СИМОНИД
1
Запоминаю. Точных соответствий
на бытие накидываю сеть,
увязываю — память прирастает
одним, другим. Но хитрые уловки
не стоят простоты и широты
поэзии: вот помнит без изъяна
гнев Ахиллеса, Трою, скорбь Приама,
войну не на живот.
Себя так помнит космос, боги помнят,
гекзаметрами, ямбами спасаясь
от Хаоса, очерчивая круг
граничный бытия.
2
Что вы такое, боги? Чем я дольше
о вас гадаю, размышляю, вижу
творящееся…
3
Ты будешь рад, как я умру, другой
потом твоей порадуется смерти,
мы все у ней в долгу, зовем и ждем,
наследуем и мстим. Мы сами тянем
ее на нашу землю с жадной силой,
надеемся, а только перестанем —
и нет ее, все живы, всем она
уступит время, позабыта всеми.
4
Приходят полубоги, удаляют
смерть от поэта; гибель хороша,
пришедшая возмездьем за твое
прямое дело, за твои слова —
но сколь же лучше жить стихам кругом
обязанным, за каждый лишний вдох,
и вправду жить поэзией одною,
ее неутомимым попеченьем.
5
Зеленый холм. Неторопливый гость,
стою перед могилкою, шатаюсь —
так он пришел бы в память обо мне,
случись отстать мне. Крепко спи, поэт!
Вот камень невеликий над тобой,
лозою виноградною увитый,
как лучшей эпитафией, ее
в слезах и пьяный Дионис писал.
«Анакреонт, ты лег сюда проспаться —
похмелия не будет, крепок сон».
6. Даная и Персей
Ларец плывет, и море, в час недобрый
принявшее богатый дар, влечет
его волнами вдаль. Младенец спит
под шум валов и колыбельной песни.
И мать, над ним склонившись, замечает
улыбку, улыбается в ответ,
страх отпускает: убедить живых
не может смерть, надежда только может –
мы робко улыбаемся, и к нам
обращена всевышняя улыбка.
7
Смотрю на человека, на его
дела: в холодном воздухе дыханье
прерывисто, а в доброй доле ты
хорош и добр, а жизнь переменилась —
и где твои привычки? Все живем
колеблемо, несчастно, навесу;
как сложатся условья, таковы
и мы, и наши мысли, не равны
самим себе…
ПИНДАР
1
Холодная, прозрачная вода.
Фалес был прав: текучая стихия –
основа наших страхов, наших слов,
все держится на ней, в нее впадает,
живет и умирает в ней; вода
подхватывает, тащит, заливает —
мы словно рыбы серые, немые,
скользящие по волнам, под холодным
осенним ветром к ненавистной суше.
2
Бег олимпийский, скрип колес у меты,
пыль серая, под небом голубым
взметенная отчаянной погоней,
свет солнца яркий; доблесть и победа
сопутствуют, от первого глотка
не утихает жажда: трезв и зол,
пьешь до желанья сердца, дальше пьешь,
как будто вечность жирными губами
смакуешь, тянешь, всасываешь, плоть
и кровь ее мешая со своими.
3
За рощицей недальней есть поляна,
там в час полдневный, жаркий, средь уставших
богатых трав, сквозь ужас дня священный,
сквозь марево дрожащее я видел,
я слышал: Пан поет мои стихи —
иль это шорох листьев был, природы,
воды и неба? Всё мои слова —
чем может быть еще в краю родном
подвижный полон воздух?
4
Всё жгите, но оставьте дом поэта!
Война почти проиграна, а город
чем держится? Уверенностью их
в исходе штурма, нелюбовью к спешке;
от македонских варваров не будет
пощады — и еще нас учат! Где он,
дом Пиндара, кто помнит! Разве грекам
до этого? Поэзией мы жили
живою, легконогой, быстрокрылой,
присутствовавшей в воздухе Эллады,
текучим ароматом, тенью ветра —
на что нам память всякой мертвечины?
Да укажите дом ему любой!
5
Я волей не спою — спою неволей,
как на земле не мог, не смел, тебе,
прекрасная царица Персефона,
смерть бедная моя. Уже пора:
я твой как есть — спокоен, собран, прям,
невесел, мертв. Ты просишь старых песен
земных, вчерашних, вольных и распутных —
я запою в твоем их темном царстве,
сперва робея, после разойдусь –
и где ты смерть, и что такое ты?
Пока поешь, не страшно — голос долго
не молкнет на просторе нежилом.
6
Победа достается лучшим — бег
не удается недостойным: как
ни ухищряйся, ни хлещи коней,
с умением и быстротой какими
ни огибай, почти касаясь, мету,
а боги не допустят, чтобы доблесть
поругана была; приходишь первым —
и, значит, прав, благочестив — вот ставки,
за этим и стремимся.
7
И то, что остается невоспетым,
становится небывшим, исчезает…
АЛКМАН
1
Я эту песню взял у куропаток.
Бог весть о чем поют они, тоскуют,
который раз кричат над степью ровной,
их голос, чист и долог, раздается
привольно, так и я пою, дышу,
и нет конца моим любовным песням,
зовущим куропаточку мою.
2
О, если б стать мне зимородком старым,
невзрачной птичкой! Слабого меня,
уставшего, что б помоложе птахи —
хор девичий — забрал с собой в полет
над морем, безначальной гладью водной
к местам благим, неблизким; я б летел
свободно, беззаботно, охраняем,
несом любовью чистою, бесслезной,
я б легок был, своя не тянет ноша…
3
«О, если б стать мне женщиной!» Для вас
писал, влагая в песни легкий страх,
предчувствия томящие, за вами
летел я легким ветром — стал дыханьем
согласным вашим мой свободный стих.
Я ваша мысль, я ваше слово, я
и вы одно, почти одно и то же.
4
Колюча нить короткая, цепляет
события. О, отпусти, неволить,
судьба, меня и путать перестань.
