Никогда не влюбляйся в поэта,
Ведь не в страсти куются стихи.
От него не дождешься ответа
И не купишь его за цехин.
Не пытайся молиться за душу,
Ведь не в боге спасенье его.
Он к печали твоей равнодушен,
Ибо чёрствое он существо.
Не нуждается в вашей любви
И не просит прощенья у музы!
Вся любовь его — розы в грязи,
А он сам по себе — безыскусен.
И жестоки его мадригалы:
Ранят сердце и душу они…
А речей его злых ураганы
Не залечат засечек любви.
А слова преисполнены яда,
Ты стремглав от него когти рви.
Не метай ему горечи взгляда,
Не избавит побег от любви…
Со стихами своими он вечен,
Не угаснут ли годы твои?
Догорают прощальные встречи,
Ты все чувства свои разорви!
Один
Пейзажи мертвого города.
Хоть и ходят по улицам люди,
Мне холодно!
Сигарета с ментолом будит
Дымом прохладного говора.
Мир амплитуден.
И кофейные зерна — довод!
Добравшись до сути в этюде.
Ты скован.
Одиночество — часть минуты.
Вечности образ размыт в окнах,
Ты смутен.
Но засов полушарий сорван,
Стал выход из дома дебютом,
Ты порван.
Переулок желаньем соткан.
Встреча с мечтой — часть предрассудка,
Ты воткан.
Не хватает мыслям рассудка,
Кризис души — горечи створка,
Ты шутка.
Рефлексию бросаю в топку,
Одиночество — часть побудка,
Ты кукла,
Которая жаждет уюта,
Но депрессия — это вьюга,
Ты напуган.
Одиночество — часть досуга,
Сигарета с ментолом — разлука,
Ты умер!
Пейзажи живого города.
Хоть и ходят по улицам люди,
Я умер.
Мне не холодно…
***
Ночь. Шепот завис в голове, будто плачущий рефрижератор.
Вточь. Передается моё аморфное состояние.
Прочь. Здравый смысл вступает в реакцию с идеей фикции, в качестве катализатора душевной низменности.
Смочь. Осилить колебания нейронов в теории беспринципности — деяние человеческой искренности.
Превозмочь. Очерки святых писаний, отказавшись от благ — дозация двухсот двадцати вольтовой информативности.
Отсрочь. Свое желание быть частью одиночества монотипного,
Ведь без людского внимания вы, вы все сгинете!
Обесточь. Своё понимание конвульсивной реальности,
Где адаптация — конечный результат данности, а кофе, вода и еда — потребность для реализации твоей эффективности.
В эту ночь. Все покажется тебе слабостью: семья, друзья, коллеги, привычки и искренность — завянут, как роза, возникшая на трассе М9 из-за твоей неуплаты за тариф объективности.
Вточь. Передастся каждая минута костлявой жизни за несколько мгновений твоей холодной, сумбурной и тленной переписки
С человеком внутри тебя, который сожалеет о том, что ты не смог реализовать себя…
Смочь. Не пустить слезу, лёжа в заплесневелом углу, в тридцати градусный мороз июля, в комнате, где когда-то умер в тебе человек,
Ты просишь у Бога:»Прошу, помоги!»
Вточь. Повторяя уже сотый раз «прости», я скажу: «Для тебя Бога нет. Умирай. Вот и пройден твой век.»
Вточь — в значение в точности.
Реальность
Черно-белые полосы все чаще срастаются в одну сплошную черную полосу,
По которой я босыми ногами в бреду, как «Нисан» без резины, словно карикатура, иду
По путям тёмноголосым, будто я в плохом Голливудском кино, мешают меня с отбросами — кинолента дерьмо!
Сбитые в кровь колени, смех Пелевина и бредут слова в голове: » Вы, мой товарищ, сейчас в пустоте!..»
Отголоски симфоничных котов, перемешанных ироничным высказыванием,- «Мы все тут со «стразами», а в ответ,- «Упаси Бог!»,- суть недосказанности;
Как итог — сорвет «крыши домов» порывистый ветер жгучих слов, имеющий температуру замёрзших льдов, состоящий из предрассудка оков, или иллюзии вдох
Вдруг разорвет реальность немытыми фразами, доведя тебя до фантазма:
Ради отсутствия сюрреалистического понимания дня, дабы сломать настоящее, чтобы считали «нормальным» тебя!
Ночной бриз арктической жары, как роза, выросшая на улице в последний день декабря,
Есть наркотический трип или результат депривации сна,
Который кончится… Когда-нибудь кончится для тебя и меня! Если вынешь смысловые галлюцинации из своей головы, закуришь в последний раз и напоследок скажешь: «Фантасмагория в нас!..»
