Очки и другие рассказы

Мой мир

Я иду по улице, с кем-то здороваюсь, кто-то здоровается со мной, улыбаемся, хмуримся. Друзья, соседи, знакомые. Их много, их не сосчитать. Те, с кем ездил, те, с кем летал, те, с кем ходил. В походы, на рыбалку, за грибами или просто попутчики. Те, с кем сидел. За одной партой, за одним столом, у одного костра. Те, кто мне помогал, те, кому помогал я.
И ещё женщины. Разные женщины. Те, с кем можно говорить о всяких глупостях, и те, с кем говорить о всяких глупостях нельзя. Те, которые гармонично сочетаются с авто, и те, которые гармонично сочетаются и без авто.
Есть ещё начальник. Мой начальник. Не самодур, нет. Больше барин: хочу — казню, хочу — милую, и его все любят. И он себя любит. А ещё он считает, что может распоряжаться мною по своему усмотрению. Мною и моим временем. И есть ещё его зам, менеджер среднего звена. Мастер интриг, виртуоз комбинаций. Чтобы уйти из-под удара, этот подставляет всех и вся. Ходит голову опустив, ни с кем не здоровается и сам себе улыбается. Мол, на обиженных воду возят.
Есть ещё сосед. Сосед, с которым можно постоять, покурить. Сосед, с которым мы постоянно спорим по некоторым вопросам современности. Сосед, который во что бы то ни стало хочет убедить меня в своей правоте. Сосед, который не понимает, что каждый может просто остаться при своём мнении.
Я иду по улице и встречаю знакомые лица. Встречаю людей, с которыми где-то пересекался. Их много: десятки, может сотни. Их число увеличивается с каждым годом. Кто они мне? Кто им я?
Я взял циркуль, раздвинул его насколько возможно, закрыл глаза и очертил круг. Это мой мир. Я открыл глаза, а интересно же, кто там. Родные, близкие. Это да. Это свято. Но речь не о них.
Птичка. Птичка с красным хвостом, которая по утрам прыгает по забору и поднимает мне настроение. А ещё друг детства, о котором я и думать-то забыл. Которого видел лет двадцать назад, когда он приехал с Севера в отпуск в унтах и с выбитым зубом. И ещё соседи, не нынешние, другие из туманного прошлого. А ещё мальчик и девочка, которых я когда-то учил уму-разуму. Которые уже выросли и говорят, что получили у меня высшее воспитание. Шутят, наверное.
И собака. Умный пёс, преданный друг песочного цвета. Странно, ведь у меня нет собаки. И у соседей нет, и у знакомых такой собаки нет. Но не важно. Наверное, тоже из прошлого. Или из будущего. Или из мечты.
А что из настоящего? Родные и птичка. Не густо. Не густо.
А как же мой начальник, и его зам, и сосед, и женщина в авто? Но тут я не виноват. Это всё циркуль.

О вещах

Мы, вещи, имеем над вами, людьми, власть.
Это не вы нас выбираете. Это мы вас выбираем. У нас тоже есть свои вкусы и предпочтения.
Перочинным ножикам с перламутровыми ручками и большим набором лезвий нравятся мальчики. Куклам с голубыми волосами нравятся девочки. Лет до двенадцати. Иногда и старше. Такие девочки нравятся всем. За таких девочек идёт настоящая борьба. Оборочки, большие белые бантики, завязочки, шнурочки.
Тонким сигаретам, бокалам вина и чашкам чёрного кофе нравятся холодные стильные дамы. Вообще-то такие дамы у нас популярностью не пользуются. Они любят себя и только себя, а вещи у них на десятом месте. Где-то между мужчинами и безветренной погодой. А ещё они очень избалованы и непостоянны. А нам, вещам, нужна взаимность.
Самые постоянные — это бабушки. Но они все уже заняты. И отбить их у какого-нибудь узелочка или застиранной до потери цвета «сподницы» дело безнадёжное. Но если вы заполучили старушку, считайте себя счастливчиком. Уж она вас будет холить и лелеять.
Так что, мы вас, людей, вот так держим. Правда, у нас тоже своя иерархия имеется. Но это, как ты сам себя любишь и как ты сам себя ценишь. И все ваши теории про форму и содержание, это так. Котам на смех.