Чем жестче, тем короче эта нить.
Как я устал! Пореже вспоминай,
всесильная, что жив еще, не помер,
кой-как пишу, дышу — оставь меня
на воле, в запустении, забудь…
ВАКХИЛИД
1
А ненадежность темы соблазняет
возможностями, чистого листа
непахано, под паром поле ждет
больших трудов с оралом, бороной,
диковинных посевов, всей погоды:
дождливой, жаркой, ветреной…
2
Огонь мой ровен, тих и не чадит,
и пища его легкая бездымно
в чистейший жар уходит без потерь
и светит далеко.
3
Усилием, нахрапом? Нет, легка
поэзия, изящна, силой воздух
свободный не берется — что теряю
в бессилии своем, то возместит
изящество, возьмет проникновенность…
4
Пою для умных, сильных, для немногих,
спокоен, тих, упрям. Что мало будет
запомнивших, я знаю; часть моя
при общем дележе невелика,
но время за меня — ах, это время,
щадящее меня, вокруг всех губит…
АНАКРЕОНТ
1
Ах, старый педераст, какие песни
поет, слагает! Робко повторяю —
и снова происходит это чудо
поэзии. Дыхание гнилое,
божественное, старческое в долгих,
коротких звуках крепло, истощалось,
и, между бормотаньем полусонным
и полупьяным путаясь, слова
звучали как ни у кого ни до
ни после, никогда, и всё так просто,
так явственно, так ярко, так легко.
2
Поэзия течет сама собой,
ничто ей не преграда, где захочет —
останется, заплачет, рассмеется,
а там, где пьют, ей проще, там, где любят
ей веселей. Пошатываюсь, как
во рту моем последний зуб, и вот
подхватывают Вакх и Аполлон
любимца — начинается. Поэт
смешон и пьян — поэзия прощает
и не такое, старость, немощь, смерть —
и те прощает, не считает их
за важное…
3
Каким еще тиранам ко двору
придешься, где приклонишь отдохнуть
головушку бедовую!
4
Нам воспевать простого быта прелесть
без роскоши нельзя, и ты, знаток
изысканных пиров, тончайших вин,
любовных игр, подарков драгоценных, —
ты ценишь простоту, ее поешь,
изнеженный, задумчивый, спокойный,
испробовавший все, чем жизнь богата,
отвергший и ее принявший вновь,
поешь ее в ее круговороте,
в излишестве, избытке — есть еще
в Элладе города, где чернь не слышно
и где слышна поэзия.
5
И город возвращается к свободе,
народ пока ликует, а певец
неторопливо собирает вещи,
но, вспомнив, у кого осталась книга,
он вздрагивает, глубже прячет деньги,
уходит не прощаясь…
6
Любую смерть не выберешь, но боги
мудрее нас, и в грозди виноградной
сладка погибель. А совсем без боли
нельзя. И посылаются дары
последние и дорогого стоят –
бери, не сомневайся: этих ягод
сок холоден и терпок, вволю пей.
7
Их воля — пусть воюют те, кто хочет,
наносят раны, раны получают,
их смерть близка, их слава ненадежна.
За чашею вина хочу я слушать
Эрота шутки, прорицанья Муз,
а не рассказ о ваших диких распрях.
Ты выжил, победил, сбежал, вернулся,
так не затем же, чтоб в речах и песнях
боль бередить: мы все повоевали,
мы все умрем, мы все страдаем, мы
важнейшим делом заняты — любовью
небуйною да пьянством беззаботным.
АЛКЕЙ
1. К Сапфо
Ах, как бы я хотел тебя, подруга,
обнять, прижать, фиалковые кудри
рукою смять, ах, как бы я хотел
сказать тебе каких-то пару слов
для лирики для нашей слишком тихих,
простых и жалких! Как бы я хотел,
чтоб ты мне не стихами — так сказала
то, что счастливым сделает меня.
2
Ковшом о дно бочонка. Эй, еще
несите! Нас не выманишь ни в море,
ни в поле, ни на улицу: нам вид
любой противен под открытым небом,
любой нам свежий воздух нехорош —
что ветром продуваемый, что солнцем
прогретый, вешний; то ли дело здесь
ковшом о дно бочонка стук да стук!
Нас не зови, поэт, и пей не с нами.
3
Издох тиран — ликуйте! — миновала
беда, страна свободна — мы дождались
дня светлого, все убрано с пути
прямого, нынче пьянство не порок,
я сам стою нетвердо на ногах,
сегодня можно — пейте, сдох тиран.
4
И ты был с нами, с нами пил вино,
участвовал в делах, делил опасность,
скользили мы над пропастью — никто
не струсил и не предал. Победили —
один ты преуспел при дележе,
сожрал страну, мы изгнаны, мы снова
мечи готовим, и среди своих,
как и тогда, доверие во всем.
На этот раз не украдут победу:
не с нами ты, а мы идем к тебе.
5
Двойная мысль в душе моей, двойное
я слово говорю — ты прав; ты сам
так сделал, что, в краю родном чужой,
я вынужден хитрить; и лев хитрит,
попавший в сети хитрые, — пожди,
он вырвется, я вырвусь, и тогда
начнется по-другому, сила в силу
ударится, железо о железо.
6
Что ждем? Какие хищники царить
над нами будут, сколько самовластья
мы вынесем, покорные? Страна
в каких еще забудется надеждах?
Что ждем, и сколько ждать, и что еще
должно случиться?
7
Круг дружества. Как ночь за разговором
мы скоротаем, так и будет ясно,
что дальше делать. В нашем корабле
пробоин нет: спасемся — так спасемся,
а нет — так гибель в этом хищном море,
в бушующей судьбе отчизны милой,
нам не страшна. Погибнем, так погибнем.
