Не обижайте стариков

Не обижайте стариков.
Они лишь в том и виноваты,
что были молоды когда-то —
на перепутье двух веков…

Не оскорбляйте стариков
презреньем либо недоверьем.
И мы однажды постареем,
и нам понадобится кров.

Оберегайте стариков
от груза новостей печальных,
от детских выходок нечаянных,
от неуверенных шагов.

Пусть ими каждый день прожитый,
покоем как плющом увитый,
наш список сократит
грехов.

***
Я давно не пишу от руки.
Ни стихов, ни раскаянных писем…
Ни единой неровной строки,
выдающей порывистость мысли.

Я давно о любви не кричу,
и ни в чём не уверенный твёрдо,
всё по клавишам мёртвым стучу,
выбивая взаимность у Word’а.

* * *
Любого, кто попросится в мой дом,
могу приветить за своим столом.

Бродягу, не жалеющего ног
на запыленных наждаках дорог;

и фарисея, чтящего закон,
и мытаря, сколь б ни был грешен он.

С собой за стол я усадить готов
любого гостя, ищущего кров.

Хлеб преломить, налить стакан вина
и выяснить: чья правда? Чья вина?

Первична ли душа, или живот,
достоин ли правителей народ?

Поспорим, поругаемся. Потом
помиримся и к истине придем…

Но гости не торопятся ко мне,
лишь с тенью я своей наедине.

На взморье

Там где вороны
Дразнят чаек,
где людям море
по колено,
едва себя обозначая,
трепещут контуры
Вселенной.

И на её разверстой
карте,
дрожащей тонкой оболочкой,
исчезли все координаты —
географические
точки.

Меня ищите где хотите:
при свете дня иль со свечами,
хоть на земле, хоть на орбите…
Там, где вороны
дразнят чаек.

Откровенность

Мы говорили каждый о своём,
Как будто бы не слушая друг друга.
На небе стыл медовым пирогом
Растущий месяц в форме полукруга.

Мы за ушедших поднимали тост,
их только добрым словом поминая,
и прошлое вставало в полный рост,
день нынешний собою заслоняя.

Наш разговор то тлел, то возгорал,
холодные разбрызгивая искры.
Как в деревянных бочках, дозревал
в простых стаканах золотистый виски.

Потом зачем-то завели про дождь:
«Ему не видно ни конца, ни края…
Ах, эта осень, что с неё возьмёшь,
Если она упрямая такая?»

Друг перед другом каялись в грехах,
в поступках признаваясь сумасбродных,
и спьяну в точно найденных словах,
прощали их друг другу благородно.

Останкино

Наш старый дом, привычный наш мирок!
Здесь вид из окон, как на мир вчерашний,
где, точно вехой, северо-восток
прибит к земле Останкинскою башней.

Где пончиков горячий аромат
с дворцовым перемешивался духом,
и ветер среди парковых оград
играл в июне тополиным пухом.

Здесь шум трамвая в стык оконных рам
протискивался, стены раздвигая,
и Троица звонила по утрам,
колоколами гулкими качая.

Булату Окуджаве

Арбат рифмуется с Булатом.
Булат рифмуется со мной.
Мы оба выходцы с Арбата,
как дети улицы одной.

Мы незнакомы лишь случайно —
виною разница в годах.
Но общим связаны звучаньем
в квартирах темных и дворах.

Арбатские космополиты…
Одной вакциною с тобой
мы от беспамятства привиты,
точно от оспы ветряной.

Юрмала

Моря голубой опал
утра раннего зачатье
на песке твоя стопа
нестираемой печатью

и от запаха сосны
в лёгких воздух словно в мехах
все смешалось быль и сны
радость плача горечь смеха

море к вечеру темней
на песке печать застыла
или всё приснилось мне
или это всё же было

Маме

Послушай, мам,
ну как тебе в том мире,
где вечно день
и где царит покой?
А хочешь, угол
выделю в квартире,
чтобы жила ты
рядышком со мной?

Чтобы твоё
присутствие на свете
мы ощущали
также, как тогда,
и в каждом запылившемся
предмете
тебя бы узнавали иногда.

Ты правнуков
увидишь, наконец-то,
они к тебе потянутся душой…
Почувствуешь
их шумное соседство,
сравнив невольно
с райской тишиной…

Ты как всегда,
наверное, при деле —
твоя неугомонная душа
познала невесомые пределы,
вокруг Земли
бессмысленно кружа…

Или, давай, с тобой дождёмся лета,
когда просохнет
деревянный дом.
На даче станем есть
твои котлеты
и запивать
рубиновым вином.

С тобой прикурим
от последней спички —
из старого запаса сигарет.
Ты так и не отвыкла
от привычки…
А я в «завязке»
уже пару лет.

Послушай, мам,
тебя не принуждаю.
Как и всегда,
тебе самой решать…
Но этот дом
займёт кусочек рая,
коль в нём твоя
поселится душа.

***

В природе происходят чудеса:
как занавес раздвинутся леса
и обрамят собою по краям
цветущее роскошество полян…

Разбавит вкус малины на губах —
перед чащобой первобытный страх.
И как на соснах, клейка и светла,
вдруг на ладонях выступит смола.

И солнце наподобье маяка,
Указывает путь из далека,
Чтоб вывести до сумерек меня
Из чащи леса в светлые поля.

***
Ты меня, конечно же, простишь —
Для отказа не найдёшь предлога.
Шумно дверь
навстречу отворишь,
мимоходом поминая Бога.

Опахалом взгляда обмахнёшь,
Впустишь нерешительно,
не сразу…
И уняв предательскую дрожь,
вымолвишь
незначащую фразу.

И неважно, чья была вина,
что плескалась
жидкостью в сосуде.
Эта чаша выпита до дна
Бог — судья, он как-нибудь
рассудит.

***
минуты уплотнились
до часов
часы до дней
а дни до годовщин
на свете не придумано весов
для измеренья этих величин

чтоб взвесить бремя
выпавших потерь
и вкус познать
предательств и обид
они не значат ничего теперь
и лишь душа фантомная болит

на эту боль случается подсесть
хотя порой и сам
её творец
когда у бытия начало есть
должны быть середина
и конец