, Праздничная, Лебединая, Светлая, Ясная, Новая Заря, Цветочная улица, Цветной бульвар, Платановая аллея, переулок Хрустальный…
— Больше нигде в стране нет такого обилия красиво названных улиц. Молодцы сочинцы! Умеют находить нескучные имена. Это для всех городов, сёл и посёлков пример… В городе с такими улицами хочется жить, ходить по ним, дышать полной грудью и радоваться жизни, — продолжало Многоточие.
Скобки, которым не терпелось обратить на себя внимание, разом напали на него:
— Что это вы так восхищаетесь, коллега? Будто и нет в Сочи неблагозвучных названий.
— Н-не припомню, — растерялось Многоточие.
— Да вот, скажем, улица Воровского. Гости города идут от вокзала к реке, мечтают увидеть улицу Роз, а натыкаются на улицу Воровского. Они в шоке.
— А может, Воровский что-нибудь полезное для города сделал, потому и почтили его, назвав улицу? — высказал предположение Вопросительный знак.
— Да ничего он тут не делал! Он даже не был в Сочи, — парировали Скобки. — Кавычки, вы всё знаете — скажите ему.
— Вацлав Вацлавович Воровский действительно в Сочи не был. Это литературный критик, потом стал революционером, далее — дипломатом. Его убили в 1923 году в Лозанне. Большевики очень любили называть в свою честь и улицы, и даже города. Вот и всё. В Сочи тоже немало таких улиц, например, Войкова, Володарского, Баумана, Жданова.
— А раньше как улица Воровского называлась? — поинтересовался Вопросительный знак. Все притихли: никто не мог вспомнить. Выручили, как всегда, Кавычки.
— Это была улица Надеждинская.
— Неплохое название, можно было такую улицу и не переименовывать, по крайней мере, звучит лучше, чем «Воровского», — затараторила Запятая.
— Попробовали бы не послушаться! — усмехнулся Восклицательный знак.

Двоеточие и Кавычки с недоумением переглядывались: они понимали, что председательствующая Точка уже не ведёт заседание, и каждый говорит и делает что хочет. Все горячо обсуждают, какое название лучше звучит, заодно вспомнили, что и герб у Сочи удивительный, ни у кого такого нет: на нём изображены пальма, солнце, горы, море и чаша с целебной водой-мацестой.

Вспомнили также, что драматург Евгений Шварц именно в Сочи, отдыхая на пляже у парка «Ривьера», обдумывал, а затем писал свою знаменитую пьесу «Обыкновенное чудо».
Трудолюбивая многодетная мать Точка с Запятой, не теряя времени, под шумок вытащила из большой хозяйственной сумки спицы и клубок ниток и уже успела вывязать пяточку шерстяного носка. Восклицательный знак сидел-сидел, вспомнил свою молодость, когда он был лучшим запевалой в полку, и затянул приятным голосом:

Пройду по Абрикосовой,
Сверну на Виноградную
И на Тенистой улице
Я постою в тени-и-и…

— В Сочи нет Тенистой улицы (есть Теневой переулок), — проявили своё знание местной топонимики шустрые Скобки. — Абрикосовая есть, Виноградная тоже есть, это правда.
Неожиданно госпожа Точка очнулась (оказывается, она нечаянно задремала на заседании!), посуровела и произнесла:
— Коллеги, мы отвлеклись. Я беру за это вину на себя. Я, очевидно, сильно задумалась, но это после перенесённого стресса. Тем не менее, приношу всем свои извинения и призываю вас не отвлекаться от повестки дня. Мы давно уже заседаем и обсуждаем всё что угодно, кроме проблем пунктуации в новой реформе, которую нам навязывают.
— Да в пунктуации это всё происки Тире! Уже и так себе столько отхватило, а теперь готово и несчастное Двоеточие с потрохами съесть! — закричали Скобки.
— Я здесь ни при чём, поверьте, — стало оправдываться Тире. — Это не я — это сами инициаторы реформы такое предлагают. Никто их не просил. Выдумали тоже! Я им что — Запятая какая-нибудь? Меня и так критикуют за экспансию. Зачем мне эта лишняя головная боль? Я не хочу, чтоб меня все школьники проклинали.

Слава Богу, что этот проект потом тихо спустили на тормозах. Просто не представляю, как можно без ущерба для смысла написать такую, например, фразу. «У каждого человека три характера: тот, который ему приписывают; тот, который он сам себе приписывает; и, наконец, тот, который есть в действительности» (Виктор Гюго).