АРХИЛОХ
1
В копье все достояние мое:
пока сражаюсь — жив, копье мне хлеб,
вино дает, и сплю я, опершись
на славное оружие; убьют,
когда забудусь, если отпущу,
пока сражаюсь — жив…
2
Охальник, негодяй, прелюбодей
и, если надо, трус — все сам сказал
я о себе, чего еще хотите…
3
Я не гожусь? Но я готов хоть как:
хоть гостем в дом, любовником случайным,
хоть мужем — только дай; я серебра
и золота жалеть не успеваю,
чуть наберу в горсти — тебе снесу,
я сам не свой от страсти, ночь не сплю,
а днем хожу как тень — бери меня
с поэзией, с деньгами, с потрохами.
Ну кто еще возьмет тебя такую
как есть — мотовку, шлюху? Я тебе
ни словом ни полсловом не припомню,
я сам забуду, только не гони.
Ну где еще? Ну кто еще? Давай же!
4
От страсти трепыхаясь, как ворона,
я всех богов молил, да будет дева
доступна, благосклонна — и чего?
Не получилось: девственность твоя
не для меня; ни брачного чертога,
ни рощицы укромной — так стою,
один, стою приапом среди сада;
я выживу, я бросил щит в бою
и спасся этим, женщину бросаю,
кто подберет — будь проклят; я пишу,
поэзия оправдывает все,
что было и что будет, успокоит
меня, с лихвой воздаст моим врагам.
5
Меня прогонишь — ноженьки раздвинешь
для тех, для этих, встречных-поперечных.
Терзайся, ерзай, закусив губу,
смотри на небо — всяк тебя распашет,
ты всем собой послужишь — хороша,
все любят, ценят, пробовали, знают –
кто где: в лесах, полях, на берегах —
везде сладка, пригожа ты, доступна,
везде мелькали прелести твои,
весь ваш удел спиною отлежала.
6
Обидели, унизили — кого
другого так казнили, для кого
мучительнее было? Но дождусь
дня светлого, когда меня припомнишь
и пожалеешь, пожелаешь ты…
7
Зря, батюшка Ликамб, меня ты просишь:
исправить не получится. Пусть сам я
тебе прощу — поэзия жестока
и памятлива, разве ей возможно
исправить раз написанное? Знай:
я вымараю даже — не поможет,
забуду — не поможет. Поищи
покрепче крюк, веревку покороче…
ГИППОНАКТ
1
Дай каши, бог, иначе что за бог ты,
боящийся горшка печного? Каша
поэзию мою питает. Долго
не евший ничего, я замечаю
какую-то несчастную наклонность
к возвышенным мечтаньям. Дай мне каши,
и я начну, горячею насытясь,
пеан великий, кашу прославляя.
Ты зря не веришь: эта тема — каша —
так подходяща для пеанов наших,
приманчива, сытна, сладка, душиста.
2
Я знаю это дело лучше всех,
так что ж так мало платят, редко платят?
К каким-нибудь наемникам, гребцам,
паршивым пастухам, крестьянам вы
и то щедрее, боги…
3. Война лягушек и мышей
Бойцы не хуже Гектора с Ахиллом
сошлись на смерть — вода и суша спорят
за первенство, на черных кораблях
приплывшие ахейцы землю топчут,
терзают Илиона; писк и плеск,
бодрящие к невиданному бою,
к смертоубийству, слышатся; Арес,
губитель смертных, строит, движет рати —
колеблются враждебные стихии,
земля гудит, кипит вода седая;
и в малом теле храбрость велика,
и смерть страшна для жизни краткосрочной
и доблестна. Лягушек и мышей
война не остается без аэда.
4
По камню тук, еще раз тук да тук —
вот это дело. Пыль белым-бела
дымком из-под удара — камень трудно
с привычной расстается формой, ты
устанешь и уйдешь недоработав,
чтоб завтра снова. Стоят ли того
все эти камни? Да и выйдет плохо,
совсем ведь не похоже — остается,
как ни трудись, а камень камнем: все
искусство по краям его, и в свете,
и в воздухе вокруг него. А может,
не так все просто: хитрый человек,
замыслил ты для воздуха пространство,
ломая камень, размечать, давать?
Тогда всё интереснее и ближе
к искусству настоящему.
5
Я злу отдам усталую от мук,
больную душу, если мне не будет
богатства. Денег дайте. Разве жалко?
А я б зажил привольно, пил и ел
все лучшее, я б лучших шлюх созвал:
чем так валяться, пусть лежат с поэтом,
его пусть любят за стихи, за деньги,
а утром, если позабудут строки,
то пусть и деньги позабудут взять.
6
Дай денег, Плутос, раз у Аполлона
ничем я не разжился. Всех болезней
опасней бедность, но ее лечить
ты знаешь как: червонцев мне отсыпь,
будь новым покровителем поэтов –
без денег ничего писать не буду,
позолоти мне стиль. Давай, бог, деньги.
7
Благие боги, создавая мир
из хаоса, все сделали вы прочно
и хорошо, но что ж так мало денег
вы сотворили? Было б их побольше —
глядишь, поменьше б зла творилось в мире…
СТЕСИХОР
1
И призрак роковой на корабле
плыл в Илион, а женщина стояла
на берегу, молчанье проклиная
и горький плен. Да ей бы лучше плыть
с царевичем, считать морские волны
до Азии — все что угодно легче,
чем так стоять ни в чем не виноватой,
спокойной, чистой, только ждать вестей
с большой войны. Умершие вот так
на землю смотрят, на своих живых.
2
Как Трою отстояли, как отплыли
чужие корабли в морскую глушь
бездонную, как отступили беды,
смерть отошла — рассказывай, поэт!
В твоих словах такая правда дышит,
жива такая сила, что никто
не может сомневаться: Илион
стоит всех прочих крепче городов,
Приам богат, Гекуба величава,
смел Гектор, а Елена так прекрасна,
как Афродита. Слушаем, и слезы
текут: сильна в сердцах прямая правда.
