Горячий ветер
Горячий ветер колыхал занавески сквозь открытое окно, наполняя комнату влажным, жарким воздухом. Жарко было невыносимо, всё-таки я не привыкла к такой жаре. Можно было включить кондиционер, но мне была безразлична эта жара. Я сидела на диванчике, обхватив колени, а слёзы, не останавливаясь, бежали из глаз.
— Хватит сидеть, готовься, — приоткрыв дверь, прикрикнул папа, — вечером все придут.
Я ничего не ответила и не двинулась с места. У меня не было ни сил, ни желания. Не было желания даже что-то сказать.
— Ну что ты сидишь? — В комнату зашла мама, и, прикрыв за собой дверь, подошла ко мне, — надо же готовиться.
— К чему? — Дрожащим голосом спросила я.
— Ну что ты как маленькая девочка, — мне показалось, что голос мамы задрожал, — тебе уже 22 года, ты и дальше собираешься дома сидеть?
— Я не собираюсь дома сидеть, мама, — вместе со словами, слёзы, вдруг, ещё сильнее полились из глаз, — но я же не овца на базаре.
— Раньше, в старые времена, девушка узнавала о свадьбе в день свадьбы, — мама присела рядом, — и ничего, все жили.
— Прекрати, мама, прекрати, — воскликнула я, — кого я из наших девочек знаю, так почти все сами решали, когда к ним сватались.
— Я понимаю тебя, — мама слегка приобняла меня, — но мы живём не тут, твой отец боится, что ты там, захочешь за кого-то выскочить.
— А тут таааакой жених, из тааааакой семьи, да, — зло, чуть не прорычала я.
— Ты сама тоже виновата, — мама нежно гладила меня по волосам, — ты же отказывала тем, кто приходил, даже не узнав, кто, что.
— Мама, я только окончила институт, у меня ещё интернатура, ординатура, куда мне замуж.
— Ну, ты даёшь, — голос мамы стал строже, — так тебе и двадцать пять стукнет, кому ты потом нужна.
— Глупости говоришь, мама, — вскинула я голову, — а зачем я тогда училась?
— Мы сделали большую глупость, что не приезжали сюда каждый год, вот ты и рассуждаешь теперь как твои подруги.
— Бытиё определяет сознание, — серьезным тоном проговорила я, — это естественно, я не выросла здесь, как вы. Я выросла там.
— Вот и я о том же, — голос мамы был грустным, — ну ничего, здешнее бытиё переопределит твоё сознание.
— Мама! — вскрикнула я.
— Если ты сама не выбираешь, то отец выбрал за тебя, и правильно сделал, — мама встала и подошла к двери.
— И весь мой мед коту под хвост, — нервно засмеялась я.
— Ты его закончила, — голос мамы был строгим, — интернатура, ординатура, эти вопросы тут легко решаются, если деньги есть, а у твоего жениха они есть.
— Я и не видела этого жениха!
— Увидишь, — сказала мама и вышла из комнаты.
Комнату заполнила тишина. Звенящая тишина. Последняя надежда, хотя и призрачная, рухнула. Я уткнулась лицом в колени и бездвижно сидела. Сколько это продолжалось, я не осознавала, время, словно остановилось.
Ведь совсем недавно я была бодрая, веселая студентка, будущий врач. И меня ничего не интересовало кроме учёбы и друзей. И все эти домашние разговоры, что мне пора замуж, обязательно за своего и так далее меня волновали мало. Замуж, за кого-либо вообще, я пока не собиралась. Хотя парней вокруг кружилось немало. Я с ними дружила, кокетничала. Но не более. У меня просто не было времени.
И точно так же, этим летом. Когда, после перерыва в несколько лет, мы приехали сюда, я не обращала внимания на людей приходивших сватать меня. Тем же, кто, узнав мой номер, звонил и писал мне, я вежливо отказывала. Мне всё это было неинтересно, я считала дни до отъезда, и всё свободное время тут зависала в интернете, на медицинских страничках и форумах.
Ну и с друзьями болтала. Как же без этого. Поэтому мой телефон регулярно пиликал. Но я не обращала на него внимания. Да и зачем он мне теперь нужен, если меня выдадут теперь замуж, и я буду сидеть дома. Я этого самого «жениха» может и не видела живьём, но слышала про него от двоюродных и троюродных сестёр. Вся семья у него очень традиционная и работать жене он конечно не даст. Да и про него самого сёстры отзывались не особо хорошо. Говорили, что ему многие отказывали, так как он сам не общался с девушками, придерживаясь старых традиций.
— Привет, чего молчишь, — телефон засветился новым сообщением, это был Дима, мой однокурсник.
— Да так, — ответила я ему, — просто.
— Смотрю, в группе тоже весь день молчишь, решил тебе в личку черкануть, — продолжал он, — а то без тебя в группе в два раза тише.
— Иногда хорошо, когда тихо, — я не знала, что ответить.
— Не в твоём случае, не помню, шоб ты тихая была.
— Постарела, видать, — написала я и швырнула телефон куда-то в угол.
Телефон продолжал пиликать, но я не обращала внимания на него. Слёзы вновь полились из глаз. Потом телефон притих, но ненадолго. После некоторого затишья он зазвонил. Я и не двинулась с места. Но звонил он долго и настойчиво. И мне, пришлось встать и взять телефон в руки. Звонил Дима. Я некоторое время сомневалась, ответить на звонок, или отклонить. И всё-таки ответила.
— Ну что тебе, — сказала я, постаравшись сделать голос как можно более спокойным.
— Что там с тобой? — Голос Димки был как всегда весел и задорен, — голос у тебя тоже странный.
— Да нормально всё, — голос мой дрожал.
— Да ничего не нормально, — Димкин голос стал серьёзным, — рассказывай.
Я рассказала ему всё. Меня прорвало. Рассказала и попрощалась. Так, словно и не увижу его больше. А может, и действительно не увижу.
— Ты это, не торопись прощаться, я думаю, что смогу помочь тебе.
— Ага, прилетишь сюда спасать меня, — рассмеялась я сквозь слёзы.
— У меня есть друг, из ваших, ты его знаешь.
— Русик, — вырвалось у меня.
— Да, он самый, он сейчас как раз там, я позвоню ему, ты его знаешь, он что-нибудь придумает.
— Что тут придумаешь-то, — буркнула я, но Димка уже положил трубку.
Я знала этого Русика, он был на год старше нас и Димка с ним вместе подрабатывал в больнице. Этот Русик тоже был весёлый и добрый парень. Но я особо с ним не общалась, несмотря на то, что он был мой земляк. Не прошло и получаса, как мой телефон опять зазвонил. Это был какой-то неизвестный номер.
— Алё, — робко сказала я.
— Привет, — это был Русик, я узнала его голос, — Димон мне весь эпикриз разложил.
— И что мне делать?
— У тебя два выхода, — совершенно спокойным голосом продолжал Русик, — или выходи замуж и живи, как хочет твоя семья, или беги и живи, как хочешь ты.
— Я не могу так, — мой голос опять задрожал.
— Ты можешь упереться лбом и сказать: я не выйду за него? — Голос Русика был ободряюще спокоен, — сказать нет и всё.
— Они не хотят меня слушать, папа за меня всё решил, упирайся, не упирайся, он меня не слышит, мама тоже не слышит.
— У них своя правда, на них давит родня и традиции, обычное дело.
— Третьего не дано да?
— Ты где живёшь? — вопросом на вопрос ответил мне Русик.
— На Гагарина.
— Этаж, какой?
— Второй.
— Решётки есть?
— Нет.
— Паспорт твой у тебя?
— Да, тут, в рюкзаке моём.
— Через полчаса я приеду, мой приятель, он автобусник, в шесть вечера выезжает, я приеду с лестницей, у меня есть такая, раздвижная.
— Через полчаса? — Еле-еле произнесла я.
— Моя сестра сейчас там, она встретит, поживёшь у неё, с этим никаких проблем.
— Так всё сразу, так резко, — лепетала я.
— Всё в твоих руках, — голос Русика был спокоен и строг, — не решишься, я уеду.
— Я боюсь.
— Смотри сама, это твоя жизнь, я как приеду, наберу тебе, скажешь нет — я уезжаю.
Русик положил трубку, и звенящая тишина заполнила комнату. Рюкзак лежал за диваном в углу, окно было открыто. Сердце бешено колотилось, казалось, оно сейчас выскочит из груди. Я присела на краешек дивана и пыталась успокоиться. Но не получалось.
Вскоре зазвонил телефон, это был его номер. Я застыла, сжав телефон в руках. За окном, невдалеке, притормозила машина, на крыше которой лежала лестница. Он приехал, а я всё ещё не знала, как мне поступить. Телефон звонил не переставая.
Нам надо идти
Капли медленно ползли по стеклу, становясь всё крупнее и тяжелее и, в конце концов, срывались вниз, оставляя на стекле быстро исчезающий след. За окном бесновался ветер, набрасывая всё новые порции дождя. Окно было старое, деревянное и ветер без труда проникал в комнату и приятно холодил лицо.
Надо было идти, но я всё зачарованно стоял у окна. Улица за окном превратилась в полноводную реку, которую рассекали окатывающие всё вокруг потоком грязных брызг машины. Отяжелевшие пакеты на деревьях безжизненно висели, слегка покачиваясь.
Дальше ждать не было смысла. Такси так и не приехало, хотя я вызвал его больше часа назад. Оставалось одно: идти пешком. Накинув на плечи рюкзак, я вышел из квартиры.
— Чё, приехало, да? — засуетился Кама, открывший дверь после того как я долго звонил в звонок, — а чего ты не звякнул, я бы уже готов был.
— Размечтался, — хмыкнул я, — я отменил такси.
— Почему? — удивился Кама, — пешком идти, что ли?
— Угадал, — я присел на пуфик в прихожей, — идём скорее, а то опоздаем.
— Не, ты чё, серьёзно? — Кама выволок из комнаты свой рюкзак, — давай я вызову.
— Бесполезно, город утонул, свободных машин нет, может, на улице поймаем, — улыбнулся я, — или пёхом, трудно разве?
— Тады лады, — Кама ловким движением закинул на спину рюкзак, — потопали.
Мы бодро сбежали вниз по ступенькам и нырнули в дождь. Ветер шатал ветки и швырял холодные капли в лицо. Всё вокруг было затоплено, и не было другого выхода кроме как топать по лужам.
— Отвык от наших дорог? — усмехнулся я.
— Да ни фига, я и прогноз заранее смотрел, и обувь, вон какую привёз, — Кама гордо ступил в глубокую лужу.
— Я с утра прогноз смотрел, — я пошёл следом за Камой, у меня обувь была не хуже, — так там написано плюс пять, а ощущается, как минус пять.