У меня какая форма? Ящик фанерный, тиснёным ледерином обклеенный. Про содержание вообще молчу, фотоувеличитель. Вы уже и слово такое забыли, а я его вот где держу. Он меня каждую неделю достает и бережно протирает.
Я, помню, на полке в магазине лежал. 55 рублей мне цена была. Цена немалая. Были и подешевле. Шансов у меня было немного. Но как только он вошёл, я сразу понял — этот мой. Он в тот день ничего не купил. Видать, зарплату ждал. Но запал я ему в душу. Он приходил снова и снова, и всё на меня смотрел.
Уже двадцать лет как мной не пользуется. А бережёт. Странные они, люди. У него четыре вещи есть, которые ему дороги. Я, приёмник ВЭФ, фотоаппарат «Зенит» и фляжка военная, тканью обтянутая. Ничем уже не пользуется, а хранит.
Появляются новые вещи. Мобильники, компьютеры, айфоны-телефоны. Фотоаппарат цифровой. Приходят и уходят. С новыми вещами он расстаётся без сожаления. А нас хранит.
Да, и ещё книги. У него книжек полон дом. Читанные, перечитанные. А не выбрасывает. Странный у нас хозяин. Ну да мы не жалуемся.
Для нас, вещей, что главное? Первую сотню лет продержаться. Не попасть на свалку. А уж там у нас другая жизнь начинается, музейная. А у вас?

Очки

Почему так происходит? Почему всегда везёт тем, кто этого меньше всего заслуживает? Когда тебе что-нибудь позарез нужно, это что-нибудь обязательно достается другому. Вот Аня нашла 100 рублей. Подняла с земли прямо у него под носом. Аня всё время что-нибудь находит. Если бы не она, он бы точно их увидел. И уж он бы им нашёл применение. А ей деньги зачем? Растратит на всякую ерунду. Или Григорьев выиграл в лотерею новенькую машину. У него и так две машины, зачем ему третья? И так всегда. Несправедливо.
Всё, что Кирилл когда-либо находил — это старые солнечные очки с погнутыми дужками. И потому он их нашёл, что никому они не были нужны, никто не хотел наклониться, чтобы их поднять. А ещё потому, что была зима. Кому зимой нужны очки от солнца? А он их поднял, потому что никогда ничего не находил, а так хоть что-то. И они пролежали в ящике стола до апреля. В апреле с первым солнцем он их достал, отмыл от пыли и грязи, выправил металлические дужки, примерил и ничего не увидел. Стёкла вообще не пропускали света. Ну, вообще. Прямо перед глазами ходили какие-то разноцветные круги, как когда бензин поверх лужи. Кирилл был разочарован. А они уже начинали ему нравиться, стёкла идеально круглой формы, блестящая тонкая металлическая оправа, так удобно сидят на переносице. А-а-а. Это очки для слепых. Точно. Они надевают их, чтобы все видели, идёт слепой.
Кирилл надел очки и стал смотреть в окно. Мама говорила, что это некультурно — смотреть в окно. Но мамы не было дома. Он представил, как это быть слепым, и ему стало не по себе. И рука уже потянулась, чтобы очки снять, и в этот момент он что-то увидел. На мгновение. Что-то промелькнуло и вновь исчезло. И снова масляные разводы на воде. Он потом долго пытался вспомнить и понять, что это было. И не мог. Просто разноцветные круги на какую-то долю секунды приобрели форму и объём.
А потом пришла Аня. Ане было одиннадцать лет, и она воображала себя взрослой. Она вообще много чего о себе воображала. Больше всего на свете она любила менять наряды и втайне от мамы красила губы. Кирилл догадывался, что мама об этом знает, но молчит. Потому что Аня была ее любимицей. Аня была гордостью семьи, стройной симпатичной общительной девочкой, и к тому же отличницей. Ей прощалось если не всё, то очень многое. А ещё она ябедничала. И Кирилл прощал ей всё, но только не это. Нет, он, конечно, её любил как сестру, просто не хотел себе в этом признаться.
Кирилл был другим: толстым, болезненным и ленивым. И все пытались сделать из него человека или хотя бы видимость человека. И все думали про его, Кирилла, будущее. Но Кирилл был сам себе на уме и на все их старания смотрел с долей юмора. Он вообще на всё смотрел с долей юмора.