3
Вернувшись в дом, что станешь делать ты,
кто на войне была им смертью лютой,
витала над войсками, в бой звала,
оправдывала кровь; что станешь делать,
что скажешь им, вернувшимся и нет,
дождавшимся и ждущим до сих пор,
что скажешь им? Каких проклятий силой
побеждена ты будешь…
4
Я сделаю, что надо, отрекусь
от правды, ото лжи, ото всего:
война была бессмысленна, и кровь
мы просто так там проливали, смерть,
быстра и незаслуженна, сбирала
с обоих станов дань. Теперь, вернувшись,
стараемся не говорить о том,
чтО видели: какой-то дальний город,
курганов ряд, труд смерти, страшный дар,
из черных корабельных сбитый дОсок,
огонь под небом Азии — все это
не надо помнить, не было, чем меньше
ты с этим связан, тем полнее жизнь,
достойнее и тише.
5
Два сумрачных явились полубрата
приговорить: поэзия и там
слышна, на ваших высях олимпийских,
предполагаю, лучше, чем молитвы.
Верните свет мне, боги, свет верните —
я все скажу, как надо вам, я лгал
невесть зачем, я правду утаил,
верните свет! Я поумнел уже.
Я, значит, угадал тебя, Елена,
я, как Парис, Тесей и Менелай,
наказан за участие к тебе,
за повторенье имени благого.
6
И это будет мировая слава:
ни имени, ни дат и ни стихов,
но прозвище, эпоха, пара строк
случайных, спорных…
7
Вот так мы понемногу создаем
историю…
САПФО
1
Ты безобразна, ты прекрасна, Сапфо,
твой чудный дар порабощает сердце,
а вид трезвит; да будь ты только дух,
то не было б отбою, будь ты плоть
одна — кто б подошел? Ты — дух и плоть,
смугла, коротконога; отпусти
к тем, кто попроще, — мне тебя любить
мучительно и не любить нет мочи.
Пусти меня к себе иль от себя.
2
Вся жизнь девичья только до порога
жилого дома мужнего, вся прыть,
вся красота — а дальше труд постылый
и песни наши; краток век людской,
но сколь короче женский…
3
Всех этих полуласк, полукасаний
чреда легка, двусмысленна, слова
сплетаются для нежной Афродиты
причудливо, и сердце замирает;
поешь о том, о чем не надо петь,
и любишь так, как, может быть, любить
нельзя, но принимает дар богиня
и смотрит благосклонно: ты люби,
певунья, так, как любится, тебе
все можно, все позволено, все будет
воспето и оправдано любовью.
4
Скалы левкадской пик. Полет короткий,
как будто к солнцу, но посередине
пологий, неизбежный поворот
к земле, к воде. О, как свободный воздух
неумолимо обрекает, как
тверда, жестока милая вода,
плескались в ней — как камень холодна.
Одна ты мне, бедняжке, остаешься,
любовь моя, загнавшая на гору,
столкнувшая с нее. Любовь несчастна,
а прочее враждебно, прочно, близко.
5
О, если в хороводе пиерийском
тебе нет места, что ты будешь делать,
чем жить и что любить и в чем твоя
несчастная останется душа?
Все остальные легконогой жизни
дары оставим здесь — что будешь делать
одна в проклятом воздухе пустом
Аида, если нет стихов заветных?
Их повторять — единственная радость,
их сочинять — счастливый труд сизифов.
6
О, будь моей сопутницей, товаркой,
соратницей в борьбе; в любовной схватке
плечом к плечу ляг, тех, кто нас не любит,
принудь к любви, Киприда, пусть стоят
ночь напролет у наших у ворот,
шатают створки, жалуются горько,
пусть любят нас, пусть будет нам покорен
и тот один, которого люблю!
7
Готовься, дева: завтра расплетут
бедняжке косы. Помни все мои
припевы и подруг не забывай
с их песнями. Под брачным покрывалом
стой прямо. Вспомнишь ласки нежных губ
под грубыми мужскими.
8
Богам тот равен в счастье и в страданьях,
с тобой кто рядом, кто в твои глаза
глядит не прерываясь, кто дыханьем
захлебывается. Равна богам,
и равен ты, бессмертье наступило,
взяло нас в оборот, оттеснена
смерть далеко за рубежи объятий.
9
Коль хочешь, вспоминай, коль хочешь, славь
десятой музой — лучше полюби,
прижми к себе, возьми меня такую…
ИВИК
1
Летите, журавли, несите смерть!
Как я молил: возьмите деньги, только
оставьте жизнь — зарезали. Летите,
готовьте казнь неслыханную им,
мучительную, долгую — кто вспомнит
когда-то обо мне, тот вспомнит вас,
святую стаю в небе над Элладой.
Вам столько дел еще, пока поэтов
здесь смертью убивают на земле.
2
Апрель и май цепями оковали
любовников, им сыплются дары
обильные: цветут им розы, вишни
и яблони, им легкий ветерок
весенний, теплый навевает мысли
игривые, а дальше зимних дней
пойдет чреда спокойная, успеет
душа сковать для предстоящих битв
оружие.
Меня же круглый год Киприда держит
в ноябрьском мраке, в стылом декабре,
в февральских вьюгах. Что мне делать с нею?
Ни в зной, ни в холод нет мне передышки,
год напролет хожу под властью хищной.
3
Поэзия своей
свободой тайной мучается — где ей
гоняться за другой, гражданской! Смотришь —
сама она тираннство, не нужны
ей веси, города — и так ее.
Ни власти не беру я, ни свободы:
в тех областях бессмысленны, где мне
приходится трудиться…
4
Киприда, перестань рукою сильною
гнать, нудить победителя бывалого
не с тем под старость рвением на новый
до старой меты круг — еще на опыте
я выиграю, приз возьму, ристаний
удачник, славный иноходью Ивик, —
но я устал, оставь меня, я выдохся.