— Да, да, у нас всегда так, — рассмеялся Кама.
— Ты куда? — остановил я Каму, уверенно направившегося в проход между домами.
— Так короче же, забыл?
— Там дом построили и закрыли дорогу.
— Да блин! — Кама недовольный пошёл обратно, — шанхай и джунгли.
— Блины в твоём Питере, здесь надо говорить: «Да хинкал!» — рассмеялся я.
— Иди теперь ты вперёд, — проворчал Кама. — Хоть «чуду» кричи, когда в тупик упрёшься.
— Просто ты редко приезжаешь, вот и не знаешь, как всё изменилось.
— Лучше не знать, — Кама уже улыбался, — здоровее буду.
— Кстати, самая питерская погода, не?
— Она самая, — заулыбался Кама, не отрываясь, глядя в окна одной из пятиэтажек.
— Она тут больше не живёт, — я без слов понял причину Каминой улыбки, — идём.
— За кого хоть выскочила?
— Куда-то в селуху выдали, видел как-то пару лет назад, четверо детей, говорит.
— Вот успела, а, — рассмеялся Кама, — а я всё холостой.
— Догоняй, в чём проблема, — я оглянулся на Каму, всё ещё не отрывающего взгляда от окна, — можно и перегнать.
— Обязательно, — кивнул Кама, — до сих пор просто квартиры не было, теперь можно.
— Нашёл кого?
— Я не за этим приезжал, — запротестовал Кама.
— А я думал, что присмотреть кого.
— Не знаю, — нахмурился Кама, догнав меня и шагая рядом, — не понимаю я их.
— Кого?
— Девушек наших, мне с ними говорить не о чём.
— Менталитет у тебя поменялся, видимо.
— Видимо, — усмехнулся Кама.
— Ну, ничего, всё будет у тебя, я же свою тоже не тут нашёл.
— А вот и наш театр, — воскликнул Кама, — у нас и время есть, забежим, глянем.
— Там теперь борцовский зал, — хохотнул я, — иди и смотри.
— Да ладнооо, — изумился Кама, — такое бывает, что ли, ты почему не рассказывал?
— Не было желания об этом говорить.
— Аффигеть, не представлял, что до этого дойдёт.
— Ну ты сам знаешь, кто у нас в театр-то ходил, только такие как мы, пустовал зал, а после того как и певцов всяких пускать перестали, то естественно, что что-то непопулярное замещается чем-то более популярным.
— Ты сейчас такую умную весчь сказал, что я в осадок выпал, — Кама стоял лицом к бывшему театру и читал новую вывеску.
— Идём, идём, театрал, на поезд опоздаем, — я даже не обернулся на здание.
— Я слышал, что тут наезжали на певцов и артистов, но не думал, что так далеко зайдёт, — бурчал Кама, — видать, лиха беда начало.
— Помнишь Магу? Младше нас был, такой талантливый пацан, стихи писал.
— Да, да, помню, где он? Вспоминал его как-то, искал в сети, он-то незамеченным не останется.
— Его соседские пацаны буцкали постоянно, бросил он это дело. Встретил я его недавно, накачался, лексикон совсем другой, про стихи сказал, что он этой фигнёй больше не страдает.
— Помню, как он в библиотеке свои стихи читал, — воскликнул Кама, — сильная штука.
— В библиотеке теперь медресе, — рассмеялся я, предвкушая Камино удивление.
— Мёд, видать, по сусекам скребут, — мрачно буркнул Кама.
— Книги сейчас никто не читает, чё помещению пустовать, — продолжил я ехидно.
— Можно сдать в туалеты, бумага везде нужна, — так же ехидно подхватил Кама.
— Нашим и там бумага не нужна, — рассмеялся я.
— Да, да, а я и забыл, — Кама тоже смеялся.
— Помню, давно ещё, когда на месте книжного открыли кафе «Барашка», я смеялся, оказалось, это только начало большого смеха.
— Ну не плакать же, — улыбнулся Кама.
Мы шли по бесконечным лужам, между машинами, почти бездвижно стоящими в пробках, и смеялись. Смеялись и бежали по улицам нашего детства, которые уже частенько перестали узнавать. Шли мимо окон, где жили когда-то наши друзья. И даже хотелось остановиться и, как в детстве, подобрав камешек, запустить его в стекло. Но там уже жили другие люди, да и не бросают теперь камешки. Теперь пишут смс.
Вагон медленно, но всё быстрее и быстрее понёс нас в нашу другую жизнь, мимо серого, заливаемого дождём моря.
Пересечение миров
Солнечные лучи сквозь оконное стекло грели меня, несмотря на холодный, кондиционированный воздух комнаты. Я прикоснулся к стеклу, оно было горячим, несмотря на двойной стеклопакет. Лето всё-таки. Рабочий день подходил к концу, и мне надоела эта искусственная прохлада. Хотелось на улицу, в это душное марево, что заливало улицу за окном. Загудел телефон, о котором я забыл во всей этой рабочей суете, да и он был у меня на вибрации, чтобы не мешал. На экране красовалась фотография Аськи, там она жизнерадостно улыбалась, мне это фото очень нравилось, и я поставил его на её контакт. Полюбовавшись на фото, я нажал на зелёную кнопочку на экране.
— Ты ваще живой, — послышался её недовольный голос, — раз десять набрала.
— Кто бывает живым после рабочего дня, — усмехнулся я, — если только ты оживишь.
— Что бы тебя оживить до тебя ещё надо дозвониться.
— В шесть как обычно я свободен.
— Я тут, у твоей машины, открой её, сяду, подожду тебя.
— Надо тебе дать вторые ключи, — я встал и увидел у машины Аську, — она в джинсах и маечке стояла, опёршись спиной о машину, и нажал кнопку на пульте, — садись, я сейчас.
— Если ты дашь мне ключи, то я угоню твою бэху, — засмеялась Аська и уселась в машину.
— Вот такие вы бабы, сначала угнала меня, потом тачку, дальше что будет.
— Это страаашная тайна, — послышался её смех в трубке.
Я положил трубку и засобирался, шести ещё не было, но я сам себе начальник всё-таки, и уйти чуть раньше для меня было не проблема. Попрощавшись со всеми, я вышел из офиса и быстро побежал по ступенькам вниз. Аська сидела в машине, вальяжно закинув ноги на торпедо, и что-то печатала в телефоне. Дверь машины была открыта и я, осторожно подойдя, поцеловал её в обнажённое плечико.
— Испугааал, — дёрнулась Аська и тут же расплылась в улыбке, — я и не услышала, как ты подошёл
— Ты утонула в телефоне, ты не услышала бы, даже если бы я топал и кричал, — улыбнулся я и нежно поцеловал её.
— Телефон это наше фсё, — подмигнула она мне.
— Ты чего сегодня так рано, — я, обойдя машину, уселся за руль и завёл мотор, — обычно раньше семи не выходишь.
— Да клиентов не было, — она спустила ноги с торпедо и уютно свернулась на сиденье, повернувшись ко мне лицом, — вот и звонила тебе, вдруг тебя нет на работе.
— Куда поедем? — Я любовался её личиком, в обрамлении облака волнистых волос, — есть хочешь?
— Да мне без разницы куда, — пожала она плечами, — хоть шаурму покупай.
— Мой прикид не для шаурмы, — подмигнул я ей, — но мы это сейчас исправим.
— Да, да, оденься попроще, — Аська дёрнула меня за галстук, — вообще не люблю этот официоз.
— Что поделать, — вздохнул я, и пересел назад, там у меня лежали капри и майка, висела вешалка, а на полу дожидались меня кроссовки.
— Я тебе майку чёткую купила, — Аська просунув голову между передними сиденьями, внимательно смотрела на меня, — дома забыла.
— Не подглядывай, — я набросил на её голову только что снятую рубашку, — вперёд смотри.
— Что я там не видела, — она аккуратно сняла с головы рубашку и повесила её на спинку переднего сиденья, — тоже мне стесняшкин.
— Мы не женаты и даже не живём вместе, — напыщенно серьёзно произнёс я и повесил ей на плечо галстук, — так что по традициям вы, девушка ваще должны выйти из авто когда тут происходят интимные манипуляции.
— Молчал бы про традиции, — рассмеялась она, выхватив у меня из рук брюки, — ты даже в бога не веришь, а это самая сейчас традиция.
— У меня папа коммунист, не забывай, так что традиция традиции рознь, — я подал ей вешалку, — да и советские времена совсем недавно были.
— А у меня в семье всегда в бога верили, — Аська проворно накинула на вешалку брюки и рубашку, — но без фанатизма конечно, традиционно.
— Придётся мне с тобой к мулле идти до загса, — я, задрав ноги, принялся натягивать капри, — что б твои родичи спокойны были.
— Ну да, — Аська повесила вешалку на ручку у двери, — иначе моих предков съест родня.
— Значит, тебя уже можно сватать? — Натянув капри, я качнулся вперёд и резко поцеловал её в губы, — ловлю тебя на слове.
— Я постепенно готовлю своих к тому, что не выйду за нашего, — подперев подбродок кулачком улыбалась она, — как подготовлю я свистну тебе.
— Мои готовы, — я натянул майку, — пошли к моим сегодня.
— В таком прикиде? — Аська оглядела себя, — нет, ты что, никакая мать не одобрит на первом знакомстве так одетую девушку. Это я тебе как женщина говорю, какие бы коммунисты твои родители не были. Это другое поколение, да и общество всё равно влияет.
— Не спорю, — я, надев кроссовки, пересел вперёд и рванул с места, — поедем в одну ресторашку у моря, подальше от проблем и работы.
— Сегодня весь вечер наш, — Аська ласково посмотрела на меня, — у меня дома никого, мне не надо к восьми быть дома. К восьми утра лишь надо быть на работе.
— Вечер, вечер, — обнял я её свободной от руля рукой, — ночь!