Видите, как толково и точно расставлены знаки препинания, как эти скромные труженики пунктуации подчёркивают мысль, как они все вместе и каждый в отдельности чувствуют всю фразу и держат её в форме? Теперь уберите всего два знака (: и ;) — и полюбуйтесь на тот рыхлый винегрет, который получится.

…Интересно, как наши новые грамотеи собирались печатать Толстого или Достоевского? И во имя чего понадобилось выгонять на пенсию старые добрые знаки? Может, создаются новые рабочие места для пунктуационной молодёжи, чтобы передавать мысль на бумаге ещё точнее? Так вроде бы нет. (О смайликах поговорим в другой раз).

Просто поражаешься: на протяжении веков самые умные головы придумывали и отбирали «самые-самые» знаки препинания, которые бы лучше и полнее оформляли каждую мысль и даже её оттенки; а наши современники ничтоже сумняшеся перекрывают этим знакам кислород.

Ладно, не будем заострять внимание на том, как посредственность и серость в разных концах света, не сговариваясь, вытесняют умных (даже по знакам препинания это видно). Негоже продолжать на столь грустной ноте. Поговорим о хорошем.

Вы заметили, что ни сам Моэм, ни переводчик, ни наш корректор не взяли в Кавычки слово способная? Они доверяют читателю; они знают, что мы иронию автора поймём и без всяких подпорок. Вот молодцы!

А «приятную передышку, обозначаемую точкой с запятой» вы оценили? Улыбнулись? Нет? Почему — нет? Куда вы спешили? Ведь мастер слова для вас так старался.

А заметили, сколько интересного сумел писатель узнать о характере и воспитании секретарши лишь по одной её манере обращения со знаками препинания? Он ни разу не видел её преподавателя, но живо представил этого исполнительного и недалёкого человека, который мог ходить только по накатанной колее и не допускал никакого творческого подхода к делу.
Да и наш Антон Павлович Чехов умел создать летучую характеристику человека, используя знаки препинания.

Помните «Двадцать два несчастья» — конторщика Епиходова из «Вишнёвого сада»? Современники припоминают, что Чехов написал его с конкретного человека — Александра Игнатьевича Иваненко, вечного неудачника.
Тому не везло решительно ни в чём: ни в музыке, ни в литературе. Хотя Чехов ему помогал, продвигал его рассказы, просил, например, А. С. Лазарева-Грузинского: «Только, пожалуйста, не особенно урезывайте его творения. Ведь он пишет не для славы, а для пищи и одежды. У него, несомненно, есть свежесть и хохлацкая игривость, но он сильно отстал в знаках препинания».
Так Чехов с горькой, но щадящей иронией выразил то, что у человека и уровень культуры недостаточен, и от жизни он отстал, но куда ж его денешь — человек же…
Лазарев-Грузинский вспоминал потом: «Писателя, хотя бы самого маленького, из Иваненки не вышло, и он скоро сам бросил писание рассказов».

Избегая употреблять такие знаки, как Двоеточие и Точка с Запятой, присутствие которых, несомненно, удлиняет фразу, иные цитируют в своё оправдание афоризм «Краткость — сестра таланта». Мол, Чехов так сказал, значит, писать надо как можно короче. По другим сведениям, афоризм принадлежит не самому Чехову, а его редактору Лейкину, но суть сейчас не в этом, а в том, что Антон Павлович любил не только короткие фразы. И доказательством тому служат все его произведения.
Больших, развёрнутых предложений у Чехова предостаточно (другое дело, что в них нет воды) — и вы бы видели, сколько у него по текстам рассыпано и Двоеточий, и Точек с Запятой! Я ведь не просто так это утверждаю. После того случая с Тире я с огромным пристрастием следила за всеми хорошими писателями: кто из них как ставит знаки препинания.

Признаюсь в итоге своих поисков и расследований: больше всех мне понравился Чехов. У него всем комфортно живётся: и мыслям, и словам, и знакам препинания. Как у хорошего портного, у него каждая фраза ладно скроена и крепко сшита — нигде не жмёт.
Именно у Антона Павловича Чехова я училась понимать душу каждого знака препинания. (И если вам легко было читать эту книгу, значит, я хорошо училась у Чехова. А если нет — тогда надо ещё учиться.) Я всегда поражалась, какие они у него дружные и работящие: каждый знает свои обязанности, не в свои сани не садится, соблюдает правила хорошего тона; никто никого не обижает, не вытесняет с законного места.
Двоеточий и Точек с Запятой у Чехова полным-полно: с каждой страницы весело смотрят на вас живыми чёрными глазёнками. Всем десяти знакам препинания нашлось дело по плечу. Вот уж кто любил знаки препинания и относился к ним бережно и по-хозяйски!
Антон Павлович знал, кто из них что умеет и чем дышит, — и чего он, Чехов, именно от этого знака препинания ждёт. Он как дирижёр симфонического оркестра. У него ни один инструмент не фальшивит и — Боже упаси! — не заменяет других.