— Опять беспорядок в комнате, — Аня смотрела на него с укором.
— Иди отсюда. Я в твою комнату не хожу, — Кирилл особо с сестрой не церемонился.
— Вот посмотришь, я всё расскажу маме, — Аня демонстративно поджала губки.
— Что ты расскажешь?
— Что ты в школу на такси ездил.
В школу, которая находилась в двадцати минутах ходу от дома, на такси — это было круто. Это была часть его имиджа. Но от мамы могло влететь. И Аня это прекрасно знала, и этим его шантажировала. Она все время находила, чем его шантажировать. Благо, это не представляло совершенно никакого труда. Кирилл постоянно попадал в разные истории. Аня пользовалась этим, чтобы он терпел её назидательный тон. Иначе она рисковала схлопотать пинка под зад. В этот раз всё обошлось. Он запустил в нее подушкой, и она ретировалась.
Затем Кирилл взял свою сумку и отправился на факультатив по английскому. Сумка тоже была частью его имиджа. Не сумка, а настоящий министерский портфель. Кожаный с застежками.
На факультатив больше никто не пришел. И учительница добросовестно пыталась втолковать ему согласование времен. Но он убил ее на тридцатой минуте. После того, как она в десятый раз повторила ему правило, он спокойно заметил:
— Последовательные действия? Я где-то об этом слышал. Что-то очень знакомое.
— Всё, Кирилл, иди с глаз долой. Не доводи до греха.
Дома Кирилл разложил перед собой учебники, но делать уроки не стал. Он достал из ящика стола очки. Но в тот день он ничего не увидел. Масляные круги на воде и все.
На следующий день на уроке русского языка он попытался сделать домашнее по математике. Но не получилось. Он только начал и его сразу же засекла Лариса Петровна и выгнала с урока. Кирилл десять минут походил по школе и попросился обратно. На Кирилла невозможно было сердиться, и учительница его впустила. По математике он получил двойку.
Мама на него не кричала, никогда. Уж лучше бы кричала. Она выключила компьютер, забрала мобильник и усадила его за уроки. Пришлось делать. Мама, полная невысокая женщина с острым носиком, имела высшее образование и работала на заводе медпрепаратов. Папа их бросил. Бабушка говорила, что у мамы в молодости было два парня. Один высокий и красивый. А второй — ваш папа. Кирилл не помнил ни одного, ни другого.
Мама работала по сменам и не всегда могла контролировать Кирилла, поэтому на следующий день он снова занялся очками. Его к ним тянуло, он не знал почему. Возможно, они могли стать элементом его имиджа. Только вот… В этот день он снова увидел картинку. Ух ты! Как и в первый раз, форму и глубину. Он не сразу понял, что видит свою комнату, через очки всё смотрелось по-другому. Совершенно по-другому. И не было света. Всё было заполнено цветом. Как будто ты видел в темноте. Даже не видел, чувствовал… Нет, это невозможно объяснить. Потом всё пропало. И он долго не мог вернуть картинку.
Естественно, ничем другим он уже заниматься не мог.
Немного спустя ему в голову пришла мысль. Это наверно, как с объёмной картинкой, нужно смотреть по-особому, чтобы увидеть объём. Нужно совместить какие-то там черточки. И Кирилл стал совмещать воображаемые черточки, и у него стало получаться. Но картинка быстро исчезала. С каждым днем он осваивал это искусство все больше и больше.
Будучи мальчиком практичным, Кирилл знал, каждая вещь должна иметь предназначение. Версия, что очки предназначались для слепых, уже не выдерживала критики. Если не для слепых, тогда для кого? Или в них можно видеть ночью? Это было бы круто. Как прибор ночного видения. Такого ни у кого нет. Вот почему мне так долго не везло. Если долго не везёт, потом должно повезти по-крупному. Нет, это было бы слишком хорошо. Так не бывает. Но всё оказалось именно так. Той ночью он долго не мог уснуть, лежал в постели и при плотно задернутых шторах рассматривал предметы в комнате.
На следующий день снова случилась неприятность. Когда он пришел домой из школы, возле дома он увидел машину. Почему мама не на работе? Плохой знак. Мама дала ему поесть, а потом сказала:
— Поехали, — её голос звучал устало.