Вечер прошёл великолепно, после ресторана мы гуляли у моря, а потом нам что-то взбрело в голову и мы отправились в кино. Мне всегда было хорошо и спокойно с Аськой, и поэтому, я хотел, что бы она всегда была рядом. Единственное что останавливало меня это то, что мы с ней были разных национальностей, и если моя семья уже была интернациональна, папа у меня был лакец, а мама лезгинка. То Аська была из строго монодаргинской семьи. Люди они, конечно, были современные, и, судя по всему, долго возражать они не будут. Но она не хотела резких движений. Родители может даже сами и согласятся, но вся эта многочисленная родня, ворчание которой многих и пугает. И поэтому мы встречаясь уже целый год ещё не сделали того чего оба хотели. Может так и лучше, в конце концов, ничего не мешает мне её «украсть». О чём мы и условились, на крайний случай. Уже была почти полночь, когда мы приехали ко мне. Можно было конечно и к Аське, но мало ли. Соседи увидят. То да сё. Да и зачем когда есть наша старая квартира. Квартира эта в старинном трёхэтажном каменном доме с метровыми стенами и скрипучими деревянными лестницами. Я тут вырос, в этом дворе. Во дворе, посередине которого росло огромное дерево, по веткам которого я нередко залезал к себе в комнату, прямо в окно. Потом, когда мы с папой занялись бизнесом, мы построили новый дом. Но квартиру продавать не стали. Сдавать тоже нужды не было, хоть и говорили об этом регулярно. Так и стояла, полная моего детства, всё с той же мебелью и вещами. Даже почти все мои детские игрушки были тут. А когда появилась Аська то мы стали встречаться тут. Так как подъезды моего старого дома выходили на две стороны, во двор и на улицу то мы незамеченные забегали в квартиру. Хотя я не прятался особо. Уже не маленький. Да и нравы у нас в семье никогда не были пуританскими. Папа и мама тоже познакомились в институте, и очень любили и любят друг друга. Думаю, они тоже до свадьбы немало целовались и не только. И сейчас папа нередко целует маму, никого не стесняясь. Даже сейчас у нас в городе немало народу, для которых поцелуй и нежность прилюдно выглядят дико. А уж тогда, почти тридцать лет назад, представляю себе. Как обычно припарковав машину у дома, мы скользнули в тёмный подъезд и, проскрипев ступеньками старинной деревянной лестницы, впорхнули в квартиру. Ночь была душная, но в открытые окна задувал ветерок и кондиционер я не включил. Шурша занавесками на нас дул свежий морской бриз, ласково охлаждая наши разгорячённые тела. Под этот ветерок мы и заснули, убаюканные шумом прибоя и перестуком редких поездов.
Я проснулся посреди ночи от какого-то непонятного ощущении тревоги. Аська спала, положив голову мне на руку. Я даже попытался опять заснуть, но что-то было не так. Осторожно высвободив руку, я встал с кровати и прошёл к окну, ветерок дул так же и занавески колыхались. Я сразу же заметил, что под окнами ходят какие-то непонятные люди. Приглядевшись сквозь двигающиеся занавески, я понял: это милиция. Но на удивление они не шумели, а двигались осторожно. Мало ли что, подумал я и пошёл в туалет, но выйдя из туалета, я услышал такие же звуки и со стороны двора, окна кухни выходили во двор. Я пригляделся и всё понял, спецуха. Я даже не испугался, постоянно, то тут, то там в городе регулярно в квартирах и домах блокировали боевиков. Те, как правило, не сдавались и квартиру разносили в хлам. И я даже понял по чью душу, они пришли. В третьем подъезде жил Бага, мой одноклассник. Хороший, добрый парень. Успевший даже женится. Мама постоянно ставила мне его в пример, вот, мол, какой парень, не то, что ты, раздолбай. Но в один момент с ним что-то произошло. Он ударился в религию, отрастил бороду и стал молиться по пять раз в день. Я бы и не обратил на это внимания. Борода вообще в моде сейчас. Немало парней вообще нерелигиозных ходят небритыми. Да и девочки любят небритых. Но я случайно, когда забегал на квартиру за чем-то, кажется, посмотреть показания счётчиков чтобы оплатить. И попал на скандал, двор был полон народу, от Баги уходила жена. Вернее, её семья пришла забирать вещи. Он заставлял её одеть хиджаб, а она, модная и образованная девушка, отказалась наотрез. Надо сказать, что он руки на неё не поднял, хотя требовал своё как заведённый. Да и не шумел он. Шумели родители с обеих сторон. Жена ушла, забрав дочку. И от греха подальше уехала куда-то в Москву. После этого я редко видел Багу, он ходил вечно мрачный, с длинной неаккуратной бородой и без усов. Я даже не узнавал его порой. Пытался он агитировать и меня, но я его сходу оборвал, он, зная мой характер, больше при встрече на эти темы не заговаривал. Слышал я, что родители ругались с ним, но он не слушал их, запирался у себя комнате, а после сделал из своей комнаты отдельный вход и врезал замок со стороны дома. Это мне рассказала мама, со слезами на глазах пересказывая дома свою встречу с его матерью. И вот сейчас наш дом окружён, сейчас будут ходить по квартирам, и эвакуировать, а Багину комнатку разнесут нафиг. Хорошо хоть машину поставил с другого конца дома. Надеюсь, не пострадает. Я уже пошёл в спальню, что бы осторожно разбудить Аську и всё ей объяснить, как непонятный шорох остановил меня. На пол кухни, прямо мне под ноги посыпалась пыль и люк в потолке, который вёл на чердак, и был в нашей квартире, именно на кухне открылся, и оттуда упала верёвка. Я отступил в тёмный угол кухни и стал наблюдать.
Сначала по верёвке опустилась худенькая девушка, а после мужчина, в котором я без труда узнал Багу. Всё-таки выросли в одном дворе.
— Салам Бага, — произнёс я, не включая света, — ты теперь в гости как Карлсон ходишь?
— Астаупирула, — вскрикнула девушка, — и прижалась к Баге.
— Салам Артур, — после секундного замешательства ответил Бага, явно узнавший мой голос, — Всевышний свидетель тому, я не воровать лез в твою квартиру. Думал, нет никого, вы же не живёте давно тут.
— Да вижу я, от кого ты бежишь, — усмехнулся я, пожав ему руку, — и сколько бегать будешь?
— Я не бегу, — голос задрожал, — но сдаться тоже не могу. Тебе это не понять, в тебе нет веры, нет страха перед Всевышним.
— А что же ты делаешь тут, на моей кухне? Иди, отстреливайся, наверняка есть чем.
— Я не буду, — голос его стал грустным, — мои братья по вере будут. За ними пришли, не за мной, наверное. Я её только хотел спрятать, у тебя, тут.
— И как они её отпустили? — Голос мой был насмешлив.
— Отпустили, не думай что там все звери, я её и через дверь выпустил бы, но не хочу, чтобы таскали её по допросам.
— Беги и ты, — воскликнул я, — как я видел они все у вашего подъезда, может, прошмыгнёшь, или здесь пережди.
— Пошли Бага, — повисла на нём худенькая девушка, но Бага отстранил её.
— Они может, и не увидят, а он всё видит, — показал Бага пальцем в потолок, — пусть она уходит, а я останусь там, где мои братья.
— Двинулся ты умом, — покрутил я пальцем у виска, — ради чего ты подыхать собрался, ты о родителях-то подумал.
— Тебе не понять, — спокойно ответил он и схватился за верёвку, — прощай Артур, ты всегда был хорошим парнем. Может и придёшь ты, когда-нибудь к истине, я буду делать за тебя дуа все оставшиеся мне часы.
— Теперь уж точно не приду, — зло ответил я, — верёвку убери, и следы там замети, что бы сюда не пришли по чердаку.
— Замётано братка, — сверкнул он улыбкой и, вытянув наверх веревку, закрыл люк.
— Идём, — я потянул тихо плакавшую девушку к выходу, потом остановившись, вернулся на кухню, и, вытащив из мусорки пакет, завязал его и дал девушке, — иди, если что скажи что мусор идёшь выкидывать. И, если можешь, открой волосы, меньше подозрений.
Она, стянув с головы хиджаб, распустила на удивление красивые волосы и вышла вслед за мной на лестничную площадку. Я посмотрел в окно и убедился, что у нашего подъезда со стороны улицы никого нет. Всё-таки у меня первый подъезд, а вся суета у третьего. Девушка, скользнув в темноту, исчезла во тьме. У второго подъезда стоял милицейский уазик, а дальше никого не было, так что ушла она беспрепятственно. Я вернулся в квартиру, спокойно подмёл пол в кухне. Поставив лесенку, закрыл люк на замок, который лежал тут же, и на который мы этот люк давно не закрывали, и вернулся в спальню. Аська спала. Везёт же человеку, вот что значит крепкий сон. Я присел рядом и, полюбовавшись с минуту её прекрасным лицом, прилёг рядом. Куда торопиться, если будут стучать, так выйдем. Или выстрелы разбудят. Ну, это ничего, мы люди привычные, что ни день, так либо стреляют, либо взрывают.
Плотик из старых ворот
Толкнув плечом старую скрипучую дверь своего двора, я выскочил на улицу. Пацанов ещё не было. Улица вообще была пустая, только на старом газбалоне сидел старик Иса с сигаретой в руках. Кивнув ему, я направился по улице, мимо непривычно пустых общих дворов на Ермошкина, договаривались, что пацаны зайдут ко мне в семь утра, но, видать, храпят, будильника не слышат. Хорошо хоть окно Эльдаруса прям на улицу, удобно будить.
— Проснись и пой, — крикнул я в открытую форточку, предварительно запустив подобранным тут же камушком по голове спящего Эльдаруса, — зассоня.
— Больно же, — вскочил он, протирая глаза, — ты чего припёрся.
— На канал идти, кто вчера больше всех хотел? — возмутился я. — Кто говорил, что в семь утра за мной зайдёт?
— Да ты попутал, — Эльдар разглядывал будильник, — рано же ещё.
— Лады, — кивнул я, и отошёл от окна, — я один пойду.
— Тормози дааа, — послышался крик из форточки, — надо же пошамать с утра. Пару бутеров нарежу пятьсек.
Я ничего не ответил, но прилёг на скамейку, что была вкопана в землю у его общего двора. Вечно на ней кто-то сидит. А сейчас пусто. Можно и поспать.
— На, кусни, — подошедший Эльдар сунул мне в руку бутерброд с колбасой, — а то ты вечно голодный ходишь.
— Спасибки сонному царству, — ответил я, открыв один глаз.
— А вон и Арсюха бежит, не зря я ему тоже бутер сделал.
— Какие люююди, — пропел я, активно пережевывая бутерброд, — сам проснулся.
— Да блин, проспал чуток, — оправдался он, одновременно выхватив у Эльдаруса протянутый ему бутерброд, — вот бутер к месту, отвечаю за базар.
— Так в какую часть канала пойдём? — поинтересовался я, закончив наконец-то жевать, — давай в Узбекгородке с мостика прыгать.
— А давайте пацаны, плот построим, — загорелся Эльдар, — и по течению поплывём.
— Чёткая мысля, — аж подпрыгнул на месте Арсен, — досок надыбаем и вперёд.
— Вот бы ещё парус зафигачить, — мечтательно закрыл я глаза, представив себя где-то на паруснике.
— Я знаю, из чего мы плот строить будем, — Эльдар явно уже давно обдумывал эту идею, — на Нурадилова, у общего двора ворота сломали, ну новые поставили. Там из одной только двери нехилый плот выйдет.