Вот почему Чехов так болезненно реагировал, когда вмешивались в его пунктуацию (интересно, какой бы дирижёр потерпел такое?), он сам тщательно вычитывал тексты, никому не доверяя эту, в общем-то, скучную и монотонную работу. Он защищал каждую свою Запятую и огорчался, когда ему добавляли (пусть даже из лучших побуждений) то Кавычки, то Восклицательный знак.
Он сразу чувствовал фальшь. «Ваш корректор все точки превратил в восклицательные знаки и наставил кавычки там, где им не надлежит быть», — с большим неудовольствием писал он издателю В. С. Миролюбову, заметив перемену в своём тексте.
Александр Иванович Куприн (1870-1938) вспоминал, как Чехов советовал ему: «Также поменьше употребляйте кавычек, курсивов и тире — это манерно».

Человек, который знал цену знакам препинания, имел право так говорить.

Все признают теперь: Чехов легко читается. Действительно, уют у него чувствуешь в каждой фразе и совсем не устаёшь от длинных предложений; сложные бессоюзные и сложноподчинённые присутствуют у Чехова на каждой странице и живут себе припеваючи. Ты их просто не замечаешь, как не замечаешь воздух, которым дышишь. Это и есть мастерство.
Так что читайте Чехова, господа пользователи, читайте Чехова. Не пожалеете.
; ; ;

Самое интересное для меня то, что до сих пор не разобралась: какой же знак препинания у Чехова любимый. У романтика Лермонтова, например, это Многоточие, у Тургенева — Точка с Запятой, у Горького — Тире, у Маяковского — Восклицательный знак (а уж Запятые ему ставила Лиля Брик). Призывал уважать Запятую писатель, актёр и киносценарист Василий Шукшин (1929-1974).

У Бабеля заметно большое тяготение к Точке. Он её ставил часто, потому что делал фразу краткой, выжимая всю лишнюю воду. Поистине крылатыми стали слова Бабеля о его любимом знаке препинания: «Никакое железо не может войти в человеческое сердце так леденяще, как точка, поставленная вовремя» (Исаак Бабель «Гюи де Мопассан»).

Исаак Эммануилович Бабель (1894-1940) высоко ценил организующую роль знаков препинания в письменной речи, поэтому к писателям (и прежде всего к себе) предъявлял весьма суровые требования.

Мне очень жаль, что теперь стала библиографической редкостью книга «Воспоминания о Бабеле» (издана в 1989 году). Там есть его интересные размышления на нашу тему — в главе «Рассказы о Бабеле», принадлежащей перу Константина Паустовского. Поскольку сейчас очень трудно найти эту книгу, то считаю необходимым для полноты картины привести тот отрывок из Паустовского, где признанный мастер слова Исаак Бабель делится своими наблюдениями над языком.

«… прежде чем выбрасывать словесный мусор, я разбиваю текст на лёгкие фразы. Побольше точек! Это правило я вписал бы в правительственный закон для писателей. Каждая фраза — одна мысль, один абзац, не больше. Поэтому не бойтесь точек. (…)

Я стараюсь изгнать из рукописи почти все причастия и деепричастия и оставляю только самые необходимые. Причастия делают речь угловатой, громоздкой и разрушают мелодию языка. Они скрежещут, как будто танки переваливают на своих гусеницах через каменный завал. Три причастия в одной фразе — это убиение языка. Все эти «преподносящие», «добывающий», «сосредоточивающийся» и так далее и тому подобное.

Деепричастие всё же легче, чем причастие. Иногда оно сообщает языку даже некоторую крылатость. Но злоупотребление ими делает язык бескостным, мяукающим. Я считаю, что существительное требует только одного прилагательного, самого отобранного. Два прилагательных к одному существительному может позволить себе только гений.

Все абзацы и вся пунктуация должны быть сделаны правильно, но с точки зрения наибольшего воздействия текста на читателя, а не по мёртвому катехизису. Особенно великолепен абзац. Он позволяет спокойно менять ритмы и часто, как вспышка молнии, открывает знакомое нам зрелище в совершенно неожиданном виде. Есть хорошие писатели, но они расставляют абзацы и знаки препинания кое-как. Поэтому, несмотря на высокое качество их прозы, на ней лежит муть спешки и небрежности.»