Машина им досталась от бабушки: аккуратненькая, ухоженная, но старенькая. И она часто ломалась. Но и без машины никак. Мама разрывалась на части. А без машины-то и вообще. Так говорила бабушка. Бабушку Кирилл уважал.
Они ехали в школу. И он уже знал зачем. Классная ждала их в своем кабинете.
— Нет. Вы не понимаете, вы просто не понимаете. Если бы они обратились в больницу, то всё. Это было бы всё. Я вам говорю. Сразу же и милиция, и прокуратура. Мало бы не показалось.
Мама молчала и слушала. Кирилл молчал и слушал. Он, эта шмакодявка из пятого класса, сказал ему, Кириллу, что он жирный поезд пассажирный. Кирилл не стал за ним гоняться, эти пятиклассники бегают быстро, их не догонишь. Он молча сделал по коридору круг, зашел ему сзади, застал врасплох и надавал по шее. Всего-то делов. И, естественно, нарвался на неприятности: дежурный учитель, и классная, и все вытекающие обстоятельства. Но никому ничего не объяснишь. Всё равно не поймут.
— А они сразу ставят семью на учёт. Хватило бы всем — и вам, и нам.
— Хорошо, — тихим, но твёрдым голосом произнесла мама. — С этим мы разберёмся, что у нас с учёбой?
— Плохо. По математике снова двойка. Вот посмотрите журнал.
— Ну, это мы уже знаем, — мама быстро листала журнал.
Классная Елена Ивановна, как курица-наседка собрала детишек ещё в пятом классе под себя и ни на шаг не отпускала. Она и не заметила, что они уже подросли. В восьмом классе можно и перестать вытирать им носы, так было бы проще и детям, и родителям. А ещё она не понимала, что это не её собственные дети. И существуют вещи, которые ее не касаются. Совершенно не касаются.
— А мог бы учиться. Мог бы. Не хочет.
Мама захлопнула журнал и передала его классной руководительнице.
— Как он ведёт себя на уроках?
— Сидит. Нет, учителя не жалуются. Дисциплину не нарушает. С учёбой туго, а…
— Хорошо. Вы извините, я с работы на час отпросилась. Спешу очень. Спасибо вам большое.
Мама не стала его ругать, отвезла домой и уехала. Лучше бы отругала. А так он чувствовал себя негодяем. Маме трудно, а тут ещё он. Как-то так…
В тот день очки он надел только вечером. Надел машинально. Потому что попались под руку. И потому не сразу заметил, что видит мир в обычном свете, как через обычные очки. Он снял их, снова надел. Чудеса. Может, Аня подменила? Нет, вроде те самые. Он не понимал, что происходит. Привычная картина, а не странные контуры в радужных тонах. Ему и в голову не могло прийти, что дело совсем не в очках. Просто странные сигналы, которые воспринимали глаза, в мозгу приобретали привычные формы. Кирилл выключил свет, но через очки он видел всё как днём. Класс. Вот это класс! Ему захотелось с кем-нибудь поделиться. С этой мыслью он заснул. Он не знал тогда, что сюрпризы на этом ещё не закончились. Дальше — больше.
На следующий день он надел очки в школу. Очки стали элементом его нового имиджа. Есть вещи, которые нам не даются с рождения. Есть вещи, которым обязательно нужно учиться. Мы учимся ходить, мы учимся кататься на велосипеде. Мы учимся водить автомобиль. Мы учимся плавать. Мы учимся говорить и читать, и мы учимся делать множество других вещей. Кирилл учился смотреть сквозь очки. Процесс оказался медленным и болезненным. Не всё шло гладко. Дома раскачивались словно миражи в пустыне. Автомобили двигались рывками. Птицы оставляли за собой инверсионный след, ну прямо как самолеты. Солнце то разрасталось до неимоверных размеров, то сжималось в теннисный мяч. Иногда всё расплывалось словно в знойном мареве, иногда всё становилось поразительно контрастным и четким. И он хорошо видел черты лиц людей на большом расстоянии.
Всё это начинало его тревожить и даже пугать.
А однажды он увидел тело впереди идущей женщины сквозь одежду. Ну и нарядилась. Вся одежда прозрачная, подумал он сперва. Женщина была маленькой и толстой, её полная попа смешно колыхалась в такт ходьбе. Он не сразу понял, что дело в очках. Это было так неожиданно, что он чуть не угодил под машину.