Черное и белое
Эпиграф.
Мне однажды сказали, что жизнь — это приквел к вялодраматическому Голливудскому фильму.
Простуженный город: лихорадочно льет дождь в декабре,
По улицам ходят в серых одеждах люди, призывая богов вернуться к весне.
Угрюмые, грязные горы Хрущевок, выстроенные в прошлом веке, смотрят,
Как разрушает полиморфизм жизни человек, превращая все в белое или черное.
Контраст в виде сточных канав и дымных заводов —
Аллегория на пачку сигарет и выпитую каждым вторым (без закуски) водку.
Вместо попсы по радио играют песни Цоя, а незнакомые люди приглашают в квартиру —
Тоже еще одна аллегория на Голливудские фильмы.
Кто-то на кухне ставит чайник (хочет вкусить порцию дешевого кофе),
Кто пьет в семь утра холодное пиво, кто-то танцует вальс с безногим.
Кто-то кричит «Довольно!», зажали голые стены,
«Я как в неволе. Перережу вены…»
На улице спорят люди, влюбленные рвут свои пасти,
Сглатывая слюни от злости, разрывают перепонки прохожих на части.
А погода все шутит: кончился дождь, сменился градом,
Который, падая на асфальт, превращает дорогу в лаву…
Тонут машины, тонут люди, захлебываясь в собственной мечте!
Мечтают, чтобы жили, как в Голливуде, но осядут в Москве —
Это всё аллегория, жизнь во сне.
И поезд мчится с миллионным количеством пассажиров,
Посадочная станция — жизнь, конечная — вымрем…
Печальные музыканты не плачут
Печальные музыканты не плачут.
Они лечат свои проблемы покупкой сигарет и дешевой водки на сдачу.
Печальные музыканты не плачут.
Они мнят себя циниками, но раньше гордо били в грудь и назывались романтиками!
Печальные музыканты не плачут,
Когда выдают свою рефлексию за «Hennessy», по сути являясь «Лосиным Берегом» или «Балтикой».
Печальные музыканты не плачут и не верят в монотипного бога.
Они пишут на стенах кровью: «Черепа для трона!»
Нет. Печальные музыканты не плачут, а только воют,
Когда из-за передозировки сужается комната и приходится из неё выйти.
Они говорят стоп-слово: «Хронос, изыди!»
Печальные музыканты не плачут, но впадают в кому,
Ведь они потеряли статус инкогнито для своей комнаты.
Печальные музыканты не плачут и их не видят,
Потому что шаманы берут себе других духов-хранителей.
Печальные музыканты не плачут и никогда не вымрут,
Посадят сакуру и отдохнут с русалкой на водяной лилии.
Печальные музыканты не плачут и от жизни кайфуют:
В пламенном рейве под WestBama с солнцем танцуют.
Мой ангел
Ты багряные крылья свои распусти — грешный ангел!
Взгляд печальный ласкает пусть грубые руки мои.
Звезды стылые вновь оживи, ты мой странник,
Что угасли от жала пчелы!
Ты мой ангел, прошу, дай свою руку, от сладкой беды защити.
В сотый раз от порока сбиваю я ступни босые с пути.
Кто-то шепчет дурманом у уха: «Умрёшь ты, тебе не уйти!»
Я кричу робко падшему ангелу: «Друг мой, прости!»
От отчаянья немощно плачу: меня не спасти.
На прощанье надень свой преКрасный от боли «Финер»!
Поцелуй раскалённым свинцом, а в груди же Перуна роди,
Разведи те мосты у витрин, где написан «модерн»,
В моём разуме куст алых роз посади.
Ты не думай о страхе, не стой у гранитной плиты.
Ты мой ангел, прошу, не молись и не жди в облаках.
Не успел я сказать, как же сильно, до смерти любил,
Но уже не скажу, ибо ждёт меня ад.
——————————————————————-
Finery(finer)- наряд.
Зима меня обманула
Зима меня обманула
накануне нового года.
Она вылетела, как гопник, из переулка,
выломала сосулькой железную дверь,
накрыла окна стальной решеткой,
отжала горячую воду из батареи,
сломала снежком десять ребер,
перекрасила серые стены в жёлтый,
вынесла, объединившись с весной, всю мебель,
вежливо попросила мои ментоловые сигареты
и оставила одного в пустой комнате
с меланхоличными стенами,
кинув под ноги вместо веревки и мыла,
прочитанный мной прошлым летом сборник
стихотворений
Сергея Есенина,
купленный на набережной реки Фонтанки
в период Яша
за
почерневшие
цветы
сакуры.