Итак, Бабель особо выделял среди знаков препинания точку и абзац. А вот кто ходил в любимчиках у Чехова, трудно понять. Он никого не выделял и не обижал своим вниманием, всех равномерно загружал работой.

Тема знаков препинания небезразлична была ему с молодых лет. 25-летний Антоша Чехонте в своем рассказе «Восклицательный знак» создаёт смешной образ коллежского секретаря Перекладина, которому в гостях испортили настроение. Там молодёжь вышучивала старых чиновников за низкий уровень образования, а один юноша допытывался, как у Ефима Фомича обстоит дело со знаками препинания. Ночью Перекладин вспоминает обрывки прежних знаний, перемежая их собственными наблюдениями.
«…Чем путаннее бумага выходит, тем больше запятых нужно».
«Где нужно большую передышку сделать и на слушателя взглянуть, там тоже точка. После всех длинных мест нужно точку, чтоб секретарь, когда будет читать, слюной не истёк. Больше же нигде точка не ставится».
«Двоеточие ставится после слов „постановили“, „решили“…».

Что же касается героини этой главы, то Перекладин решил: «Где запятой мало, а точки много, там надо точку с запятой».
Невероятно, но факт: мне встретился этот перекладинский перл почти как грамматическое правило в каком-то новом учебном пособии, коих расплодилось сейчас немерено. И, конечно, без ссылки на первоисточник. Автор явно не читал чеховского рассказа. В сборниках его почему-то не переиздают. А жаль.

Чехов «Восклицательным знаком» дорожил и включал во все Собрания сочинений каждый раз, хотя другие рассказы браковал нещадно. Исправлял, вносил дополнения, уточнения и включал. Считал это важным.

Поскольку эта глава посвящена Точке с Запятой, то напоминаю: это любимый знак препинания Тургенева. Иван Сергеевич не только любил его больше других, но даже злоупотреблял им слегка. Ещё бы: такой серьёзный и солидный знак! Тургенев умел ставить его нестандартно. Я приберегала свои наблюдения над Точкой с Запятой, естественно, для этой главы. Уже были наготовлены и примеры из тургеневских произведений, но так вышло, что для меня это не главное сейчас. Начну, однако, издалека. Со времён казуса с Тире начала я коллекционировать всё, что связано со знаками препинания.

Помню, особенно поразил афоризм поэта Михаила Светлова: «От большинства людей остаётся только тире между двумя датами на могильной плите».

Сильно сказано. Во всяком случае, заставляет помолчать и призадуматься о Вечном: зачем родился, зачем живёшь на белом свете и всё такое прочее.

Вот жил-жил человек, страдал, боролся, верил, любил, растил детей, работал, отдавал все силы, а от него в лучшем случае в памяти людской останется название теоремы (как от Пифагора), или болезни (как от Боткина), или всего лишь название штанов (как от генерала Галифе) — и на том спасибо.

А что остаётся от писателей — по гамбургскому счёту? По-разному бывает. Кому как повезёт. Но чаще всего остаётся это: доброе имя (например, В. Г. Белинский); название лучшего произведения («Обломов» у И. А. Гончарова, «Старик Хоттабыч» у Л. И. Лагина, «Оттепель» у И. Г. Эренбурга); афоризмы их собственные или их героев («Человек — это звучит гордо», — слова Сатина у Максима Горького); сюжеты, которыми потом широко пользуются другие (как у Е. Л. Шварца. Да он и сам поступал точно так же); и, наконец, анекдоты («Чапаев» у Дмитрия Фурманова). Ну, а если совсем коротко, то можно сказать так: от писателя остаются три вещи: заголовок, афоризм и анекдот. И, в конце концов, всего лишь афоризм.
И это — от большинства знаменитых писателей, а что уж говорить об остальных… Так, рожки да ножки. Удержаться в памяти потомков — дело почти безнадёжное. Как часто бывает: человек написал два-три десятка книг, жизнь положил на это (!), а от его трудов осталось всего два-три слова: «танцевать от печки», «кисейная барышня», «галопом по Европам», но фамилия автора уже прочно забыта (Василий Слепцов, Николай Помяловский, Александр Жаров).