А ещё ему стали сниться странные сны. И эти сны уже не соответствовали его имиджу толстого невозмутимого мальчика с министерским портфелем и в чёрных очках.
— Ирина Степановна, у меня вот такой вопрос.
Кирилл видел улыбки на лицах одноклассников. Все решили, что он будет учительнице заговаривать зубы.
— Да, Кирилл, — Ирина Степановна была сама вежливость. Вежливость и твердость. Ничего у тебя Кирилл в этот раз не получится.
— Можно я к доске, Ирина Степановна?
— Конечно, Кирилл, — в голосе учительницы уже звучали нотки нетерпения.
— Вот, к примеру, есть квадрат АВCD.
— Да, квадрат АВCD. Замечательно, Кирилл.
— Теперь мы его спроецируем на другую плоскость.
Брови учительницы полезли вверх. Забавно. Где Кирилл, а где другая плоскость?
— И запишем это так 2A2В2C2D. Где 2 — это расстояние между двумя плоскостями. Теперь введём минус. Если мы запишем -2A2В-2C2D, тогда две точки A и C спроецированы на другую плоскость, которая находится по другую сторону от нашего квадрата. И цифры не обязательно 2, для каждой точки могут быть свои цифры. Например, -2A3В-1C4D. Это не важно, главное, что при помощи четырех цифр мы задали координаты восьми точек в пространстве. Это так, Ирина Степановна? Я правильно рассуждаю?
Ирина Степановна в этом году перевалила пятидесятилетний рубеж. У неё начались проблемы с памятью и со вниманием. Да честно сказать, и нервы были никуда. А ещё у неё дико болела голова. И она знала, что последние пять лет перед пенсией будут для неё очень тяжёлыми. И ей не хотелось вникать во все детали вопроса, который перед ней поставил ребёнок. Она знала, идея эта ведёт в никуда. Тупик. Хотя… Если подумать. Думать не было никаких сил. Но она видела главное. Ирина Степановна давно не помнила детей, которых бы интересовали точки в пространстве. Ирина Степановна уже забыла, как они выглядят, дети, которых интересуют точки в пространстве.
— Откуда ты это всё взял?
— Да так, пришло в голову.
Так, пришло в голову. Учительница внимательно посмотрела на Кирилла. Хотелось бы знать, мальчик, что там тебе ещё в голову пришло. И с чего это вдруг?
— В общем, для данных точек всё верно. Садись. Пожалуй, я поставлю тебе сегодня отлично.
По классу пробежал лёгкий шумок. Никто не понял, что произошло. Все решили, что Кирилл «развёл» училку на оценку.
Всю ту неделю он смотрел сквозь очки на проходящих тёток в надежде увидеть их без одежды. Но никак не получалось. Хотя он знал, это придёт. Получилось раз, получится и ещё. Пока ему удавалось держать свое открытие в тайне. Но с большим трудом. И он, в конце концов, проговорился Ане и тут же об этом пожалел. Она странно на него посмотрела, покрутила пальцем у виска и ушла. Никакого понимания. Нужно рассказать какому-нибудь пацану. Пацан поймёт.
Голые тётки пришли, пришли вдруг без всяких видимых усилий с его стороны. Он стал видеть тела людей сквозь одежду. Вместе с этим пришли и другие вещи. И ему стало не до голых тёток. Каждая победа достается определённой ценой.
Порой цена победы бывает настолько высока, что мы уже не можем отличить победу от поражения.
Он сидел в саду возле дома и грелся под тёплыми лучами весеннего солнышка. У него опять подскочило давление. Правда, это больше тревожило маму, чем его. И ещё разыгралась изжога. Кирилл рассматривал собственную руку через очки: тонкая синяя сеточка кровеносных сосудов поднимала бледную незагорелую кожу. И вдруг рука исчезла, остались только сосуды. Он видел, как они пульсируют, как движется по ним кровь, и ему стало не по себе, он потряс головой, чтобы избавиться от наваждения, кровеносные сосуды исчезли, но рука не появилась. Вместо руки он увидел кости. Тонкие хрупкие детские кости со сросшимся переломом на указательном пальце. И это было настолько жутко, что он сначала спрятал руку за спину, а потом снял очки… Да что же это такое?