— Как мы блин ворота до канала-то потащим, — возмутился я, — тогда давай уж на море. И близко и спуск.
— На море у нас опыта нет, паруса нет, хоть и умеем плавать, — разложил всё по полочкам Эльдар, — а на канале нас течение понесёт. Парус не нужен. Только руль надо сварганить.
— Пила, гвозди и молоток нужны, — рассудил Арсен, — и руки шоб не из задницы росли.
— Это всё есть, — кивнул головой Эльдар, — а до канала повезём ворота на старой тачке, у нас во дворе она всю жизнь валяется. По-тихому сейчас давайте хапнем её.
— Да ты, как я погляжу, ночь не спал да всё обдумывал, — уважительно подвигнул ему я и двинулся вслед за ним в его общий двор, где в дальнем углу, у старинных сараев действительно валялась полусгнившая тачка.
Вскоре мы, загрузив на тачку половину ворот, весело катили их по Батырая, план был прост: спустить плот на воду у моста на Седова. И оттуда айда в плавание.
В принципе, строить ничего не надо было. Ворота уже сами по себе были плотом. Мы только соорудили руль. Запрятали тачку в кусты и осторожно спустили наш корабль на воду. Первым запрыгнул на плот Эльдар, чуть не упав в воду, так как плот закачался на воде. Но, удержавшись, он схватился за бетонный берег канала, и мы следом осторожно спустились на плот. После этого Эльдар оттолкнулся от берега, и неспешное течение понесло нас вперёд.
— Классно как, — Арсен с капитанским видом стоял у руля, — и слушается же руля.
— Сейчас под Калинина будем плыть, — инстинктивно пригнулся я, — как в тоннеле.
— Это же ещё не самый большой тоннель, — Эльдар уселся впереди, на самом краешке плота, — там, где Узбекгородок длиннее должно быть.
— Как будто в другой мир попали, — Арсен присел, не отпуская руля, опасаясь, ударится головой о низкий потолок, — хорошо хоть течение быстрое.
Вскоре вынырнув из тьмы тоннеля, мы поплыли вдоль пятиэтажек на Калинина. Пацаны, что ныряли там, кричали нам что-то и махали вслед. Какая-то женщина с окна одного из домов возмущённо кричала нам вслед. Удивлённый мужик с сигареткой в руках и в кепке козырьком назад улыбался нам вслед. Мы же гордые и молчаливые нырнули в очередной тоннель, под базарчиком Узбекгородка.
— Смотри, как руля слушается — Арсену явно надоело плыть ровно, плот начал делать зигзаги, — ща каак стенку чирканём.
— Осторожней, — лениво сделал я ему замечание, — влетим ещё в стенку.
— Да и пофиг, — в очередной раз круто повернув руль ответил Арсен, — чё с этими воротам то станется, не лодка же.
— Так то да, — согласился я, но на всякий случай сел в самый центр плота.
Мы вынырнули на свет и теперь плыли мимо 22-й школы, впереди, как я знал, нас ждал самый длинный тоннель, под «китайской стеной».
— Дай мне порулить, — сидевший впереди Эльдар неожиданно вскочил.
— Давай, — Арсен отпустил руль, и направился вперёд, — посижу как ты, на самом носу.
— Я ща крутой вираж зафигачу, — схватился за руль Эльдар и, повернув руль, направил плот прямо в стенку. Арсен не успел усесться на носу, когда плот со всей силы ударился в бетонную стенку канала. Арсен явно не был готов к этому и, потеряв равновесие, улетел за борт.
— Ну ты мооожешь, — захохотал Эльдар, — чётко сиганул.
— Плыви теперь так, — крикнул я Арсену, плавали мы все как рыбки, всё-таки у моря выросли, но всё-таки схватился руками за торчащий из бетона кусок арматуры и притормозил плот.
— Залезай, — протянул ему руку Эльдар, — или решил понырять?
— Да кроссовка слетела, — улыбнулся подплывший Арсен, положил оставшуюся кроссовку на плот, и нырнул обратно, на поиски.
— Так и нашёл он её в этом мусоре, — нахмурился я, — там, на дне, наверное, чего только нет.
— Да белый же кроссовок, — не согласился Эльдар, — найдёт.
И действительно, вскоре Арсен вынырнул с кроссовкой в руке. Но кроме этого у него в руке было ещё что-то.
— Ты что за хлам со дна притащил, — усмехнулся я, вытягивая его на борт, — дипломат какой-то.
— А ну давайте откроем, — оживился Эльдар, — может там и есть чё.
— Да нырнул, гляжу, лежит, закрытый, ну и хапнул, — Арсен скидывал с себя майку и шорты, — если нет нифига так обратно на дно его.
— Так он кодовый, — разглядывал я дипломат, — да и заржавел весь механизм.
— Для этого у меня есть свой код, — Эльдар вытащил из кармана складной харбукский ножик и принялся аккуратно разрезать пластиковый корпус дипломата. Мы незаметно для себя нырнули в очередной, самый длинный тоннель, и в полутьме было слышно только, как Эльдар скребёт ножом по пластику. Когда же мы вынырнули на свет, уже за «китайской стеной», то Эльдар почти завершил дело. Мы в нетерпении, все вместе отогнули пластик и заглянули внутрь и ахнули.
— Блииин, пацаны, — побелел Эльдар, — пушка.
— И не одна, — потянул я один из пистолетов за дуло, — тут как раз три.
— Полный комплект, — обрадовался Арсен, — и бабки, правда, мокрые.
— Это мы чётко сплавали, — истерично рассмеялся я, — тут и баксы и деревянные.
— Пацаны, — пришёл в себя Эльдар, — нам надо быть осторожнее, пушки лучше выкинуть, мало ли что на них есть. А бабки заберём.
— Нет, — не согласился Арсен, — хочешь, свой выкидывай, я возьму.
— Зачем он тебе, — протёр об одежду я один из пистолетов, — найдёт кто-нибудь ещё.
— Я не говорю, что надо с пушкой по улицам бегать, — с серьёзным лицом начал объяснять Арсен, — спрячем их, мало ли чё будет.
— И где ты его прятать будешь, — засомневался Эльдар, — под подушкой?
— Покажу где, — подмигнул нам Арсен, — а сейчас нам надо срочно на хату. Пока мы далеко не отплыли.
— Точняк мысля, — потянулся я к рулю и направил плот к берегу, — как раз подплываем к двадцатьшесть.
— Давай привяжем плот там, как под двадцатьшесть проплывём, — показал Эльдар на приближающееся здание завода
— Лучше внутри, вон, видите, железки торчат с того края, — не выпуская пистолет из рук, показал нам Арсен на приближающийся тоннель под двадцатьшесть, — а то какие-нибудь пацаны угонят плот, а мы как заныкаем бабки и пушки, вернёмся и сплаваем.
— Главное сейчас без приключений до хаты дойти, — рассуждал я, направляя плот к торчащим железкам, — и чем-нибудь плот привязать.
— Я ща поищу проволоку или верёвку, — Эльдар схватившись за железки ловко взобрался на находящийся невдалеке бетонный берег.
— Деньги надо поделить и высушить, — Арсен с трудом натягивал на себя мокрую майку, — а отсюда на такси рванём.
— На такси? — засомневался я, ловя неожиданно опустившуюся сверху верёвку, — да грач нам не тормознёт никогда. Да и деньги мокрые.
— Одну бумажку высушить можно резко, — Арсен вытряхнул всё из разрезанного дипломата, — Эльдарус, пакет надыбай там, а лучше три.
— Лучше шесть, — крикнул я следом.
— Давайте лучше я куплю хлеб там, ещё чё-нить, — показалась сверху голова Эльдаруса, — типа мы с магазина до хаты чапаем. Вниз положим это дело, а сверху хлеб, безпалевно будет. Дайте бумагу.
— Лови, — осторожно вытащив одну из купюр, я протянул её Эльдару, — подсуши только.
— Момент, — Эльдар схватив деньги исчез, но через пару минут появился и протянул пару тряпок, — подсушите пока всё это.
— Плыви, — Арсен спустил на воду пустой дипломат, — кораблик.
— Кораблик счастья, — ухмыльнулся я.
— Сначала это была подводная лодка, — с трудом натягивая мокрые кроссовки, рассмеялся Арсен.
Примерно через часик мы шли вниз по двадцатьшесть, у каждого был в руках пакет, из которого торчали буханка хлеба, кефир, колбаса. Эльдар неплохо придумал. По-другому было бы как-то неестественно нести пушки и бабки. На улице было уже жарко. Одежда на Арсене быстро высохла, и мы неспешно, счастливые и осторожные шли вниз, домой. Надо было ещё дома не засветить наши находки, как-то объяснить на какие шиши мы напокупали продуктов.
— Надо точно узнать, у кого кто дома, — соображал Эльдар, — мы же не можем на хату так зайти.
— Почему не можем, — простодушно поинтересовался я, — заходим, колбасу отдаём и прячем пестик с бабками.
— Вот ты олееень, — удивлённо посмотрел на меня Эльдар, — да мамка твоя сходу пакет у тебя из рук хапнет, на радостях, что её балбес наконец-то домой что-то кроме синяков принёс. И опа, на дне пакета полная тебе жопа.
— Эльдарус наш мозг, — уважительным тоном констатировал факт Арсен, — у меня, скорее всего никого нет, — все на дачу собирались, я тоже туда должен поехать.
— Давай, проверь, — кивнул головой Эльдар, — без пакета иди.
Как и предполагал Арсен, дома у него никого не было. Мы решили для начала привести у него в порядок деньги и обдумать, как поступить с оружием. Деньги помыли и высушили утюгом. Оставив себе немного, оставшееся хорошенько завернули в пакеты. Эльдар предложил положить деньги в железные банки из-под кофе или чая и спрятать на чердаках. Банки для того, чтобы мыши не погрызли. Башка у него всё же работала. Арсен забрался к себе на чердак и спрятал свою долю. После мы пошли к Эльдару и ко мне, придумав историю про то, как мы помогли разгрузить газель с грузом и на эти деньги купили продукты, мы осторожно спрятали наши находки на чердаках своих домов. Благо причину слазить на чердак, за какой ни будь железякой, придумывать особо не надо было. И вскоре, мы довольные сидели на пляже и попивали пивко.
— Баночное, хайнекен, — закатив глаза от удовольствия кайфовал Арсен, — а денег у нас на много ящиков такого.
— Нельзя все эти деньги спускать на пивомиво, — отбросил банку в сторону Эльдар, — спустим всё и будем опять без копейки.
— Думаю, нам стоит понемногу крутить эти деньги, — лёжа на песке, пробубнил я, — тогда у нас всегда будет и пиво и водка.