Поэтому хорошо бы, если б кто-нибудь отважился на такой тихий литературный подвиг: собрал своего рода энциклопедию афоризмов и крылатых выражений полузабытых писателей России и там упомянул всех поимённо, вынул из небытия каждого, кто хоть одной строчечкой, одной фразой обогатил культуру и язык нашей страны. Культура ведь состоит не только из великих имён-вершин. Ни одна вершина не может обходиться без подножия. Большая культура состоит из любого вклада, пусть самой малой лепты каждого, кто принёс к её подножию всё что мог. Хотя бы одно меткое слово…

Цену меткому слову знал и Фёдор Михайлович Достоевский. Он, автор бессмертных книг, гордился не только своими главными произведениями, но и введённым им в литературу словом «стушевался»; радовался ему так, как целому роману не радовался, потому что видел: это слово прижилось, его принял народ, ему суждена долгая жизнь. А М.Е. Салтыков-Щедрин придумал и ввёл в наш обиход выражение «Эзопов (ский) язык».

; ; ;

Будь моя воля, я бы в школьных учебниках литературы после биографии каждого писателя перечислила все крылатые выражения и афоризмы, которые классик подарил нам, чтоб мы могли хотя бы иногда украшать ими свою речь, такую бедную в последнее время. (Заодно и первоисточники знали бы, и авторские права учились соблюдать.) А в их книгах афоризмы, ставшие потом знаменитыми, хорошо бы помечать знаком © (копирайт): как интеллектуальную собственность.

Мы ведь, честно признаться, даже афоризмы великих как следует не знаем, способны назвать от силы штук пять, хотя их на самом деле десятки и более.

Вспомните, какие крылатые выражения остались от Грибоедов, Некрасова, Салтыкова-Щедрина. А от Тургенева?
— А, это который «Муму» написал? — и сыплются остроты одна другой пошлее. О Тургеневе более ничего…

Честно признаюсь: Тургенев не входит в число моих любимых писателей. Тем не менее, когда я в четвёртый раз сегодня увидела на экране и услышала по радио, как издеваются над несчастной Муму наши юмористы, стало совсем неуютно на душе оттого, что братья-писатели (авторы текстов) приспособили Тургенева под мишень для своих острот.
Послушать их — и от классика ничего не осталось; так, шут гороховый. Сами пляшут на его костях и других приглашают.

А меня, представьте себе, не тянет веселиться с ними. Живу себе тихо, не шалю, никого не трогаю, вот только примус не починяю, а в книгах роюсь; и крепко не люблю, когда у меня пытаются отшибить память.
Ну нету у меня склероза, нету, нету, нету! Я ещё не забыла, что именно у Тургенева — самый лучший, самый правильный и красивый (в первозданном смысле этого слова) русский язык. Это признавали и его современники.
А уж в XIX веке умели писать. И как умели, какие имена подарил нам Золотой век русской литературы!

И все они — мастера из мастеров! — находили, что в области русского языка пальма первенства принадлежит ему, Тургеневу. Особенно великолепно сделано «Дворянское гнездо». А кроме того, Тургенев — это прекрасные и чистые, светлые образы женщин. Русских женщин. И у него же — лучшие описания родной русской природы в «Записках охотника» и шести его романах.

Тургенев родился в помещичьей семье. Мать была очень деспотичная женщина, она жестоко и несправедливо обходилась со своими крепостными крестьянами.
Она и его-то, своего родного сына, не любила, унижала его всячески. Современники, знавшие его семью, с горькой шуткой потом говорили, что если бы не мать Ивана Сергеевича с её тяжёлым характером, то у русской литературы не было бы Тургенева: впечатлительный ребёнок глубоко переживал увиденное в своём поместье, а всё прочувствованное и пережитое затем перенёс на бумагу.

И ещё в юные годы Тургенев дал себе «Аннибалову клятву»: посвятить свою жизнь борьбе за отмену крепостного права.

В 1852 году выходят его знаменитые «Записки охотника». Антикрепостническая направленность книги вызывает сильное раздражение властей. Ищут повод приструнить строптивого писателя.

Вскоре предлог для расправы находится. Умер Гоголь — и Тургенев посвящает его памяти статью-некролог. Сильная, пламенная статья, за которую писателя подвергают аресту, а затем высылают в родовое поместье Спасское-Лутовиново.

Первый арест для каждого — это тяжёлое испытание. Что может чувствовать, что может думать, что может делать человек в таком состоянии?