— Дай и мне посмотреть? — Аня застала его врасплох. Кирилл растерянно протянул ей очки.
Аня не спешила их надевать. Она долго и внимательно их рассматривала.
— Где ты их взял?
— Нашёл ещё зимой.
— Врёшь ты все. Ты уже нас достал своим враньём, — она перегибала. Она знала, что Кирилл не врёт. Он говорил не всю правду, кто же её всю говорит, но врать — нет. — Ничего же не видно.
Туча появилась ниоткуда. Чёрная, со стальным отливом, с рваными неровными краями, которые были в постоянном движении, закручиваясь куда-то вовнутрь, куда не проникал взгляд. Сначала в воздухе висело что-то неприятное, похожее на столб пыли. Затем всё завертелось, закрутилось и опустилось прямо на дорогу, перегородив ему путь. Кирилл остановился. Он опаздывал в школу. Мама работала в ночную смену, и он проспал. Утренний поток машин и пешеходов уже иссяк, дорога была пустая. Кирилл остановился. Проходить сквозь эту клубящуюся мерзость у него не было никакого желания. Он снял очки. Туча исчезла. Всё было как обычно. Прохладное весеннее утро, лёгкий заморозок на траве и асфальте. Всё нормально, можно идти. Он надел очки. Туча была на месте. Зловещая, нехорошая. Ничего не поделаешь. Надо идти в обход.
Звук машины он услышал, когда она практически поравнялась с ним. Кирилл посторонился. Мужчина с соседней улицы. Не то Шевцов, не то Кравцов. Машина заметная, ярко-зелёного цвета. Она легко на большой скорости вошла в тучу. Но не вышла. Туча устремилась вслед за ней. Не то Кравцов, не то Шевцов на перекрестке резко затормозил, повернул налево и скрылся из вида, унося с собой тучу.
Ух ты. Кирилл остановился, подождал, пока немного успокоится сердце, снял очки, положил их в карман и двинулся дальше.
Новость он услышал после третьего урока. Учителя стояли в коридоре и что-то взволнованно обсуждали. Кирилл улавливал отрывки фраз:
— Шевцов, молодой парень… На трассе… Насмерть… Лоб в лоб при обгоне…
Очки начали жечь ему карман.
Три урока Кирилл просидел как в воду опущенный. Он её не видел. Тучу. Надо было меня спросить, я бы ему сказал. Но он не спросил.
Страшно мучила изжога. Учителя заметили, что с ним что-то не так, и зная болезненность Кирилла, не стали его трогать. Дома тоже ждал сюрприз. Мама была категорична:
— Где они?
— У меня изжога.
— Где они?
Судя по поджатым губам и острому взгляду маленьких глаз, Аня ей уже все рассказала. Про голых теток.
— Ты это о чём?
— Давай их сюда!
Мама протянула руку. Делать было нечего. Пришлось отдать. Аня торжествовала.
— Больше ты их не увидишь.
Кирилл не сомневался, так и будет. Раз мама сказала, значит, не увидит. Позже мама призналась, что выбросила очки в мусорный ящик. В городе.
Кирилл смирился с потерей быстро и даже немножко обрадовался. Сразу пришло душевное равновесие и успокоилась изжога.
Ночью ему приснился кошмар. За ним гонялось чёрное облако и пыталось прицепиться к ногам. Он несколько раз просыпался в холодном поту. И снова чуть не проспал. В этот раз мама этого ему не позволила. Кирилл не выспался. Он ходил по дому как зомби, механически собираясь в школу, затем взял свой кожаный министерский портфель и без особого желания вышел из дома.
Светило тёплое весеннее солнышко. Оно то разрасталось до неимоверных размеров, то сжималось в теннисный мяч. Дома расплывались миражами. Автомобили двигались рывками. И птицы оставляли инверсионный след, ну прямо как самолеты. Кирилл отчётливо видел черты лиц людей на большом расстоянии. И содержимое их сумок. Без очков. И ещё много чего…
Кирилл непроизвольно ускорил свой шаг, не прошло и нескольких минут, а он уже летел как на крыльях, плотно прижимая к груди свой министерский портфель. От его солидности не осталось и следа, его имидж трещал по швам, но Кириллу было все равно. Он щурил глаза и часто моргал, пытаясь избавиться от наваждения, он не был готов к такому обилию света и красок. Кирилл несколько раз порывался снять несуществующие очки и вернуться в привычный мир. Но, увы, обратного пути не существовало. Кирилл вертел головой на сто восемьдесят градусов. Он ловил настороженные взгляды прохожих. Они понимали, с мальчиком что-то происходит. Но помочь ему никто не мог. Прохожие остались по другую сторону экрана. И прохожие, и мама, и Аня и все, все, все. Ему вдруг стало страшно. Кирилла испугало одиночество. Он не был готов шагнуть в новый мир.