1
Запоминаю. Точных соответствий
на бытие накидываю сеть,
увязываю — память прирастает
одним, другим. Но хитрые уловки
не стоят простоты и широты
поэзии: вот помнит без изъяна
гнев Ахиллеса, Трою, скорбь Приама,
войну не на живот.
Себя так помнит космос, боги помнят,
гексаметрами, ямбами спасаясь
от Хаоса, очерчивая круг
граничный бытия.
2
Что вы такое, боги? Чем я дольше
о вас гадаю, размышляю, вижу
творящееся…
3
Ты будешь рад, как я умру, другой
потом твоей порадуется смерти,
мы все у ней в долгу, зовем и ждем,
наследуем и мстим. Мы сами тянем
ее на нашу землю с жадной силой,
надеемся, а только перестанем —
и нет ее, все живы, всем она
уступит время, позабыта всеми.
4
Приходят полубоги, удаляют
смерть от поэта; гибель хороша,
пришедшая возмездьем за твое
прямое дело, за твои слова —
но сколь же лучше жить стихам кругом
обязанным, за каждый лишний вдох,
и вправду жить поэзией одною,
ее неутомимым попеченьем.
5
Зеленый холм. Неторопливый гость,
стою перед могилкою, шатаюсь —
так он пришел бы в память обо мне,
случись отстать мне. Крепко спи, поэт!
Вот камень невеликий над тобой,
лозою виноградною увитый,
как лучшей эпитафией, ее
в слезах и пьяный Дионис писал.
«Анакреонт, ты лег сюда проспаться —
похмелия не будет, крепок сон».
6. Даная и Персей
Ларец плывет, и море, в час недобрый
принявшее богатый дар, влечет
его волнами вдаль. Младенец спит
под шум валов и колыбельной песни.
И мать, над ним склонившись, замечает
улыбку, улыбается в ответ,
страх отпускает: убедить живых
не может смерть, надежда только может –
мы робко улыбаемся, и к нам
обращена всевышняя улыбка.
7
Смотрю на человека, на его
дела: в холодном воздухе дыханье
прерывисто, а в доброй доле ты
хорош и добр, а жизнь переменилась —
и где твои привычки? Все живем
колеблемо, несчастно, навесу;
как сложатся условья, таковы
и мы, и наши мысли, не равны
самим себе…
ПИНДАР
1
Холодная, прозрачная вода.
Фалес был прав: текучая стихия –
основа наших страхов, наших слов,
все держится на ней, в нее впадает,
живет и умирает в ней; вода
подхватывает, тащит, заливает —
мы словно рыбы серые, немые,
скользящие по волнам, под холодным
осенним ветром к ненавистной суше.
2
Бег олимпийский, скрип колес у меты,
пыль серая, под небом голубым
взметенная отчаянной погоней,
свет солнца яркий; доблесть и победа
сопутствуют, от первого глотка
не утихает жажда: трезв и зол,
пьешь до желанья сердца, дальше пьешь,
как будто вечность жирными губами
смакуешь, тянешь, всасываешь, плоть
и кровь ее мешая со своими.
3
За рощицей недальней есть поляна,
там в час полдневный, жаркий, средь уставших
богатых трав, сквозь ужас дня священный,
сквозь марево дрожащее я видел,
я слышал: Пан поет мои стихи —
иль это шорох листьев был, природы,
воды и неба? Всё мои слова —
чем может быть еще в краю родном
подвижный полон воздух?
4
Всё жгите, но оставьте дом поэта!
Война почти проиграна, а город
чем держится? Уверенностью их
в исходе штурма, нелюбовью к спешке;
от македонских варваров не будет
пощады — и еще нас учат! Где он,
дом Пиндара, кто помнит! Разве грекам
до этого? Поэзией мы жили
живою, легконогой, быстрокрылой,
присутствовавшей в воздухе Эллады,
текучим ароматом, тенью ветра —
на что нам память всякой мертвечины?
Да укажите дом ему любой!
5
Я волей не спою — спою неволей,
как на земле не мог, не смел, тебе,
прекрасная царица Персефона,
смерть бедная моя. Уже пора:
я твой как есть — спокоен, собран, прям,
невесел, мертв. Ты просишь старых песен
земных, вчерашних, вольных и распутных —
я запою в твоем их темном царстве,
сперва робея, после разойдусь –
и где ты смерть, и что такое ты?
Пока поешь, не страшно — голос долго
не молкнет на просторе нежилом.
6
Победа достается лучшим — бег
не удается недостойным: как
ни ухищряйся, ни хлещи коней,
с умением и быстротой какими
ни огибай, почти касаясь, мету,
а боги не допустят, чтобы доблесть
поругана была; приходишь первым —
и, значит, прав, благочестив — вот ставки,
за этим и стремимся.
7
И то, что остается невоспетым,
становится небывшим, исчезает…
АЛКМАН
1
Я эту песню взял у куропаток.
Бог весть о чем поют они, тоскуют,
который раз кричат над степью ровной,
их голос, чист и долог, раздается
привольно, так и я пою, дышу,
и нет конца моим любовным песням,
зовущим куропаточку мою.
2
О, если б стать мне зимородком старым,
невзрачной птичкой! Слабого меня,
уставшего, что б помоложе птахи —
хор девичий — забрал с собой в полет
над морем, безначальной гладью водной
к местам благим, неблизким; я б летел
свободно, беззаботно, охраняем,
несом любовью чистою, бесслезной,
я б легок был, своя не тянет ноша…
3
«О, если б стать мне женщиной!» Для вас
писал, влагая в песни легкий страх,
предчувствия томящие, за вами
летел я легким ветром — стал дыханьем
согласным вашим мой свободный стих.
Я ваша мысль, я ваше слово, я
и вы одно, почти одно и то же.
4
Колюча нить короткая, цепляет
события. О, отпусти, неволить,
судьба, меня и путать перестань.
