Красавцы и красавицы Гримпенской трясины

Предисловие

Совершенно справедливо мнение, что удачное название художественного текста (или как в данном конкретном случае — подборки стихотворений) это уже половина успеха самого текста. А теперь по конкретности. Грипмен — так называется местность, занятая торфяными болотами, в Англии, в графстве Девоншир, округ Дартмур. Глухая провинция, о которой и знать-то никто бы никогда не знал, если бы не гениальный Конан Дойл с его Холмсом и Ватсоном, и одним из лучших текстов о них — рассказе «Собака Баскревилей». И что забавно: точно так же — Гримпенская трясина — теперь называется карьер в окрестностях Таллинна (да-да, столицы Эстонии) где режиссёр Масленников снимал всем сегодня известный одноименный фильм из известного сериала.
И опять о названии. Раскрою один из своих творческих приёмов: нередко в названиях текстов (прозаических ли, стихотворных ли) я использую аналогии, а порой и просто запомнившиеся или понравившиеся мне словесные созвучия. Так и здесь: «Красавцы и красавицы Гримпенской трясины» — «Серенада Солнечной долины». Фильма с блистательными Соней Хени, Джоном Пейном и биг-бэндом под управлением Гленна Миллера. (Показал эту строчку одному моему хорошему знакомому, культурологу и эссеисту Сергею Коновалову — знаете, как он отреагировал? Поморщился и со вздохом сказал: «Удивляюсь, какая же хрень вертится у тебя в башке! При чём тут Гленн Миллер!». Да… Зато честно! За это его и ценю! И Миллера, и Сергея). Действительно, ничего общего нет. А может и есть. Кто знает… Кто может знать…

Алексей Курганов, февраль 2019 года, г. Коломна (Московская область)

Содержание:
Мыслитель скромный
Сложно всё…
Мои друзья — романтики смешные!
Девушка и дедушка
АбсурдяДины
Опять бреду я Гримпенской трясиной…

Мыслитель скромный (элегия)

А посвящаю я сей вирш одному из моих лучших друзей — Боцму Ко. Который, в отличие от Гарьки, знает толк в мясных кулинарных изделиях! Знает, регулярно употребляет — и обязательно всласть!

Товарищ мой, Гарька Рулетов
Раскован в сознаньи своём!
Он мыслит! Велик как мыслитель!
Ведь он же не жрёт колбасы!
Известна колбасная вредность!
Бездушно уродует ум!
Вот Гарька и следует твёрдо:
В колбасность — ни-ни! Ни ногой!

Уж лучше испьёт он кефиру,
Закусит овсянкой иль даж
Тот мягонький пончик углотит,
Салатик возьмёт в абордаж.
Селёдочкой мило прельстится
Иль плюшку какую пожрёт…

Такой вот наш Гарька-красавец.
И нём умность могучестью прёт!

Сложно всё…

Ночь пришла. Люди крепко уснули.
Спят доярки. Спит рота солдат.
Музыканты, жнецы, комбайнёры,
Трактористы, связисты, танцоры,
Гармонисты, студенты, шофёры.
Бабка Марфа и дед Ениват.
Алкоголики только не спят.

А зачем им? Они ж неизбывны.
Им неведомы страхи в быту.
Алкоголик всегда в настроеньи.
Алкоголик всегда на посту.

И пускай его пост неприметен,
Пусть стесненьем весомо горазд.
Алкоголик пред модой не гнётся,
Алкоголик — не гад-пердераст!

Никого не предаст, не нарушит.
Не заставит безвинно страдать.
Он собою всегда недоволен.
Крепко любит он Родину-мать.

И она ему тем ж отвечает.
Та любовь не яркА, спору нет!
Не кичится значением чувства,
Не проводит его в кабинет,
А нальёт втихаря у забора,
Даст в закуску селёдку сжевать.
По загривку погладит с улыбкою доброй.
Наша милая Родина-мать…

Мои друзья — романтики смешные! (рапсодия любви)

Боцман влез на дерево.
Щас он спрыгнет вниз.
У него — волнение.
У него — каприз.
А внизу — мелодия.
Гарька там поёт.
В радиве — рапсодия.
В рОте — бутерброд.

Ты играй, рапсодия,
Ото всей души!
С салом — бутребродии,
С пивом — беляши.
Боцман рассупонился,
Нагребнулся вниз.
Головокружение —
И исчез каприз.

И лежит в больнице он.
Нос сломал на хрЕн!
Боцман зря доверился
Ветру перемен!

Девушка и дедушка (ренессансный мадригал)

Девушка красивая съела пряник впрок,
А потом повесила на сучок шнурок.
Завязала петельку, сунулась в неё –
НА ветрУ трепещется нижнее бельё.

Шёл в то время просекой старый дед Егор
Нёс Егор за поясом ножик и топор.
Увидал он девушку, тот топор схватил
И сучок поганенький сразу отрубил.

И упала девушка, задышала враз.
Протянул заботливо дед противогаз.
Натянул на мордочку. «Милая, дыши!
Щас пойдём в столовую кушать беляши!».

Зарыдала девушка, услыхав слова.
Уронила голову. Плачет головА!
Поднялась на корточки, поползла с трудом.
Станет ей столовая как родимый дом.
Пожуёт там пряников, и отмякнет враз.
И вернёт с поклонами тот противогаз
Дедушке, которому уже много лет.
Хрен ли он всё шляется! Дела больше нет?