— Есть варианты, — понизил голос Арсен.
— Только никакой ахтынки и никаких колёс, — покачал головой Эльдар, — сейчас легко в такое вляпаться и потом не отмоешься.
— Ты конечно парень мозговитый, — улыбнулся Арсен, — но и мы не тупые.
Не знаю почему, но мы как-то резко повзрослели. Лично я от себя не ожидал такого. Мне было совершенно не интересно просадить вынырнувшие из глубины нам в руки денежки на всякий кайф. Мы бурно, но негромко обсуждали варианты того, как будем приумножать эти денежки. Возможно, если бы мы нашли немного, то мы бы их и потратили сходу. Но тут была немного другая ситуация. Но главное к чему мы пришли так это то, что нам надо закончить наше плавание. День был в разгаре, и наш плот ждал нас.
Радостные, мы вышли с пляжа, по железке неторопливо катился поезд. Мы забежали на мост, и провожая взглядом длинный товарный состав, спустились вниз. Внизу скучал дядя Миша, старый таксист. Пассажиров особо не было. Жара, полдень.
— ДядьМиш, — крикнул я ему ещё со ступенек, — пацанов прокатите?
— Да хоть девчат, — улыбнулся он, — главное шоб таксометр оплачен был.
— А хде у вас тахсометр, — настроение у меня было хорошее, — мы заранее оплатим.
— Здеся, — похлопал он себя по лбу, — куда собрались?
— Да на Венгерских, где приборка, — сходу нашел, что ответить Эльдар, — там подрабатываем мы по мелочи.
— Молодцы пацаны, — одобрительно закивал Миша, — копейка лишней не бывает.
И мы загрузились в его синюю семёрку и рванули к нашему плоту. Приехав на место сделали вид что идём к заводу, но как только увидели что дядю Мишу тормознули, и он укатился с клиентом куда-то вниз по двадцатьшесть, то сразу спустились к каналу. Наш плот был на месте. Отвязав его от арматуры, мы поплыли. Течение несло нас всё дальше на юг. Мимо проплывали дома, и удивлённые водители машин гудели нам. Вскоре город остался позади.
— Интересно, где он заканчивается? — Арсен сидел впереди свесив ноги в воду.
— В Каспийске, в водохранилище, — ответил я лениво, полулежа, держа руль.
— Значит, скоро приплывем, вон самолёт садится.
— А как обратно? — засмеялся Эльдар, вёсел у нас нету.
— Да до трассы выйдем и там или пёхом или словим грача.
— Да уж, разбогатели, на грачах катаемся.
— Сегодня можно, сегодня у нас праздник, — рассмеялся Арсен, — может ещё нырнуть?
— А вот и тот дипломат, — увидел я наш «кораблик», — сюда приплыл.
— Застрял в камышах.
— Плот надо будет на берег вытащить, — рассуждал Эльдар, — там чтобы не застрял где-нибудь.
— Как закончится канал, так и вытащим, — согласился Арсен.
Вскоре канал резко повернул направо, и стало видно, что он впадает в озеро. Мы вытащили плот на берег. Искупались в озере, и довольные пошли к трассе. Она была недалеко. Грача ловить не пришлось, да и не было их на трассе. Нам тормознул рейсовый автобус, и мы доехали на нём до южной автостанции. Откуда довольные, уставшие побрели домой. Вперед, завтра нас ждали важные дела. Ну, а пока, мы неспешно шли вниз по Кирова. Наслаждаясь то мороженым, то шаурмой, то пивком. Шиковали, в общем, мы. Могли себе позволить.
Серый дождь
Город купался в дожде. Это был не ливень. Если бы это был ливень, было бы даже приятно. Но это был такой мелкий моросящий дождик. Не зря же говорят: «не мороси». Неприятный дождик в общем. Серое небо, серые лужи, серые здания, блистающие разноцветной рекламой. Лужи это мягко сказано, вернее весь город одна сплошная серая лужа, которую гордо, окатывая друг друга, и иногда, не успевших увернутся прохожих, разбрызгивали серые авто, поблёскивающие светом замазанных серой плёнкой фар.
Я устало шагала по Ленина, потом, нырнув в арку восемнадцатого дома, прошмыгнула по Леваневского до Котрова и, пройдясь по ней, свернула на Двадцатьшесть. Можно было конечно и на маршрутке поехать, благо их было тут полно. Но не хотелось. Я отвыкла. А ведь раньше с таким удовольствием ездила на «рафиках» Я их любила и обожала, эти их выгнутые сиденья, обожала сесть сзади и, отодвинув стекло подставить голову набегающему ветерку. И мечтала сесть впереди. Тогда девушке не принято было сидеть впереди. А я мечтала, тем более что у «Рафиков» впереди было только одно сиденье.
А теперь. Эти неромантичные «Газели» Нет, уж лучше я пешком, по лужам города моего детства и юности. Тем более что он так изменился. Расцвёл пробками и нескончаемыми рекламами и бутиками. Луж я не боялась, сапоги у меня были отменные. Плащ тоже был нефиговый. И я шла вверх по Двадцатьшесть и, останавливаясь через каждые десять метров, пыталась вспомнить, кто же жил на месте этого магазина. А кто на месте этого кафе. Я же сама жила тут, недалеко, на Ленина. И подруг, да и просто знакомых у меня тут было вагон и маленькая тележка.
Я подумала, а вдруг кто-то да остался? Большинство-то конечно на связи, но многие и потерялись. Но куда бы я не сунулась, везде было либо всё перестроено, либо между магазинами прятались закрытые ворота и двери. Стучать и звонить, у меня не было настроя. Раньше всё тут было открыто. Были общие дворы, куда было так просто забежать. Мне хотелось обратно в детство, а это же невозможно и поэтому я просто шла и шла, порой наступая в глубокие лужи.
Народу вокруг, несмотря на дождь, было много. Все куда-то спешили. Внезапно до моего носа долетел какой-то вкусный запах. Где-то явно что-то жарили. И я поняла, что голодна. Оглядевшись вокруг, я увидела за стеклом, в двух метрах от себя вертикальный вертел с нанизанным на него куриным мясом и поджаривающим его синим пламенем газовой горелки. Я подошла, окошко было приоткрыто, копаясь в кошельке, и не поднимая головы, я пробубнила:
— Сделайте одну шаурму, пожалуйста.
— В лаваше или в тандыре? — спросил показавшийся мне знакомым женский голос.
— В лаваше, — ответила я, и наконец, вытащив из кошелька сто рублей, подняла глаза.
Женщина засуетилась, вытащила из-под пакета лаваш, расстелила его, и принялась намазывать на нём какой-то белый соус. Я, как-то невпопад протянула ей деньги, но она, ничуть не смутившись, выхватила у меня купюру из рук и, не прекращая набрасывать на лаваш то картошку, то помидоры сунула ее, куда-то вниз, под прилавок.
Я внимательно смотрела не её полное, обёрнутое в платок лицо. Оно, как и голос было мне очень знакомо. Но я никак не могла вспомнить кто это. Женщина же, в автоматическом режиме набросала на лаваш всё содержимое шаурмы и, свернув ее, положила на печку, закрыв крышкой, ждала, пока она прожарится и в это время отстранённым взглядом смотрела мимо меня куда-то на улицу.
— Мадина, — вдруг вырвалось у меня, — Мадинка, это же ты.
— Да, — непонимающим взглядом уставилась она на меня, — а ты кто?
— Я Анжела, не помнишь да, — я буквально засунула голову в окошко, — мы же в политехе вместе учились, не узнаёшь?
— Никогда бы не узнала, — заулыбалась она, внимательно разглядывая меня, — заходи, заходи, давай. Стоишь там, мокнешь.
— Вот ходила, думала, кого знакомого встречу, — смеялась я, заходя в открытую Мадиной где-то сбоку дверку, — почти двадцать лет не живу же тут я.
— Я и забыла тебя, — Мадина вытащила откуда-то стул, — ты как убежала, так и не видела тебя.
— Ну да, была история, — усмехнулась я, — молодость, такие дела. А ту тебя как сложилось? Почему здесь? Ты же лучше меня училась.
— Да кому здесь образование нужно, — Мадинка ловко вытащила из печки шаурму и, не дав её мне, быстро продала её подошедшему к окошку парню, — подожди, я тебе другую сделаю.
— Узнаю родной город, — рассмеялась я, — всё по блату.
— Традиция, а традиции надо соблюдать, — Мадина принялась ловко сооружать новую шаурму, как я поняла для меня, — ты то как, сколько разговоров было, когда ты сбежала.
— Всё нормально у меня, дочка в институте, сын программист.
— А муж, ну тот с которым ты сбежала?
— Как с ним сбежала так с ним и бегу по жизни, — улыбнулась я, — а ты? Расскажи.
— А у меня всё как у людей, — махнула она рукой, — родители выдали замуж, четверо детей у меня.
— Тоже, наверное, взрослые уже, вот сыну моему двадцать, дочке восемнадцать.
— Старшему тоже двадцать, младшему четырнадцать, я уже бабка, дочку замуж отдала, внук уже есть.
— Мою так рано не выдашь, — рассмеялась я, — она карьеру хочет делать, да и не буду я её выдавать, пусть сама решает.
— Разве так можно, — Мадина протянула мне шаурму, — непонятно за кого выскочит.
— Я выскочила и не пожалела, — я жадно укусила брикет шаурмы.
— Тебе повезло, помню я твоего, видно было, что добрый парень. Кем работает?
— Докторскую защитил, преподаёт, — ответила я не прекращая жевать.
— А ты? По профессии?
— Да, у меня фирма в сфере телекоммуникации и связи, и вакансии есть, чем здесь сидеть, подучишься и можешь работать. Ты же толковая девочка.
— Оставь да, — махнула рукой Мадина и уселась на стул, — кто меня отпустит, дети тут, муж, дом.
— Да дети взрослые же, — удивилась я, — вон моя Кристина лет с пятнадцати то там, то тут работает, помимо учёбы. Денег у нас вообще не берёт. Кирилл так тот вообще по удалёнке больше нас заколачивает. Твоему младшему четырнадцать, говоришь, возьми его с собой, там пусть учится.
— Как ты детей назвала, — всплеснула руками Мадина, — совсем не наши имена.
— Так и муж у меня не наш, — усмехнулась я, — и жить моим детям не здесь.
— Ты так и не приезжала с тех пор?
— Отец не простил, — нахмурилась я, — только на похороны его приезжала, в прошлом году. Мама-то у меня бывала. Сейчас вот приехала маму навестить, болеет она.
— А братья что, помню, у тебя брат был.
— Брат всегда меня поддерживал, тут всё нормально было.
— Повезло тебе, а то могли бы поехать следом и забрать тебя. Знаю такие случаи.