Чем жестче, тем короче эта нить.
Как я устал! Пореже вспоминай,
всесильная, что жив еще, не помер,
кой-как пишу, дышу — оставь меня
на воле, в запустении, забудь…
ВАКХИЛИД
1
А ненадежность темы соблазняет
возможностями, чистого листа
непахано, под паром поле ждет
больших трудов с оралом, бороной,
диковинных посевов, всей погоды:
дождливой, жаркой, ветреной…
2
Огонь мой ровен, тих и не чадит,
и пища его легкая бездымно
в чистейший жар уходит без потерь
и светит далеко.
3
Усилием, нахрапом? Нет, легка
поэзия, изящна, силой воздух
свободный не берется — что теряю
в бессилии своем, то возместит
изящество, возьмет проникновенность…
4
Пою для умных, сильных, для немногих,
спокоен, тих, упрям. Что мало будет
запомнивших, я знаю; часть моя
при общем дележе невелика,
но время за меня — ах, это время,
щадящее меня, вокруг всех губит…
АНАКРЕОНТ
1
Ах, старый педераст, какие песни
поет, слагает! Робко повторяю —
и снова происходит это чудо
поэзии. Дыхание гнилое,
божественное, старческое в долгих,
коротких звуках крепло, истощалось,
и, между бормотаньем полусонным
и полупьяным путаясь, слова
звучали как ни у кого ни до
ни после, никогда, и всё так просто,
так явственно, так ярко, так легко.
2
Поэзия течет сама собой,
ничто ей не преграда, где захочет —
останется, заплачет, рассмеется,
а там, где пьют, ей проще, там, где любят
ей веселей. Пошатываюсь, как
во рту моем последний зуб, и вот
подхватывают Вакх и Аполлон
любимца — начинается. Поэт
смешон и пьян — поэзия прощает
и не такое, старость, немощь, смерть —
и те прощает, не считает их
за важное…
3
Каким еще тиранам ко двору
придешься, где приклонишь отдохнуть
головушку бедовую!
4
Нам воспевать простого быта прелесть
без роскоши нельзя, и ты, знаток
изысканных пиров, тончайших вин,
любовных игр, подарков драгоценных, —
ты ценишь простоту, ее поешь,
изнеженный, задумчивый, спокойный,
испробовавший все, чем жизнь богата,
отвергший и ее принявший вновь,
поешь ее в ее круговороте,
в излишестве, избытке — есть еще
в Элладе города, где чернь не слышно
и где слышна поэзия.
5
И город возвращается к свободе,
народ пока ликует, а певец
неторопливо собирает вещи,
но, вспомнив, у кого осталась книга,
он вздрагивает, глубже прячет деньги,
уходит не прощаясь…
6
Любую смерть не выберешь, но боги
мудрее нас, и в грозди виноградной
сладка погибель. А совсем без боли
нельзя. И посылаются дары
последние и дорогого стоят –
бери, не сомневайся: этих ягод
сок холоден и терпок, вволю пей.
7
Их воля — пусть воюют те, кто хочет,
наносят раны, раны получают,
их смерть близка, их слава ненадежна.
За чашею вина хочу я слушать
Эрота шутки, прорицанья Муз,
а не рассказ о ваших диких распрях.
Ты выжил, победил, сбежал, вернулся,
так не затем же, чтоб в речах и песнях
боль бередить: мы все повоевали,
мы все умрем, мы все страдаем, мы
важнейшим делом заняты — любовью
небуйною да пьянством беззаботным.
АЛКЕЙ
1. К Сапфо
Ах, как бы я хотел тебя, подруга,
обнять, прижать, фиалковые кудри
рукою смять, ах, как бы я хотел
сказать тебе каких-то пару слов
для лирики для нашей слишком тихих,
простых и жалких! Как бы я хотел,
чтоб ты мне не стихами — так сказала
то, что счастливым сделает меня.
2
Ковшом о дно бочонка. Эй, еще
несите! Нас не выманишь ни в море,
ни в поле, ни на улицу: нам вид
любой противен под открытым небом,
любой нам свежий воздух нехорош —
что ветром продуваемый, что солнцем
прогретый, вешний; то ли дело здесь
ковшом о дно бочонка стук да стук!
Нас не зови, поэт, и пей не с нами.
3
Издох тиран — ликуйте! — миновала
беда, страна свободна — мы дождались
дня светлого, все убрано с пути
прямого, нынче пьянство не порок,
я сам стою нетвердо на ногах,
сегодня можно — пейте, сдох тиран.
4
И ты был с нами, с нами пил вино,
участвовал в делах, делил опасность,
скользили мы над пропастью — никто
не струсил и не предал. Победили —
один ты преуспел при дележе,
сожрал страну, мы изгнаны, мы снова
мечи готовим, и среди своих,
как и тогда, доверие во всем.
На этот раз не украдут победу:
не с нами ты, а мы идем к тебе.
5
Двойная мысль в душе моей, двойное
я слово говорю — ты прав; ты сам
так сделал, что, в краю родном чужой,
я вынужден хитрить; и лев хитрит,
попавший в сети хитрые, — пожди,
он вырвется, я вырвусь, и тогда
начнется по-другому, сила в силу
ударится, железо о железо.
6
Что ждем? Какие хищники царить
над нами будут, сколько самовластья
мы вынесем, покорные? Страна
в каких еще забудется надеждах?
Что ждем, и сколько ждать, и что еще
должно случиться?
7
Круг дружества. Как ночь за разговором
мы скоротаем, так и будет ясно,
что дальше делать. В нашем корабле
пробоин нет: спасемся — так спасемся,
а нет — так гибель в этом хищном море,
в бушующей судьбе отчизны милой,
нам не страшна. Погибнем, так погибнем.
