Где он, твой дом?

В январе 2014-го все дороги вели в Нью-Йорк. Мы с мужем Ави и детьми прилетели из Мельбурна, родители — из Москвы, брат Мойше — из Израиля.

Расположились в съемной квартире в обшарпанном кирпичном доме в Бруклине чуть ли не вповалку. Соседи с подозрением смотрели, как мы затаскивали многочисленные чемоданы, громко смеясь и разговаривая по-русски. Еще бы, с прошедшей встречи вне Скайпа прошел не один год…

У двери квартиры лежал щетинистый коврик с «дружелюбной» надписью «GO AWAY!»*.

— А в Мельбурне у всех — «WELCOME», — задумчиво произнесла пятилетняя Ляля.
— Подумаешь! Сейчас перевернем! — нашелся Йосик и тут же осуществил задуманное.
— Не забудь помыть руки с мылом! — только и успела сказать мама. — Коврик жутко грязный!
Как думаете, он не забыл?

… Из плюсов был огромный стол в гостиной и целая кладовка стульев.

«За таким столом и гостей принять не стыдно!» — обрадовался папа. — Хоть завтра на Шабес*.

И действительно, со всеми перелетами из Австралии и пересадками незнамо где, пролетело полнедели…

Разобрав вещи (ну, хорошо, запрятав чемодан в угол спальни), я села на краешек кровати у окна.

Солнце спряталось. Неожиданно повалил снег, и в течение минут укрыл тротуар и подоконник пушистыми хлопьями. Прохожие торопились поскорее укрыться в многоэтажках, а я завороженно смотрела на танец снежинок. Казалось, что ветер нашептывает только мне понятные слова:

— Не ожидала? Смотри какой сюрприз я тебе устроил… Признайся, когда ты в последний раз видела снег? Молчишь? То-то! Сегодня, так и быть, отдыхай, а завтра, обещай мне, что будем играть в снежки — как раньше…
Я кивнула и почувствовала, как тяжелеют веки. Наверняка, проделки Оле-Лукойе*… Голова потянулась к подушке-магниту.
***
В полупустой комнате на кремовом ковре сидела девочка в вязаном бирюзовом платье, в тон к аквамариновым глазам. На вид ей было лет пять. Девочка строила домик из разбросанных кубиков, одной рукой придвигая все новые кубики, а другой поправляя непослушные русые волосы.
За столом неподалеку делал уроки ее брат-подросток. Мальчик не был похож на сестру — черноволосый, кудрявый, сероглазый… Он грыз кончик карандаша и потирал лоб.

— Миша, а Миша! — позвала девочка.
— Что, Линчик? — не отрываясь от учебника, ответил он.
— Помоги мне, пожалуйста! Без тебя домик не получится…

Миша вздохнул, отложил книгу и сел рядом с сестрой, глаза которой наполнились восторгом.

Деревянные настенные часы-кукушка пробили девять. В дверях появилась женщина в сиреневом халате, держа в руках два стакана с малиновой жидкостью.
— Что это, мам? Кипяченая вода с вареньем? — без особого восторга спросил Миша.

— А вот и нет, — подмигнула мама. — Это волшебный эликсир. Тот, кто его выпьет, легко соберет дом из кубиков за считаные секунды!
— И мы все там будем жить? — спросила девочка.
— Обязательно! — кивнула мама.

Лина подпрыгнула, обхватила стакан обеими руками и залпом выпила содержимое, отчего у нее над губами появились розовые усики.

— А теперь пора баиньки… Завтра наступит действие эликсира, а еще приедет из командировки папа, и мы снова будем вместе…

— Правда? И уже не надо будет засыпать, обнимая папину подушку?

— Правда… Ложись, мой хороший, и я прочитаю тебе интересную сказку…

— Очень-очень интересную? — хитро прищурилась Лина.

— Еще какую! — кивнула мама, уводя за собой дочь.

Они пошли через коридор, заставленный книгами до самого потолка, и девочке казалось, что она никогда не дотянется до верхней полки…

— Мам, ну начинай сказку. «Жили-были», да? — нетерпеливо попросила Лина.

— Подожди… Сначала мы подготовимся ко сну, затем ты ляжешь в кроватку, а уж потом…

— Я усну и ничего не услышу, — всхлипнула она.

Но вот Лина уже в лимонного цвета пижамке, доставшейся по наследствку от старшего брата, лежала в постели, прижимая к себе изумрудного плюшевого дракошу. Мама сидела рядом в кресле-качалке, держа в руках толстую бежевую книгу с пожелтевшими страницами.

— В далекой стране Дании жил один сказочник. Сказочник — это человек, который пишет сказки, — пояснила мама. Лина внимательно слушала. — Звали его Ганс Христиан Андерсен. Он сочинил много сказок. И одну из них я тебе прочитаю сегодня. Сказка называется «Оле-Лукойе», что в переводе с датского означает «Закрой глазки».