Абстракция
Во рту привкус эспрессо перемешался с ангельской пылью.
Забавно. Я-то думал, что это был сахар…
Отрадно. Вижу фигуры нетленки в стиле эпохи минимализма:
Как в песне Летова сгущаются краски в одиночной камере, представленной четырехмерным пространством, состоящим из четырех стен двоичного кода.
Тлен! В камеру заводят нового жителя, всем видом похожего на нонконформиста, представляется футуристом.
Говорит, что превратит «балтику девятку» в шедевр по типу Пушкина, а после выстрелит строчками как ядром из пушки.
Достает «Нашу Марку» из кармана, поджигает её искрой в голове, смотрит пренебрежительным взглядом, садится на пол, материализует из воздуха патефон с пластинкой «Времена Года», но играет «Почему ты не любишь меня» Дэвида Духовны.
Выдыхает последний раз. Клубки Смолистого дыма заполоняют комнату.
Ну а после резко встает, пробивает головой потолок, устремляется вверх, улыбается подстать мудрецу, делает кувырок и исчезает во тьму.
В котелке эхом (по ощущениям как будто после бадуна), отдаются его последние слова: «Воля в неволе, свобода- бутылка вина, жизнь — фул-хаус в покере или в «морской бой» игра!..»
В дыре, находящейся на потолке, виднеются жидкие облака, которые, капая на меня, представляют трейлер к арт-хаусному кино.
И становится ясно по симфонии южного ветра (вроде слышится «Реквием»), что город простужен, пронизан тропическим климатом чьего-то незакрытого холодильника…
Из-за этой стужи остекленели люди, застыли машины в форме крестов, оставив радужные лужи,
В результате того, что солнце стало серым, по причине разлитого на холст кофе с молоком.
И все настоящее оборвалось, превратившись в скомканный листок. Полетела
работа творца над свечой в окно. Оказалось, что художник- абстракционист, живущий в саду черных роз, создал гиперболическую реальность
Для показа того, что жизнь — фатализм в черно-белом кино.
Только ветер
Только ветер всезнанья мне завывает похвалой о скрытом значении слова,
Что поэт — революционер, который изливает чувства свои о жизни убогой!
Что забавы пустых обещаний обетов — тщета жаргонизмов ветхих, как диахромность, заветов.
Что на грани нашего века обыватель насыщен стихами великих поэтов.
Что никто не пытается мыслить глубоко, будто люди есть отражение Бога!
Что искусство — литота, которая жаждет гиперболического оборота.
Что любовь — непомерная мера, душевная мука, болезнь Аспергера.
Что стихи — актуальные думы и набросок феноменальных на страницах этюдов!
Что печать — невозможное дело, если нет денег и веры в начинание это.
Что мечта, создающая шедевры мира литературы, есть синоним свободы.
Что она толкает поэта на желанье быть услышанным человеком немедля…
Но! Обыватель не видит афористичность мотивов, ведь стихи для него- картина,
Не имеющая смысла, позыва, дешевое, как бутыль одеколона, чтиво.
Поверхностный смысл, вялый набросок, сивый мерин — так скажет любитель «пушкинских вбросов.»
Ну и вам, всем поэтам, кто пишет по схеме убогой, я скажу: «Слушайте, слушайте ветер…»
Зима в том году
Зима в том году была странная:
Вместо снега лил желтый дождь, как музыка из советских колонок моего соседа.
Я отчетливо помню,
что у него тогда играло —
самый депрессивный
альбом «Нирваны».
И как он подпевал и сопровождал это
действо, наливая и выпивая
уже второй стакан вишневого блейзера.
Откуда я это знаю?
В тот момент я стоял на балконе, курил и наблюдал за ходом тех концептуальных вещей,
которые точно изменят мир.
Знаете, что я увидел?
Птицы, которые должны были улететь в теплые страны (на улице -30),
Вместо этого слетелись в Москву и Питер
И начали жить как люди:
Снимали квартиры, приобретали машины, устраивались на работу,
заводили семьи и прочее,
Что делали туши из крови и плоти.
И знаете, что я после всего
этого понял?
Видимо, я перепутал таблетки от шизофрении с теми грибами,
Что дали мне два наркомана на Крестовском.
Как же меня накрыло!
Я даже услышал, как комната
говорит со мной голосом Бродского.
И мне пришлось из неё выйти.
А когда я оказался на улице,
То деревья, которые уже должны были скинуть листву,
Почему-то стояли зеленые.
А сосны просили на них не смотреть,
Когда они голые.