АРХИЛОХ
1
В копье все достояние мое:
пока сражаюсь — жив, копье мне хлеб,
вино дает, и сплю я, опершись
на славное оружие; убьют,
когда забудусь, если отпущу,
пока сражаюсь — жив…
2
Охальник, негодяй, прелюбодей
и, если надо, трус — все сам сказал
я о себе, чего еще хотите…
3
Я не гожусь? Но я готов хоть как:
хоть гостем в дом, любовником случайным,
хоть мужем — только дай; я серебра
и золота жалеть не успеваю,
чуть наберу в горсти — тебе снесу,
я сам не свой от страсти, ночь не сплю,
а днем хожу как тень — бери меня
с поэзией, с деньгами, с потрохами.
Ну кто еще возьмет тебя такую
как есть — мотовку, шлюху? Я тебе
ни словом ни полсловом не припомню,
я сам забуду, только не гони.
Ну где еще? Ну кто еще? Давай же!
4
От страсти трепыхаясь, как ворона,
я всех богов молил, да будет дева
доступна, благосклонна — и чего?
Не получилось: девственность твоя
не для меня; ни брачного чертога,
ни рощицы укромной — так стою,
один, стою приапом среди сада;
я выживу, я бросил щит в бою
и спасся этим, женщину бросаю,
кто подберет — будь проклят; я пишу,
поэзия оправдывает все,
что было и что будет, успокоит
меня, с лихвой воздаст моим врагам.
5
Меня прогонишь — ноженьки раздвинешь
для тех, для этих, встречных-поперечных.
Терзайся, ерзай, закусив губу,
смотри на небо — всяк тебя распашет,
ты всем собой послужишь — хороша,
все любят, ценят, пробовали, знают –
кто где: в лесах, полях, на берегах —
везде сладка, пригожа ты, доступна,
везде мелькали прелести твои,
весь ваш удел спиною отлежала.
6
Обидели, унизили — кого
другого так казнили, для кого
мучительнее было? Но дождусь
дня светлого, когда меня припомнишь
и пожалеешь, пожелаешь ты…
7
Зря, батюшка Ликамб, меня ты просишь:
исправить не получится. Пусть сам я
тебе прощу — поэзия жестока
и памятлива, разве ей возможно
исправить раз написанное? Знай:
я вымараю даже — не поможет,
забуду — не поможет. Поищи
покрепче крюк, веревку покороче…
ГИППОНАКТ
1
Дай каши, бог, иначе что за бог ты,
боящийся горшка печного? Каша
поэзию мою питает. Долго
не евший ничего, я замечаю
какую-то несчастную наклонность
к возвышенным мечтаньям. Дай мне каши,
и я начну, горячею насытясь,
пеан великий, кашу прославляя.
Ты зря не веришь: эта тема — каша —
так подходяща для пеанов наших,
приманчива, сытна, сладка, душиста.
2
Я знаю это дело лучше всех,
так что ж так мало платят, редко платят?
К каким-нибудь наемникам, гребцам,
паршивым пастухам, крестьянам вы
и то щедрее, боги…
3. Война лягушек и мышей
Бойцы не хуже Гектора с Ахиллом
сошлись на смерть — вода и суша спорят
за первенство, на черных кораблях
приплывшие ахейцы землю топчут,
терзают Илиона; писк и плеск,
бодрящие к невиданному бою,
к смертоубийству, слышатся; Арес,
губитель смертных, строит, движет рати —
колеблются враждебные стихии,
земля гудит, кипит вода седая;
и в малом теле храбрость велика,
и смерть страшна для жизни краткосрочной
и доблестна. Лягушек и мышей
война не остается без аэда.
4
По камню тук, еще раз тук да тук —
вот это дело. Пыль белым-бела
дымком из-под удара — камень трудно
с привычной расстается формой, ты
устанешь и уйдешь недоработав,
чтоб завтра снова. Стоят ли того
все эти камни? Да и выйдет плохо,
совсем ведь не похоже — остается,
как ни трудись, а камень камнем: все
искусство по краям его, и в свете,
и в воздухе вокруг него. А может,
не так все просто: хитрый человек,
замыслил ты для воздуха пространство,
ломая камень, размечать, давать?
Тогда всё интереснее и ближе
к искусству настоящему.
5
Я злу отдам усталую от мук,
больную душу, если мне не будет
богатства. Денег дайте. Разве жалко?
А я б зажил привольно, пил и ел
все лучшее, я б лучших шлюх созвал:
чем так валяться, пусть лежат с поэтом,
его пусть любят за стихи, за деньги,
а утром, если позабудут строки,
то пусть и деньги позабудут взять.
6
Дай денег, Плутос, раз у Аполлона
ничем я не разжился. Всех болезней
опасней бедность, но ее лечить
ты знаешь как: червонцев мне отсыпь,
будь новым покровителем поэтов –
без денег ничего писать не буду,
позолоти мне стиль. Давай, бог, деньги.
7
Благие боги, создавая мир
из хаоса, все сделали вы прочно
и хорошо, но что ж так мало денег
вы сотворили? Было б их побольше —
глядишь, поменьше б зла творилось в мире…
СТЕСИХОР
1
И призрак роковой на корабле
плыл в Илион, а женщина стояла
на берегу, молчанье проклиная
и горький плен. Да ей бы лучше плыть
с царевичем, считать морские волны
до Азии — все что угодно легче,
чем так стоять ни в чем не виноватой,
спокойной, чистой, только ждать вестей
с большой войны. Умершие вот так
на землю смотрят, на своих живых.
2
Как Трою отстояли, как отплыли
чужие корабли в морскую глушь
бездонную, как отступили беды,
смерть отошла — рассказывай, поэт!
В твоих словах такая правда дышит,
жива такая сила, что никто
не может сомневаться: Илион
стоит всех прочих крепче городов,
Приам богат, Гекуба величава,
смел Гектор, а Елена так прекрасна,
как Афродита. Слушаем, и слезы
текут: сильна в сердцах прямая правда.