— Никто бы меня не забрал, у меня характер такой, я бы не сдалась, и отец это понимал, я, как и он, упрямая.
— Я же говорю, повезло.
— Просто надо быть чуточку решительнее, так что ты обдумай моё предложение с работой.
— Нет, Анжелка, что ты, мы сейчас старшему деньги собираем. Он на юридическом, чтобы его в прокуратуру, хотя бы в район взяли, немало нужно. Потом за свадьбу дочки долги ещё остались. Куда тут двинешься.
— На шаурме много заработаешь? — удивилась я.
— Да меня абсунки и золовки живьём съедят, ты что, — рассмеялась Мадина, — а муж никуда не поедет, да и вторая жена у него тут.
— Вторая жена, — рассмеялась я, — долги за свадьбу отдать не можете, сыну денег набрать надо, а тут вторая жена.
— Иди этому идиоту это объясни, — зло стукнула она ладонью по столу, — на маршрутке своей выцепил где-то эту гадину, это обязанность мусульманина, говорит.
— Обязанность, — расхохоталась я, — ну это понятно, как себе удобно, так и говорит.
— Твой лучше что ли, — зло ответила Мадина, — все они кобели.
— Наверное, и у моего были пробежки налево, — улыбнулась я, — там с этим вопросом попроще, конечно, но, так внаглую как твой, да никогда, я б его придушила.
— Наших придушишь, как же.
— Как себя поставишь, так и будет, — не согласилась я.
— Так что забудь, — Мадина, повернувшись ко мне спиной, стала делать очередному клиенту шаурму, — место тут у меня проходное, да и шаурмисты в основном мужики и поэтому у меня клиентов всегда много.
— Я понимаю, всегда тяжело менять привычный ритм жизни, но ты имей ввиду.
— Если бы что-то от меня зависело.
— Просто ты плывёшь по течению, я же вижу в городе, сколько девочек за рулём, сколько наших девочек там работает.
— Это молодые, они борзые, могут себе позволить, а я уже старая.
— Да ладно тебе, — приобняла я её, — мы же ровесницы.
— Да посмотри на себя, — голос Мадины был грустный, — ты модная, ухоженная мадамка. А я баба жирная.
— Эх, махнула ты на себя, — вздохнула я, — но ты номер дай свой, вдруг передумаешь.
— Это конечно, — Мадина вытащила телефон, — вечером в вацапе потреплемся, а то я не только тебя из виду потеряла.
— Ну да, когда мы учились, интернета не было, разъехались и не все нашлись.
— Особенно ты, упорхнула пташка.
— Да, да, — рассмеялась я, — как диплом получила, так и смылась. А то отец мне жениха уже нашёл, кутанского.
— И была бы ты как я, толстая бабёнка, пропахшая навозом, — задорно рассмеялась Мадина, — продуманная ты.
— Уж, какая есть, — засобиралась я, — у меня завтра самолёт, пойду дальше по городу гулять, до Политеха дойти думаю.
— Смотри не утони, — чмокнула меня в щёчку Мадина, — а то ты отвыкла, наверное.
— Неа, я подготовилась, во сапоги какие, — я тоже поцеловала её и ступила в серую мглу мокрого города.
Собачий хутор
Пробка медленно ползла вперёд, нескончаемой змеею заползая на эстакаду. Радио надоело, одни и те же бестолковые песенки. В телефоне толком не почитаешь ничего, надо постоянно ползти за впереди идущей машиной. Я пытался было смотреть ютьюб, но после того как сначала чуть не въехал в переднюю машину, а потом пару раз сильно отстал, бросил телефон на переднее пассажирское сиденье и стал бессмысленно смотреть в номер впереди идущей машины. И тут я вспомнил детство, ах какие же номера были на той машине, в которую я чуть не въехал тогда на тракторе. Хороший был трактор, кстати. На нём работал наш сосед Вася. Мы, пацаны, называли его дядя Вася, хотя какой он был дядя, неженатый парень. Но тогда он для нас был дядя. Жили мы тогда на улице Гоголева. Да, да. Гоголева, а не Гоголя. Всегда приходилось пояснять. Всегда путали. Хотя многие по привычке говорили старое название, Южная. Улица была своеобразная, я бы сказал, курортная. Дома у нас были только с одной стороны. А с другой стороны была речка. Тарнаирка. Правда, сейчас её, в том городе, в котором я давно не живу, называют Воняйкой. И она действительно воняет. Воняет как тридцать три привокзальных туалета, как бы это грубо не звучало. Что с ней сделали люди, я не знаю. Как-то, попав в город своего детства, я решил сходить «на свой раён» как мы говорили, когда-то. И был ошарашен вонью. Но тогда, в детстве, она не воняла. В ней плавала рыба. И мы её ловили. Так вот, этот самый Вася, приехав после работы на своём тракторе, который он для своего удобства, ну что бы с утреца быстрее до работы добираться, забирал домой. Много ли транспорта в те времена ходило мимо нашего Собачьего хутора в те времена. Совсем считай ничего, вот начальство, видимо ему разрешило ездить на тракторе домой. Этот самый Вася ловил нам рыбу. Трактором. Это же был не просто трактор. А трактор с бульдозерным скребком впереди и экскаваторным ковшом сзади. Вот этим самым ковшом он и загребал нам из речки, из самого центра, полный ковш. А уж мы, целая свора пацанов не заставляли себя долго ждать. Голыми руками вылавливали из ковша попавшую в плен рыбёшку. И вот, однажды, Вася был навеселе, гости какие-то у них были. И он не вышел ловить нам рыбку. А нам так этого хотелось.
— Давай сами, — приоткрыв дверцу, засунул я голову в кабину трактора, — я срисовал, как он рычаг втыкал.
— Да нееее, — он нас пришибёт потом, засомневался Заха, — толстый, вечно сомневающийся пацан. Мой сосед с соседней Поселковой улицы.
— Да не ссы, — опередив меня в кабину юркнул Арсюха, он был на год старше и жил на Загородной. Это тоже за углом, но с другого конца моей улицы.
— Давай по быстрому зачерпнём, — вскочил я следом в кабину, и повернул рычажок, которым Вася заводил трактор, — хорошо, что тут никаких ключей нету, а то бы нифига не выгорело у нас.
— Я на шухере постою, — Заха опасливо отбежал от трактора и встал около Васиных ворот.
Трактор, дернувшись, заурчал мотором, выпустив из торчавшей вертикально трубы чёрное облачко. Я медленно, вспоминая каждое Васино движение, двинул рычагом. Трактор стоял боком к речке, мне надо было его сначала повернуть, выпустить упоры, а уж потом зачерпнуть. И это всё мне вполне удалось. Осталось только повернуть трактор обратно. Тут и случилось то, что я вспомнил сейчас. На улицу въехал кто-то неместный. На модной, поблёскивающей зелеными боками копейке. И поставил её аккурат под поворачивающий трактор. Заха что-то закричал, но я не слышал его. Я был сосредоточен на повороте. И очнулся только тогда, когда, повернувшись, увидел впереди номера копейки. Так и застыл трактор, багажник копейки был в полуметре от огромных, задних колёс трактора. А ковш висел над его блестящей зелёной крышей. С него на копейку лилась вода и падали, выпрыгивавшие из ковша мелке рыбёшки. Да, было дело. Я аж рассмеялся, вспомнив, как выскочил из модной машины её водила в кепке аэродроме и испуганно отбежал. Ха-ха. Было дело.
Да, да. Сейчас мне смешно. Тогда же нас ветром сдуло оттуда. Тот, кто приехал на копейке был не местный. К кому-то приехал, уже и не помню к кому. Сколько лет то прошло уже. Так что нас он не знал, и нам особо нечего было опасаться. Но мы чухнули от греха подальше. Сделали круг и стали с другого берега речки, с Вагонной улицы, не помню уже, переименовали ли её уже тогда в Етим Эмина или нет, смотреть на результаты своих художеств. Хмырь в аэродроме бегал вокруг копейки и причитал.
— А чё он орёт то, олень, — зло сплюнул Арсюха, — отогнал бы тачку, всего делов.
— Да шугается он, — рассмеялся я, — думает, ща трактор оживёт и задавит его красотку блестящую.
— Олень он и есть олень, — усмехнулся я, — кто его просил под ковш машину ставить, места ж полно.
— Это как в анекдоте про двух муравьёв на рельсе, — усмехнулся Арсюха и, подперев подбородок кулаком, продолжал смотреть на наш, полный рыбы ковш.
— Вот и Васёк появился, — присвистнул я и инстинктивно пригнулся, — а он бухой, ща будет цирк.
— Васёк этому слюнтяю в кепке устроит разгон до скорости звука, — Арсюха любил придумывать разные новые выражения.
Вася, да ещё и под градусом, естественно, не дотукался до того, чего хочет втолковать ему этот неместный хмырь в кепке. Трактор же стоял, как и стоял до этого. Ну, ковш чуть поднят. Чё с того-то. И на трезвую голову не заметишь сразу. Слышны были его раздражённые вопросы: «Ну, так убери копейку свою новую», «Чего поставил её тут и пылишь, не пойми с чего», «С ковша капает? И ты отъехать поэтому не в силах? Что ж ты в дождь делать будешь?»
Хозяин копейки, уже поняв, видимо, что вся его суета и шум тут не действуют, уже направился, было, к своей машине. И именно в этот момент из ковша выпрыгнула рыбешка. Не особо большая рыбёшка, но и не маленькая. Плюхнувшись на крышу копейки, она обдала брызгами хозяина копейки, уже потянувшегося было к дверце машины, и следом скользнула ему под ноги. Мы дружно засмеялись, засмеялся и Вася, раскатистым хохотом. Я уже приготовился к новой истерике хозяина копейки, но, тот деловито поднял немаленькую рыбку, закинул её в машину и наконец-то отогнал машину.
— Нашу рыбёху спёр, скотина, — зло сплюнул Арсюха, — такие большие редко попадаются.
— Чё попрятались, трактористы фиговы, — крикнул нам Вася, видимо давно заметивший нас, — забирайте улов, а то обратно выпущу.
— Как он уедет, так и заберём.
— Он свою долю получил, — рассмеялся Вася, — да и ничё не стало с его копейкой.