АбсурдяДины

Если думаешь с вечностью слиться
Если сыплется с тела песок
Омывая твои ягодицы,
Тот песок называется РОК.
Вечность та называется СЧАСТЬЕМ,
Счастье это одето в штаны.
Есть знакомый поэт — Пифагоров.
У него сочиненья равны.
Их бездарность всегда напрягает.
Угнетает бессмысленность строк.
Пифагоров сидит у забора
И свистит в пифагоров свисток.
+++

Я омыть хотела тело
(Это тело — колбаса)
Вдруг чего-то зашипело,
Я уставила глаза
И увидела дыханье,
То дыханье было гром!
В громе масса обаянья,
Обонянья, заклинанья
Обливанья и молчанья.
Да, молчанья! — но при том
В нём присутствует начало,
Завершённость бытия…
Политеса и прогресса…

Это я или не я?

Опять бреду я Гримпенской трясиной… (поэма противоречий)

В качестве эпиграфа:
— Вот эта маленькая группа строений — та самая деревушка Гримпен… Вот это Лефтер-холл, о котором упоминал доктор. Здесь, по-видимому, стоит дом натуралиста Стэплтона… Вот это — две фермы… В четырнадцати милях от них — принстаунская каторжная тюрьма. А между этими отдельными точками и вокруг них расстилаются унылые, лишенные признаков жизни болота… –
(Артур Конан Дойл, «Собака Баскервилей», глава третья — «Задача», фрагменты разговора Шерлока Холмса с Ватсоном у географической карты)

Гуляю я вдоль Гримпенской трясины,
Вдоль той, в которой СтеплЫтон утоп,
Бегя от Лейстрейда, от Холмса и ВатсОна.
Утоп кошмарно. И не нужен гроб.
Его ж теперь оттуда не достанешь.
Он там навек, в той мутной глубине.

Гуляю я вдоль Гримпенской трясины —
И что-то грустно и ТРЯСИННО мне.

С чего печаль? Что СтеплЫтон, мерзавец,
Закончил жизнь? Расправился с собой?
И только так подумал, пригорюнясь,
Как раздалсЯ с болот знакомый вой…

Не может быть! Застрелена ж собака
Сто двадцать пуль Лейстрейд всадил в неё!
И штук пятнадцать Холмс. И восемнадцать — Ватсон.
Довольное над трупом крУжит вороньё!

Изрешетили с качеством, прицельно и на славу.
И вот опять с болот несётся вой…
Я понял! Я понЯл! Да, это очевидно!
Щеночек ейный взвыл! Щенок, чей хвост трубой!

А может, не щенок, а степлтонова кошка?
Мышей в болотах — туча. Питайся, хоть ужрись.
(Не просто так сказал про это пропитанье.
С мышей сия кошара взрастётся ростом с рысь!).

А рысь не таракан. Опасность представляет
Для Генри Баскервилева и для его жены,
Что раньше — был же срок! — степлтОновой считалась,
А нынче, раздобрев, с сэр Генрею живёт.

Ведь Генря (вот простак!) в неё влюбился сразу,
Как только под кустом в болотах увидал.
Осанка, стать, глаза. ГрудЯ как ананасы,
И бёдра — буфера. Взвертелася земля!

Наш Генря вмиг поплыл. Послал ВатсОна на. уй.
Овсянку перестал пихать в свой грустный рот.
Все мысли лишь о ней. Секс-бомба, йоксель-моксель!
Кто на такой бабец ваще не западёт!

И он запал, шельмец. Ночами страстно охал,
Красотку представлял в развратных позах штоп.
Но тут как раз судьба! Тот случай подвернулся:
Гадюка СтеплОтон в трясинности утоп.

Иль не утоп, подлец? Иль просто утопили,
Собаку чтобы свою сметаной не кормил.
А то достала всех жинтльменов и эсквайров.
Как начинает выть — ну, нет для жизни сил!

Короче, всё теперь покрыто сизым мраком:
Трясина, кошка, рысь, степлтОнова жена.
И Генря, раздолбай, от страха вновь трясётся.
Вот так вот на чужих на бабов лОжить глаз!

И снова в страхе он рыдает безутешно
И снова кашу он почти уже не жрёт.
И Ватсон прикатил. И снова как сиделка.
В его поместьи он по-прежнему живёт.

И то! Чего не жить? На полном содержаньи.
Овсянки — без краЁв. Сандалий — завались.
Коль погулять всхотел — гуляй, хоть задавися.
Не ты ж у кой-кого супругу соблазнил!

А Генря в муках весь. В мозгах — одна солома.
Но всё же мыслишка есть. Не напрочь растерял!
А мысль такая: он ж приехал из америк.
Так, может, взад свинтить? На Колораду-Спрингс!

Опять завесть бычков, построить снова ранчо.
И бабу можно взять, степлтонову жену.
Пускай сидит в окне, носки сэр Генре вяжет
И в прерии глядит. При ласковой луне.

На Пасху ж, раз в году, на белом пароходе,
Конечно, приезжать. Чего же не приеть?
Цветочки посадить на дядиной могилке.
В трясинию сходить. СтеплтОна помянуть.

А здеся пусть живут ВатсОн и Берриморы.
Супружия чета и доктор-холостяк.
И, может, здесь себе найдёт красотку-бабу.
Да чё её искать! Ведь Лора же жива.
Что по фамильи Лайонс. СтеплтОн её бесчестил.
(И здеся этот гад обгадить всё успел!)
А что? Ништяк бабец. И сигаретки курит.
Чего куда с добром! Поедь и забирай!
Весь Баскервильев-холл для Ватсона к услугам.
И спальня, и клозет, и башня, и сарай.

А Холмс пускай сидит на Бейкер-стрит, натужась.
Терзает скрипку пусть. И чешет, блин, живот.
Пусть плешь ему грызёт хозяйка миссис Хадсон.
И ложит по утрам на завтрак бутерброд.