3
Вернувшись в дом, что станешь делать ты,
кто на войне была им смертью лютой,
витала над войсками, в бой звала,
оправдывала кровь; что станешь делать,
что скажешь им, вернувшимся и нет,
дождавшимся и ждущим до сих пор,
что скажешь им? Каких проклятий силой
побеждена ты будешь…
4
Я сделаю, что надо, отрекусь
от правды, ото лжи, ото всего:
война была бессмысленна, и кровь
мы просто так там проливали, смерть,
быстра и незаслуженна, сбирала
с обоих станов дань. Теперь, вернувшись,
стараемся не говорить о том,
чтО видели: какой-то дальний город,
курганов ряд, труд смерти, страшный дар,
из черных корабельных сбитый дОсок,
огонь под небом Азии — все это
не надо помнить, не было, чем меньше
ты с этим связан, тем полнее жизнь,
достойнее и тише.
5
Два сумрачных явились полубрата
приговорить: поэзия и там
слышна, на ваших высях олимпийских,
предполагаю, лучше, чем молитвы.
Верните свет мне, боги, свет верните —
я все скажу, как надо вам, я лгал
невесть зачем, я правду утаил,
верните свет! Я поумнел уже.
Я, значит, угадал тебя, Елена,
я, как Парис, Тесей и Менелай,
наказан за участие к тебе,
за повторенье имени благого.
6
И это будет мировая слава:
ни имени, ни дат и ни стихов,
но прозвище, эпоха, пара строк
случайных, спорных…
7
Вот так мы понемногу создаем
историю…
САПФО
1
Ты безобразна, ты прекрасна, Сапфо,
твой чудный дар порабощает сердце,
а вид трезвит; да будь ты только дух,
то не было б отбою, будь ты плоть
одна — кто б подошел? Ты — дух и плоть,
смугла, коротконога; отпусти
к тем, кто попроще, — мне тебя любить
мучительно и не любить нет мочи.
Пусти меня к себе иль от себя.
2
Вся жизнь девичья только до порога
жилого дома мужнего, вся прыть,
вся красота — а дальше труд постылый
и песни наши; краток век людской,
но сколь короче женский…
3
Всех этих полуласк, полукасаний
чреда легка, двусмысленна, слова
сплетаются для нежной Афродиты
причудливо, и сердце замирает;
поешь о том, о чем не надо петь,
и любишь так, как, может быть, любить
нельзя, но принимает дар богиня
и смотрит благосклонно: ты люби,
певунья, так, как любится, тебе
все можно, все позволено, все будет
воспето и оправдано любовью.
4
Скалы левкадской пик. Полет короткий,
как будто к солнцу, но посередине
пологий, неизбежный поворот
к земле, к воде. О, как свободный воздух
неумолимо обрекает, как
тверда, жестока милая вода,
плескались в ней — как камень холодна.
Одна ты мне, бедняжке, остаешься,
любовь моя, загнавшая на гору,
столкнувшая с нее. Любовь несчастна,
а прочее враждебно, прочно, близко.
5
О, если в хороводе пиерийском
тебе нет места, что ты будешь делать,
чем жить и что любить и в чем твоя
несчастная останется душа?
Все остальные легконогой жизни
дары оставим здесь — что будешь делать
одна в проклятом воздухе пустом
Аида, если нет стихов заветных?
Их повторять — единственная радость,
их сочинять — счастливый труд сизифов.
6
О, будь моей сопутницей, товаркой,
соратницей в борьбе; в любовной схватке
плечом к плечу ляг, тех, кто нас не любит,
принудь к любви, Киприда, пусть стоят
ночь напролет у наших у ворот,
шатают створки, жалуются горько,
пусть любят нас, пусть будет нам покорен
и тот один, которого люблю!
7
Готовься, дева: завтра расплетут
бедняжке косы. Помни все мои
припевы и подруг не забывай
с их песнями. Под брачным покрывалом
стой прямо. Вспомнишь ласки нежных губ
под грубыми мужскими.
8
Богам тот равен в счастье и в страданьях,
с тобой кто рядом, кто в твои глаза
глядит не прерываясь, кто дыханьем
захлебывается. Равна богам,
и равен ты, бессмертье наступило,
взяло нас в оборот, оттеснена
смерть далеко за рубежи объятий.
9
Коль хочешь, вспоминай, коль хочешь, славь
десятой музой — лучше полюби,
прижми к себе, возьми меня такую…
ИВИК
1
Летите, журавли, несите смерть!
Как я молил: возьмите деньги, только
оставьте жизнь — зарезали. Летите,
готовьте казнь неслыханную им,
мучительную, долгую — кто вспомнит
когда-то обо мне, тот вспомнит вас,
святую стаю в небе над Элладой.
Вам столько дел еще, пока поэтов
здесь смертью убивают на земле.
2
Апрель и май цепями оковали
любовников, им сыплются дары
обильные: цветут им розы, вишни
и яблони, им легкий ветерок
весенний, теплый навевает мысли
игривые, а дальше зимних дней
пойдет чреда спокойная, успеет
душа сковать для предстоящих битв
оружие.
Меня же круглый год Киприда держит
в ноябрьском мраке, в стылом декабре,
в февральских вьюгах. Что мне делать с нею?
Ни в зной, ни в холод нет мне передышки,
год напролет хожу под властью хищной.
3
Поэзия своей
свободой тайной мучается — где ей
гоняться за другой, гражданской! Смотришь —
сама она тираннство, не нужны
ей веси, города — и так ее.
Ни власти не беру я, ни свободы:
в тех областях бессмысленны, где мне
приходится трудиться…
4
Киприда, перестань рукою сильною
гнать, нудить победителя бывалого
не с тем под старость рвением на новый
до старой меты круг — еще на опыте
я выиграю, приз возьму, ристаний
удачник, славный иноходью Ивик, —
но я устал, оставь меня, я выдохся.