С тех пор мы нередко сами, не беспокоя Васю, уставшего с работы, выуживали с речки неплохой улов. Часть заносили к нему домой. Отдавали его мамке, добрая она была женщина. Всегда благодарила нас. Хотя чего нас благодарить. Это Васька надо было благодарить. Это сейчас он для меня Васёк, старше то он меня всего на восемь лет. Это тогда это было охохо разница. А сейчас мы нередко пивка попить пересекаемся. Вспоминаем наш Собачй хутор. Он тоже тут, тоже уехал. И ездит тоже почти на тракторе, только на немецком и называется он уже не «Беларусь», а «Гелентваген» Вот в последний раз спорили, почему наш «раён» так называли. Я помню, что мне дед говорил, что такое название появилось потому, как это была дикая окраина, и во всех дворах были собаки, как без них, времена то неспокойные. Вот и лаяли они все скопом, когда кто мимо по Шоссе Аэропорта ехал. Оттуда и название. Васёк же не соглашался и говорил, что это, оттого что там раньше много было бродячих псов, которых гнали с города, а у нас за домами считай поля. Вот и бродили они, то там, то тут. Поди, пойми где, правда. Да и какая разница.
Наконец-то выскочив из бесконечного потока пробки, я, проехав дворами, подкатил к своему дому. Дом был облеплен сотнями припаркованных авто, словно кусок сахара, оброненный на пол кухни муравьями. Сотни окошек огромных домов светились огнями. Припарковавшись, я лениво вышел на воздух и сладко потянулся, надоело сидеть. Вот надо, блин, поближе работу найти и пешочком топать до хаты. Ха, как с детства привык говорить «До хаты», так и говорю. Привычка. Эх, а там, у нас на раёне, все дома были одноэтажные. Максимум, что было, так это полтора этажа. Это когда первый этаж полуподвальный и его окна как раз на уровне земли. Как-то я поинтересовался у самого богатого дядьки на раёне, таксиста Миши. Он как раз дом строил. Почему, мол, не построил он полностью два этажа, деньги то у него есть. Это все знают. Целыми днями таксует. Он рассмеялся в ответ, вспомнив матерным словечком «савецку власть».
Оказывается, не разрешали строить двухэтажные дома. Странный такой запрет. Хотя может для того, что бы никто особо не выделялся. Мы ж тогда коммунизм строили все-таки. Вот люди и исхитрялись, строили двухэтажный, но первый этаж был полуподвальный. Если земля была сухая, то было вполне ничего. Летом так вообще было хорошо, когда на улице была жара под сорок, то в таком полуподвале было прохладно и многие, у кого были такие дома, летом жили на первом этаже. Кондиционеры же в те времена были редкостью. И до сих пор мне непривычно жить в многоэтажных районах. Надо переехать в частный дом. Что б не было сотен окон подсматривающих за тобой. А мы, пацаны, не отказывали себе в удовольствии подсмотреть в окошки, особенно в те самые, которые почти у земли. Хоть это и было совершенно неудобно, улицы то были все не асфальтированные. Сплошная пыльная грунтовка. А в дождь так и вовсе грязюка.
Так вот в одном таком окошке жила такая красотка. Улица была, как сейчас помню, Тахо-Годи, но мы, тогда, по старой памяти называли её Партизанской. Я летел мимо на велике и случайно взор мой скользнул сквозь неплотно прикрытую занавеску, и я увидел её. Черные, вьющиеся волосы волнами окаймляли её круглое, белое личико. Она не смотрела на улицу, она видимо смотрелась в зеркало, так как её пухлые пальчики держали в руках помаду. Как я умудрился это всё углядеть, за то мгновение что летел мимо её окна, мне до сих пор непонятно. Мы как раз гнали наперегонки, и я опережал Арсюху. Ленивый Заха совсем отстал и был мне не конкурент. Но тут я споткнулся взглядом о это личико и непонятно почему мой велик завилял. Арсюха летевший следом с одной мыслью догнать меня не заметил, что я засмотрелся в полуподвальное окошко и налетел на меня. Мы оба кувырком полетели на землю и оказались как раз у того самого окошка.
— Ты блин нафиг подрезаешь, — заорал Арсюха, его самого я ещё не видел сквозь пелену пыли, что поднялась при нашем падении.
— Мне камень под колесо попал, — соврал я, сплёвывая пыль, которой вдоволь наглотался.
— Ну, вы пацаны могёте, — хохотал откуда-то сверху толстый Заха, — чётко кувырнулись.
— Это он спецом, потому я его нагонял, — пыль осела, и я увидел Арсюху, всё его лицо, шевелюра, одежда, всё было покрыто светло-коричневым слоем пыли.
— Ну, ты и негр, — захохотал я, даже не пытаясь встать с тёплой, прогретой солнцем улицы.
— На себя посмотри, — Арсюха попытался, было встать, но скорчился от боли, у него были оцарапаны колени и локти.
— Вы оба пигмеи, — громче всех захохотал Заха.
И тут мы услышали громкий, звонкий хохот. Из того самого, подвального окошка на нас смотрели несколько девчонок, одна из них была та самая, черноволосая. Они, отодвинув занавеску, смотрели на нас и заливисто хохотали, показывая на нас пальцами. Мы вскочили как ужаленные и, не обращая внимания на царапины, вскочив на велики, рванули вниз по улице. Толстый Заха как обычно плёлся сзади.
Теперь Заха тоже тут. Вот блин, все тут. Недавно вот буквально виделись, такой же толстый, такой же медленный. Ездит на пузатом джипе, под стать себе. Он вообще ездил как велике как червяк. Или как черепаха. Я успевал туда и обратно сгонять, когда мы за хлебом ездили, пока он плёлся. Я покупал ему и себе, и мы ехали обратно. Я прилетал домой и ждал у его ворот. И вот показывался он. Еле крутя педали и обливаясь потом. Смех один. Поэтому я с ним редко выезжал. Когда Арсюхи не было. Частенько бывало, что Арсюху запирали дома, предварительно основательно выпоров ремнём. Шебутной он был. Или бедовый. Какими только эпитетами его не награждали наши соседки. Один раз даже, новая соседка, только переехавшая в наш район с гор, обозвала его хайваном натуральным. На что он дико обиделся, непривычное для нашего района в те годы было словечко. Но тут у меня возник интерес. Мне хотелось опять увидеть эту красотку. А брать туда Арсюху был не вариант. Он вообще хотел им стёкла расколотить, обиду держал за тот издевательский смех. А с Захой это было самое то. С ним можно было медленно ездить мимо того окна, а не пролетать молнией.
— После того как вы шлёпнулись тогда, ты медляком стал, — с важным видом обгонял меня Заха в тот момент, когда мы проезжали как раз мимо того самого окошка.
— Угу, — буркнул я, заглядывая в окошко, — неохота как-то падать опять.
— Вот поэтому я всегда спокойно езжу, — продолжал важничать Заха, виляя великом, потому как держал руль одной рукой, а другой вытирал льющийся пот.
— Смотри, сам не упади, — усмехнулся и прибавил скорости, опять облом. В окне никого не было.
— Я никогда не падаю, — Заха запыхтел сзади, пытаясь догнать меня, — ты куда?
— Поедем на железку, — крикнул я, сворачивая на Депутатскую, — я слышал, там есть чего.
Мы частенько пропадали на железке. Да я и любил это место, маленький вокзал, старинное и очень красивое здание депо. Опять же наша речка и тут протекала. Молнией сверкнув по Депутатской, и проскочив Кольцевую, её кажется тогда уже переименовали в Казбекова я, пролетев по Орджоникидзе, свернул на Громова у церкви и тормознулся как-раз на мостике через нашу речку. Надо было подождать Заху. От речки веяло прохладой, перезвон колоколов церкви перекликался с грохотом сцепляемых вагонов. Я, прислонив велик к оградке мостика, нагло любовался красивыми девочками, что шли мимо. И поймал себя на мысли что та, которую я видел в окошке, была всё равно красивее. Девочки, пройдя мимо меня, успели подняться до самой церкви, когда наконец-то сверху показался Заха. Даже тут, на спуске, он плёлся. Жуть. Но, поравнявшись со мной, он не остановился.
— Догоняй, — крикнул он и проехал в сторону вокзала.
— Легко, — вскочил я на велик и в момент обогнав его, свернул направо.
Как же эта улица называлась то. Все по-разному говорили. Кто Привокзальная, кто Кирова, кто Ахмедхана Султана. Хотя нет. Тогда она была точно Кирова, помню табличку. Уже потом её переименовали в Ахмедхана Султана. А уже потом ещё как-то. Блин, вот путаница. Нельзя одно название оставить. Но это всё мелочи, я же ехал к котельной, что стояла тут, недалеко. Там работал мой дядька Яков. Веселый мужик. Вот он, как никто другой понимал нас, пацанов. Он любил рассказывать про своё детство, полное приключений и происшествий. «Если лето прошло, а коленки и локти у тебя не царапаны, а уши не дёрганы то значит, лето ты просрал» говаривал он, приводя в ужас мою мамку, которая всегда говорила что он портит меня. «Видишь мама, не испортил он меня», улыбнулся я, и, достав телефон, зашёл в галерею и отыскал фотку где мама и дядя Яков стояли рядом. Нет их давно, но я всегда люблю вспоминать как частенько, сидя дома, когда Якову было уже под девяносто и жил он тоже тут, у своего сына, моего двоюродного брата соответственно, мы с ним вспоминали мои подвиги, о которых он знал и которые покрывал. А мамка, в ужасе всплеснув руками, восклицала: «Убить тебя мало, Яковушка, балбес бандитский» и отвесив ему, подзатыльник уходила на кухню. А мы продолжали вспоминать. Думаю, поэтому он так много и прожил, было, ему что вспомнить.
Вот и в тот день, оставив у него в котельной велики, мы пошли на железку. А уж тут было, чем поживиться. Да и на нас, мелких, внимания особо не обращали. В те годы не возили всё на фурах. Возили по железке. И поезда шли бесконечным потоком. Чего только там не было. С Арсюхой чего только мы тут не стырили. Но сегодня его не было. Не выпустили. И я даже не надеялся, что с толстым Захой у меня хоть что-то да выгорит. Но всё же надеялся. Но сначала надо было подняться на старинную водонапорную башню и оглядеть вокруг всё.
Башня была старинная. В городе было несколько таких. Но другие уже не использовались по назначению. Эта же работала. На красивой, старинной башне, украшенной красивыми то ли окнами, то ли бойницами сверху был нахлобучен огромный бак. Забраться на него было нетрудно, он снаружи, как паутинками был окружён ажурными фермами и лесенками. Вскоре, пробравшись внутрь башни, а оттуда по наружной лестнице на самую верхотуру мы сидели на баке. Бак, несмотря на жаркий день, был прохладный. Видимо был полон воды. Зато арматура и лестница были раскалены, руки обжигало, пока лезли. Теперь же, наверху, было так безмятежно хорошо. Дул ветерок и жарило солнышко. Бескрайняя гладь моря плескалась почти сразу же за железной дорогой. Сразу после десятков разнокалиберных, огромных бочек. Там кажется, хранили нефть. Мне очень нравилось тут сидеть, я представлял себе, что я рыцарь и сижу на вершине башни. Тем более что рядом было старинное здание депо, похожее на средневековый замок. Или это было не депо. Но что-то там точно было.
