Из цикла «Встречи»
В городе N
Сначала я увидел её глаза, и это было самое главное,
Потом рассмотрел её движения и походку,
Затем услышал, как она говорит, захлёбываясь словами,
Услышал незабываемый смех и позже всего я почувствовал её запах.
Тогда привиделось, что это не зря и без этого, пожалуй, нельзя.
Она странно ела виноград, выдавливая мякоть и выбрасывая шелуху.
Эта женщина выявила мою сущность и безжалостно отбросила остальное,
Полагая, наверное, что всё, что было до неё — ненужное и больное.
Это произошло среди улиц, домов и кафе города N
И в жизни началась нескончаемая эпоха перемен.
Ключицы
Прошло немало лет, так что теперь со счёта можно сбиться,
Но помнятся твои ключицы, которые сломать боялся,
Они ведь так тонки, ваянье будто скульптора — ребёнка,
Их беззащитность помогла умерить страсти нежностью.
Часы песочные дней наших не удалось перевернуть,
И круг несовершЁнного придётся с сожалением замкнуть.
Южное помрачение
Поиск винограда,
Крымская теплынь,
Я — в тебе, ты — рада,
И трава, хоть трынь.
С Меганома — ветер,
Рябью на воде,
Удержусь на свете,
Головой к тебе.
Много будет сладких,
Но таких, как ты,
Влажно-смутно гладких,
Хрупкой бересты,
Сумасшедшей в крике,
В бреде поцелуя,
С помраченьем в лике,
Не найти мне, Боже, сколько ни ищу я.
Из цикла «Около Искусств»
Сонет о зиме
Люблю смятенье зимней стужи, её экстаз,
Правдивость ощущенья силы ветра,
Смерчей верчение, дикообраз
Лютующей природы в каждом метре.
Дома, мосты понизили свои значения,
Стыдясь невольно занятых пространств,
Громоздкости и грозности влечения,
Вступив с стихией в скромный мезальянс.
Затерянность миров, вуаль на лицах,
Возможность, наконец, не думать о других,
Бежать, вооружась инстинктом птицы,
От вражьих сил птенцов скрывающей своих.
Открыты для сомнения, не взвешены слова.
От старого — шаг в сторону. Ждёт новая глава.
Тост в честь Петербурга
За классицизм и европейскость, за портики хором,
Холодное безбрачие Невы с камнями и мостами,
За перманентное унынье горожан со всех сторон,
За сукиных сынов и дочерей, кто осенял нас чудными словами.
В галерее 1812 года. Эрмитаж
Их позументы, эполеты
Не затмевают буйный нрав –
Истории важны портреты.
Барклай с Кутузовым был прав,
Собрав их вместе, навсегда.
Пришла российская Беда.
Раевский бросился вперед,
Мюрат — в отчаянный обход.
Полки геройские легли.
Не отступили и смогли.
Тучков — краса в тени лежит.
Багратион чуть жив — хрипит.
Березины кошмарный сон
В санях везет Наполеон.
Из цикла «За кордоном»
В Кобленце дрозды и пароходы
Гудят солидно, по-купечески, неповоротливо вращая крупом пароходы,
По трапам сходит публика, впитавшая энергию и магию от рейнской красоты,
Звенят в мозгу соборов вознесенья и их готически запутанные коды,
По улицам разлита щедро уверенность гастрономической немецкой простоты.
Сверх головы средневекового епископа над Мозелем — хранителя воды,
Спокойствия земли, притоптанной курфюрстов легкомысленным и мягким гнетом,
Над Кобленцем благословенным поют, поют экуменически, руладами дрозды,
Сиденье на ветвях перемежая со вполне бездумным опереточным полетом.
Из цикла «Миниатюры»
Как завоевать женщину
Нужно убедить её в том, что она умна. Потому что 20 — 30 лет до этого момента окружающие ей говорили, что она — дура, иногда — непроходимая дура.
И тогда она сдастся тебе без предъявления невыполнимых требований, вроде того, как — любить её каждый день, беспрекословно выполнять хозяйственные поручения и соглашаться с тем, что всё плохое в ваших общих детях будет происходить только от тебя, и тому подобных штучек.
Семейное счастье
Она попросила его что-то сделать.
Он сделал. Но не то.
Она сказала — ну, вот, опять.
Он — вечером я плохо соображаю.
Помолчали…
Он добавил — и утром тоже.
Она рассмеялась.
С липами
В этом году липы и жасмин распустились в один день. Не захотели, голубушки, отставать друг от друга. Два облака запахов смешались и доминируют над округой.
Вот и мы всё чаще ходим вместе на рынок и в супермаркеты, погружаясь в оратории торговых ристалищ, тихонько переругиваясь о покупках. И, почти бессознательно наслаждаясь, как сказал бы Хайдеггер, со-бытием.