«Никто на свете не знает столько сказок, сколько знает их Оле-Лукойе. Вот мастер рассказывать! Вечером, когда дети спокойно сидят за столом или на скамеечках, является Оле-Лукойе. В одних чулках он неслышно поднимается по лестнице, потом осторожно приоткрывает дверь и брызгает детям в глаза сладким молоком. Тогда веки у них начинают слипаться, и дети уже не могут разглядеть Оле, а он подкрадывается к ним сзади и начинает легонько дуть им в затылок. Подует — и детские головки поникают. Но это не больно — Оле ведь ничего плохого не замышляет, он хочет, только чтобы дети угомонились, а утихомирятся они не раньше, чем их уложить в постель. И как только они затихнут, он начинает рассказывать им сказки…»

Лина все чаще терла кулачком глаза, пока не заснула с приоткрытым ртом. Тогда мама тихонько встала, выключила свет и на цыпочках вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь…
***

Проснулась я в шесть, не сразу поняв, где нахожусь. Нащупала очки и медленно встала, боясь разбудить детей и мужа, но паркет тут же заскрипел.

— Можешь смело шуметь. Все уже успели позавтракать, — сказал Ави, отложив телефон.
И, правда, мама в гостиной читала Йосе и Ляле сказки из толстой пожелтевшей книги Андерсена.

— Решила захватить, а то что ей без дела пылиться на полке?

Я понимающе кивнула.

На кухне папа и брат пили чай и обсуждали последние новости.

— Линчик, доброе утро! — сказал папа, хлопнув в ладоши. — Давай завтракай, и будем звать гостей. Думаю, скоро начнем обзвон. Мы тут набросали список… Позовем дядю Вилю с семьей. И родственников Ави.

— И Ромыча, — добавил брат, — он как семья.

— И Бориса, — предложила я. — Давно пора «развиртуалиться».

С Борисом мы познакомились на Фейсбуке, но не совсем. Я знала его сына, а он — папу и брата. Мы говорили «за жизнь», делились новостями и книжными новинками, фотографиями моих детей и его внука…

Он всегда находил для меня время, американской ночью, австралийским утром или наоборот. Учил быть мягче, не расстраиваться по пустякам, и любить, любить мелочи — ведь в них ключик к счастью.

Я присылала ему первые пробные рассказы. Боря с восторгом комментировал, подталкивал писать дальше…, а затем писал «Цалу!» и убегал в реал.

Мы пропадали и появлялись на горизонте, выплывая из вороха забот… Борис не мог отдыхать ни дня. Я звала его в гости в Мельбурн, рассказывала о красотах Австралии; он обещал подумать… Но пока он думал, мы приехали сами.
Я улыбнулась, залила пакетик израильского чая кипятком и захрустела московским крекером. Неужели, мы, действительно, вместе?

***

Наконец выглянуло солнце. Мы с папой потеплее оделись и выскочили на улицу, чтобы сделать покупки к Шабесу до прихода гостей — друзья и родственники хоть и удивились, но с радостью согласились приехать, узнав, что мы в городе. Ави порывался пойти с нами, но неожиданно заснул в обнимку с детьми. Мама с братом даже не пытались бороться — «джетлаг»* сразил и их.

А вот Бруклин просыпался: аромат свежеиспеченных хал доносился из открытой двери булочной; по заснеженному тротуару скользила шумная детвора к оранжевым школьным автобусам; студенты торопились к станции метро, чтобы не опоздать на первые пары… Как знать, вдруг, в их толпе вновь бредет русая девушка из Москвы, стесняющаяся спросить, как доехать до университета?..

Я ловила снежинки и рассматривала их на бархатистой перчатке… Как здорово, что мама привезла из Москвы перчатки. Я в Мельбурне совсем разучилась их носить .

Время… вроде совсем недавно мы с папой ходили за покупками к Шабесу на Тишинский рынок*, моя крошечная лапка в сильной папиной руке. Со всех сторон раздавался галдеж продавцов и покупателей, мелькали всеми цветами радуги сыры, чурчхела, мандарины, груши, а вместо вишенки на торте — ведро маринованного чеснока и черемши. Папа шутил с торговцами, выбирая вкусности, а я завороженными глазами смотрела на него — молодого, озорного, любимого…
Я украдкой взглянула на папу и заметила новые морщинки в уголках глаз. «Ну и что с того, а у тебя, как будто их нет…» — промелькнуло в голове. — Да есть, конечно, просто видеться раз в пятилетку — как-то некошерно.

— Ну, расскажи, пап, что нового? — чересчур бодро спросила я. — Как там Москва? Хорошеет?

Папа улыбнулся в усы.
— Хорошеешь ты. И Лялечка. А Москва — как удобный диван, без которого уже не отдыхается…

Я хмыкнула.
— Ну, и диван при желании можно перевезти в новую квартиру. Главное, чтобы было кому на нем сидеть…

Папа задумался, остановился перед светофором, а затем сказал:
— Верно. Но если диван сильно скрипит, то лучше лишний раз его не двигать… Далеко не донесешь, только поцарапаешь паркет… Знаешь, мой папа и твой дедушка говорил, что корову нельзя затащить на чердак. И был прав…

Загорелся зеленый. Я вздохнула:

— Дедушка еще говорил, что если Б-г захочет, то и веник будет стрелять…

— С этим сложно не согласиться, — рассмеялся папа. — А вот и супермаркет. Ты помнишь, что нам надо купить? Я, кажется, опять забыл список дома…
Теперь улыбнулась я.