— Глянь, пшеницу везут, — оказывается, Заха не так размяк, как я, — целый состав.
— Где, где? — Замотал я головой.
— Да вона же, — ткнул он пальцем на заползающий на станцию состав, состоящий из необычных, скошенных с боков вагонов.
— А с чего ты решил что зерно?
— Так там написано да, — Заха посмотрел на меня как на идиота.
— Нам то, что с того, — равнодушно зевнул я и вновь уставился на море, сливавшееся с небом, сегодня они были одного цвета.
— Ты только на велике гонять можешь, — усмехнулся он, — а тут не догоняешь.
— Ну, тупой я, и чё, — усмехнулся я.
— А то, стырим пшена сполмешка, и пихнём Юрке, голубятнику.
— Так крышки ж закрыты у вагонов.
— Так нифига они не закрыты, они прикрыты. Вон, видно.
— Мозги варят, — я вскочил и с трудом держась за перегретое железо лесенки стал пробираться вниз. Заха пыхтел следом.
Мы быстро спустились, сбегали в котельную. Раздобыли там, в хламе, какие-то небольшие мешочки и айда обратно. Забравшись на один из вагонов, мы, не без труда откинули раскалённую на солнце крышку, из трёх крышек, что были на каждом вагоне, две мы не смогли открыть. А вот третья поддалась. Наполнив мешочки, мы, предварительно закрыв обратно крышку, осторожно, дабы не попасться, добрались до своих великов и покатили к Юрке. Его дом был на Дежнёва, на самой крайней улице, у самой подстанции. И его было легко найти. По голубям да по голубятне. Сбыв ему за полцены нашу добычу, мы, довольные прокатились за мороженым, и я довольный и счастливый ехал до хаты медленно и вальяжно. Ехали мы опять мимо того дома, где мы с Арсюхой кувырнулись. Я краем глаза увидел мелькнувшее в окошке личико, и у меня моментально созрел план. У магазина стояла бабуся с корзинкой, полной разных букетиков. Там, я и не придал этому значения. Но сейчас я понял, на что я потрачу часть вырученных денег. Как только Заха скрылся за углом, отправившись до хаты, я вновь вскочил на велик. Купил у бабуси букетик и, подъехав к тому самому, едва возвышавшемуся над землёй окошку, положил его так, что цветы прижимались к стеклу. Постучал по стеклу и моментально вихрем полетел вниз по улице. Вот только не помню, что за цветы были.
В этот момент, меня, стоящего во дворе, и облокотившегося о машину, вернул в настоящее звонок:
— Ты чего битый час во дворе у машины стоишь?
— Да вот, не могу вспомнить, что за цветы были в том букетике, что я тогда дарил тебе у окошка.
— В том букетике, что ты подбросил, тогда мне к окошку герберы были, кажется, пионы, ирисы, не помню уже, — голос в трубке стал ехидным, — поднимайся, вместе вспомним, а я-то думаю, чего он битый час во дворе торчит.
Я, улыбаясь, поднял голову, поймал взглядом знакомый силуэт в окне десятого этажа и направился в подъезд.
Страсть к морю
Я жил в Морском переулке. Да, он так и называется. Но о нём мало кто знает, хотя, вроде бы город у нас приморский. Нет у нас ни Штормовых улиц, ни Прибойных переулков. Ну хотя б проезд Лещей или проспект Чёрной икры был бы что ли. Ха-ха. Зная, какой у нас народ, я думаю, что в проезде Лещей всем бы этих самых лещей бы и раздавали, а на проспекте Чёрной икры жили бы самые крутые мафиози. Мой Морской переулок есть да улица Приморская неподалёку. Раз-два и обчёлся. Фигня, в общем. Ах да, ещё рядом со мной дом-корабль, который, как говорят, построил себе перс-моряк на старости лет. Но меня это беспокоило мало. Из моего окошка было видно порт и море. Море было то бирюзовым, то серым. Но оно было, было рядом. И, проснувшись утром, когда не надо было идти в школу, я, закинув в желудок горбушку хлеба с куском масла сверху, так как аккуратно намазать ножом его у меня терпения не хватало, я бегом бежал вниз к морю. Перебежав по рельсам железку, я бежал по Портовскому шоссе в рыбный порт. Забора как такового не было, и я пробирался на какой-нибудь пустой кораблик и представлял себя капитаном.
Рядом была и военно-морская база. У нас же городок маленький, всё рядом, всё близко. Мне так хотелось пробраться на военные корабли. И это было, наверное, возможно, подплыть — всего ничего. Но я понимал: поймают и отведут к родителям. И тогда прощай вольные прогулки в порт. И я грустно любовался на военные корабли и матросов, изредка махая приветливым матросикам рукой. Часами я стоял у корабельного компаса на одном из кораблей. Пока я не понимал особо его устройства, но твёрдо решил добыть книжки и прочитать. Или спросить у кого. Постепенно я освоил все заброшенные и не очень, но пустынные кораблики у берега, и, конечно же, мне хотелось в море, а не стоять у берега и мечтать. На меня, пацанчика, в порту мало обращали внимания. Думали, наверное, что я чей-то сын, и я мог ходить куда угодно. Главное, это не пробираться украдкой, а идти смело. Как к себе домой.
Никаких подозрений, и ты уже на борту. А если отшвартуется, что тогда, испугался было я. Сигану за борт, благо плавал я как рыба. Всего делов. И ведь так и случилось. Я был на борту сухогруза, когда понял, что он отшвартовался и уходит. С кормы прыгать нельзя, подумал я, затянет под винты. А может и нет, но я где-то об этом читал. И, пробежав мимо испуганного матроса где-то на середину корабля, я прыгнул за борт. Он было заорал что-то типа: человек за бортом. Но, увидев, что я спокойно плыву, успокоился. Я помахал ему рукой и резво поплыл к берегу. В порт решил не плыть, мало ли кто там видел мой прыжок, запомнят ещё кто я. Не пустят потом никуда. «Хватит с меня на сегодня приключений», — подумал я, и, выбравшись на берег у маяка, направился по узкой полоске волнолома на пляж. Жара. Пока неспешно прогуляюсь по пляжу, обсохну, а потом айда домой. А то что-то голод подступал.
— Паря, у тебя шо, трусов нет?
Ехидный окрик вывел меня из режима полусонного обсыхания. Это был дядя Сёма, старый одинокий мужик, живший совсем недалеко от меня.
— В одёжке чо нырял-то? Или рыбку золотую увидел да поймать хотел? — улыбался он. Сам он был с удочками.
— Ну теперь вы попытайтесь поймать её, дядь Сём, — передразнил его я.
— Идём со мной, — предложил он, — у меня ж аж три удочки, мож чё поймаем. Ты рыбачил?
— Нее, никогда ещё, у меня удочки нет.
— Ну чего ж ты так? — ухмыльнулся Сёма, — в порт бегаешь вон каждый день, а рыбку не ловишь. Сразу хочешь сетями?
Дядя Сёма засмеялся.
— Идём, — сказал он и пошёл по пляжу.
Мы шли по самому краю прибоя, море было полно купающимися. Мы, одетые, как-то необычно выглядели в этом голом мире. Но постепенно песчаный пляж закончился и пошли камни, огромные валуны. На камнях то тут, то там торчали удочки и меж ними сидели мужики. Перездоровавшись со всеми, мы выбрали свободное местечко.
— На, держи, — вручил мне одну из удочек Сёма.
Держал я удочку в руках впервые и не знал, что и как с ней делать. Пока я её рассматривал, он закрепил две другие и принялся за мою.
— А можно я эту крепить не буду, а буду сам ловить? — попросил я.
— Давай, — согласился он и улыбнулся. — Устанешь только. Ну, тебе так интереснее, конечно.
Ловить мы стали на кукурузу, черви тоже были, но, видимо, мало, и их Сёма оставил себе. Я тоже настроился было на долгое сидение, но как-то попёрло, что скучать не пришлось. Наловили кучу бычков, нескольких тарашек, двух окуней и даже одну кефаль. Время пролетело незаметно, я давно высох. Ведёрко, которое принес с собой Сёма, было полным. — Да тебя с собой на рыбалку брать — святое дело, — радовался довольный уловом Сёма.
— Лады, надо и пообедать, — сказал он, доставая из сумки сковородку и эмалированную чашку. — Ты беги насобери каких-нибудь палок, а я пока почищу пару-тройку.
— Да у вас всё готово, — обрадовался я, наблюдая, как он достал складной перочинный ножик и умело разделывает наиболее крупных особей.
— А ты думал, — засмеялся он, — мне что, отсюда в столовку ходить? Сковородка да маслице, всего делов.
Я побежал по берегу, меж камней то тут, то там попадались дощечки да коряги. Особо много, конечно, не было, но на одну сковородку хватит. Приспособив сковородку на двух камнях и разведя костерок, мы пожарили целую сковородку.
— Везёт тебе с морем, или море любит тебя, — философствовал Сёма. — Редко такая рыбалка бывает.
— Да, я хочу в море ходить, — мечтательно произнёс я, наблюдая вдали проплывающий корабль. — А когда буду на берегу, то буду с вами тут рыбачить.
— Рыбалка дело хорошее, — согласился он, — успокаивает, и на пропитание рыбка есть. Вот я пенсию не трачу, считай, на еду. Из того, что наловил, половину продам сейчас, хлеб куплю, то, сё. Ты тож, чем в порту пропадать, на рыбалку ходи. Времени ж много, лето, каникулы.
— А я и туда и сюда успею, — уверенно сказал я.
— А удочку я тебе дам, — пообещал Сёма. Есть у меня в сарае, вполне рабочая.
Сытые и довольные мы неспешно пробираясь меж камней, поднялись с моря наверх. Через забитый народом парк прошли на свой район. Открыв скрипучую дверь своего старого сарая, Сёма достал покрытую толстым слоем пыли удочку. Протёр её какой-то тряпкой и вручил мне:
— Держи, рыбак.
Оттуда же вытащил маленькое ведёрко, сполоснул во дворе под краном и закинул мне несколько рыбёшек из своего ведра.
— Не надо, дядь Сём, — запротестовал я.
— Да ты молчи, — успокоил он меня. — С тобой у меня сегодня улов шикарный был. А так ты мамку обрадуешь. Чай не зря весь день пропадал не пойми где.
Радостный я побежал домой, представляя, как буду вручать рыбу мамке, и её радость от того, что её сынок хоть что-то принёс в дом. Что ни говори, удачно я нырнул с корабля. Посейдон заметил меня.