И тут он увидел её. Незнакомую девочку, на которой были надеты его очки. Его очки. Никаких сомнений: те же стёкла идеально круглой формы и блестящая тонкая металлическая оправа. Она следовала за ним, отставая на несколько шагов. Он оглянулся раз, второй. Девочка смотрела куда-то вдаль, её лицо сохраняло невозмутимость. Но сквозь черноту очков он видел её глаза, они улыбались: «Не боись, парень, пробьёмся».

Ступайте и постарайтесь исправиться

Я сказал несчастному чужестранцу следующее:
«Вы не такой уж плохой человек.
Ступайте и постарайтесь исправиться»
(Марк Твен «Человек, который совратил Гедлиберг»)

— Ступайте и постарайтесь исправиться, — сказали они ему у Марка Твена.
Мы своему бродяге ничего не сказали, мы отнеслись к нему с пониманием, а может быть, даже с теплом. У нас в стране так принято. И он сказал тогда:
— Загадайте желание.
То, что желания начинают исполняться, мы поняли на следующий день, когда младший Сидоров вышел во двор с настоящим маузером. До этого он ходил с деревянным и стрелял кур «пух», и стрелял прохожих «пух, пух».
— Ну всё, — подумал я, — конец курам… и прохожим.
Младший Сидоров был пятилетним оболтусом и редкостным разгильдяем.
Затем появился средний Сидоров на «Харлее», на хромированном монстре, который стоил больше, чем весь наш дом вместе с жильцами, даже если жену Сидорова продать по двойной цене и два раза. У среднего Сидорова всегда была тяга к технике, и у него был мотоцикл из тех, на которых час ездишь, месяц чинишь. А тут «Харлей».
У Семёновой появились серьги с бриллиантами. И возьми-пойми, или она желание такое загадала, или ей просто представился случай объяснить их происхождение. Семёновы вообще вскоре съехали. Видно, сбылась их мечта об элитном жилье.
Петрова похудела, ходит стройняшкой, собирает восхищённые взгляды. Дочка Петровых, что называется «дуб дубом», вдруг стала отличницей.
В общем, каждый чего-то пожелал…
Я, к примеру, начал подниматься по карьерной лестнице.
Мы друг за другом следили внимательно, интересно все-таки, и опять же тайком желания сравнивали, каждый думал: «Не прогадал ли я?»
Загадывали то, что первым в голову пришло. Всё так неожиданно произошло, да и времени на раздумье не было. Но получалось, что у всех всё как-то на равных было.
Пожалуй, у меня лучше всех. У меня по службе такие перспективы намечались, что даже элитное жильё Семёновых меркло.
Только у Сидорова старшего ничего не появилось, и ничего в жизни не поменялось. Вот и мучились все мыслью: «Что же он такое загадал?» А он молчит, и не надавишь. Сидоров-младший по двору с маузером ходит. Нет, кур он не стреляет и прохожих не стреляет. Но если у тебя есть настоящий маузер, тебе не нужно стрелять. Достаточно того, что он у тебя есть.
Почти год прошёл с того случая, всё постепенно забываться стало, меня уже личный водитель возит, и мы готовимся к переезду. Я как-то мимоходом, уже с высоты моего нынешнего положения возьми и спроси Сидорова-старшего:
— Так что ж ты, дружище, тогда ничего так и не загадал?
— Загадал, — был ответ.
— Не сбылось?
— Сбылось, кажется.
— Как так? Поясни.
— Ты помнишь, в прошлом году весь мир говорил о тайских мальчиках, которые оказались отрезанными от мира в затопленных пещерах. Вот мне и подумалось: пусть бы их спасли.

И тут мне стало стыдно за свой карьерный рост.