Тургенев — писатель. И он пишет. Именно тогда, находясь под арестом, он создаёт одно из самых своих известных произведений, в котором так зримо и убедительно описывает и барыню-крепостницу, и несчастного глухонемого дворника, у которого никаких радостей в жизни не было, кроме небольшой собачки… Дальше вы знаете. Произведение называется «Муму». Напечатанное в 1853 году, оно имело широкий общественный резонанс. Равнодушных читателей не было.

Крепостное право отменят в 1861 году. В этом есть и заслуга писателя Тургенева, который своими произведениями будоражил общественное мнение, привлекал внимание своих современников к жизни крепостных крестьян, ярко показывая, какова она на самом деле.
…«Утро туманное, утро седое; нивы печальные, снегом покрытые…» Это не цыганский безымянный романс, как считают многие. Это тоже Тургенев. А было ещё горькое «И я сжёг всё, чему поклонялся, и поклонился всему, что сжигал»; было задорное из стихотворения в прозе о воробье: «Мы ещё повоюем, чёрт возьми!».

Но в школе говорилось не об этом. Там лишь скучно «проходили» его основные произведения (нимало не заботясь о том, оставили ли они в душе у детей хоть какой-либо след), на всю жизнь отбивая у школьников желание взять в руки томик Тургенева и вызывая стойкую неприязнь к классике. И всю накопившуюся злость повзрослевшие недоучки дружно срывают теперь на его «Муму». (Хорошо, что хоть чеховскую «Каштанку» и купринского «Белого пуделя» не читали, а то пришлось бы нам слушать остроты и про них.)

Простите, что приходится говорить неприятное. Из песни слова не выкинешь. Но так хочется, чтобы кто-нибудь (ну хотя бы человек семь на всю Россию) перестал наконец зубоскалить с эстрады про бедную собачонку и захотел узнать писателя, которого ещё не читал.
Писателя, которого своим учителем считали знаменитые французы Гюстав Флобер и Жорж Санд и за плечами которого просвещённая Европа почувствовала страну с великой культурой.
Первому из русских писателей почётную степень доктора Оксфорда присвоили ему, Ивану Тургеневу. Нобелевской премии тогда ещё не было. Её первым из наших получит уже в XX веке другой писатель (и тоже Иван), у которого был такой же кристальной чистоты русский язык, — Иван Алексеевич Бунин (1870-1953). Впрочем, и его сейчас мало кто читает. Как и Тургенева.

Он успел ещё создать истинный гимн своему родному языку: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!.. Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!».

Эти строки он написал уже будучи смертельно больным, в 1882 году; они вошли в его «Стихотворения в прозе» — лебединую песню писателя. Через несколько месяцев, 3 сентября 1883 года, Ивана Сергеевича не стало. Ему не исполнилось и 65 лет.

Чехов написал потом, что имя Тургенева не забудется, «пока на Руси существуют леса, овраги, летние ночи; пока ещё кричат кулики и плачут чибисы».
Кажется, Антон Павлович был о нас лучшего мнения…

Пройдёт время; оно всё расставит по своим местам; от успешных и развесёлых нынешних литераторов-хохмачей останется разве что маленькое Тире между двумя датами на могильной плите; да и самого Тургенева, может статься, перестанут помнить; и авторство «Утра туманного» окончательно забудут, и всё другое. Увы, память человеческая хрупка.
Могут забыть всё. Кроме одной лишь строчки. Она будет жить до тех пор, пока русские люди не перестанут помнить и уважать себя. Вот этой: «О ВЕЛИКИЙ, МОГУЧИЙ, ПРАВДИВЫЙ И СВОБОДНЫЙ РУССКИЙ ЯЗЫК!».

Вы думаете, одна строчка для Вечности — это мало?

* * *

Послушайте, мой дорогой читатель. (Если уж вы эти строки читаете). У меня к вам лично есть просьба. Вы знаете: никогда раньше ни о чём вас не просила, а сейчас надо. Не найдётся ли у вас часик свободного времени?
Рассказ тут есть один. Хороший. Надо бы прочесть. Не пожалеете.
Не для себя прошу. Для Ивана Сергеевича Тургенева. Чистый русский язык, захватывающий сюжет, берущая за душу история. И всего-то на час работы.

Рассказ называется «Муму». Двадцать семь страниц. Прочтёте?
Спасибо.

ТОЛЬКО ДВОЕТОЧИЕ И ТОЧКА С ЗАПЯТОЙ УМЕЮТ ЛУЧШЕ ВСЕХ — ИЗЫСКАННО И ТОЧНО — ОФОРМИТЬ САМУЮ СЛОЖНУЮ МЫСЛЬ.
Эльмира Пасько.