— Значит, ты признаешь, что дом — это не только определенная квартира с определенным диваном в определенной точке мира? А насчет списка не переживай — сказала я, доставая из кармана мобильник, — я его сфотографировала.

… Через несколько часов, мы подошли к нашему подъезду, обвешанные мешками. Чего в них только не было — рыба, мясо, гора фруктов и овощей, нереальных размеров торт и даже австралийское вино, каким-то образом нашедшее нас в Америке…

Во дворе Ави и Мойше учили Йосю с Лялей играть в снежки.

— Смотрите внимательно, снег не цветы, нюхать необязательно, это не Австралия, — объяснял Ави. — Берете снежок и АККУРАТНО, не больно бросаете в дядю Мойше.

— Подкрепляю примером, — крикнул брат и запульнул снежком в Ави.

— Прибыло подкрепление, — засмеялась я, опустила мешки и взяла влажный, прохладный, чуть колючий комочек снега. Руки слепили первый за десять лет снежок…

Проснувшись от наших голосов, мама побежала открывать дверь. Веселые, краснолицые дети и взрослые ввались в гостиную.
Вскоре закипела работа. Мужчины принялись расставлять стулья, а дети вызвались накрыть стол белой скатертью и посудой (пусть и одноразовой, но по ней ни за что не скажешь!)

Мы с мамой готовили все новые замысловатые блюда, наполняя дом ароматами праздника. Звенели крышками кастрюли, пекла духовка, и каждая картошинка радовалась, что именно она попадет на субботний стол.

В раковине возвышалась башенка посуды, ничем не уступающая Пизанской, и готовая вот-вот соскользнуть вбок. Я включила воду и достала новую хрустящую желтую губку.
Много губок тому назад я также стояла над раковиной с посудой. Мне было лет десять, а маме чуть за сорок. Вот-вот должны были прийти веселые, шумные, надушенные, шуршащие подарками гости. Мама украшала фарфоровые салатницы веточками зелени и уносила их в «большую комнату», а я, в съезжающем синем фартуке в горошек, играла с тарелками в баню.

Мысленно переписывая «Федорино горе», я верила, что грязная посуда приходила ко мне в раковину, чтобы ее отмыли, взамен делясь историями о своих приключениях.

Непоседы-поварешки наперебой рассказывали о плаваньях в красном море борща; кастрюльки были кораблями дальнего следования; чашки убегали от чопорных блюдец, ложки остерегались колючих вилок, а те — остряков-ножей…

Покончив с готовкой, мама подошла ко мне и сказала тоном, не терпящим возражений:
— Ну, все. Мы молодцы. Все успели, а теперь нам с тобой надо сбегать в магазин.
— Разве мы с папой что-то забыли? — не поняла я.
— Да. Вы забыли купить тебе новое платье, — пожала плечами мама.

***
Дорога заледенела; я придерживала маму за руку. Мы болтали, рассматривали рекламные щиты и витрины. Лишь иногда в глазах вспыхивала еле уловимая горчинка. Две недели пролетят быстрее быстрого; песочные часы уже запущены… Мы знали это… и никогда не говорили об этом вслух.
Но это потом. А сейчас мы бродили по огромному, светлому, пропитанному духами магазину, примеряли пиджаки, туфли, платья и кофточки и красовались перед зеркалами и друг дружкой: «Ну как? Мне идет?»
Наигравшись в переодевашки, я вспомнила, что пришла по очень важному делу — купить вечернее платье. Мама вызвалась помочь и принесла очень красивое черное платье, в котором можно было смело пойти в театр или в гости.
— Ты знаешь, — это платье слишком правильное, — слегка наморщив нос, сказала я. — Мне больше нравится воооон то, розовое.
— Классная вещь, — согласилась мама. — Но довольно яркая.
— Мам, я так долго носила темное, делала вид, что взрослая, серьезная тетя. А какая я взрослая? И тем более серьезная?
Мама понимающе улыбнулась.
— Тогда обязательно бери. И никого не слушай. Розовое платье в серый, промозглый день работает лучше мороженого!
— А если совместить, то непременно выйдет солнце!
Мы купили платье и два рожка мороженого. Надо же было проверить теорию на практике…

***
День шел на убыль; папа достал субботние свечи. Йосик размахивал веником, а Ляля с усердием протирала влажной салфеткой стулья. Только Ави и Мойше куда-то запропастились… Неужели опять заснули?
Нет. Не заснули. Раздался стук в дверь. Я побежала открывать. На поре стояли Ави, Мойше и… Борис, в светлом пальто, с бабочкой, и с букетом разноцветных роз — сине-зелено-фиолетовых — и придумают же такое!
— Не Фейсбуком единым! Вот и свиделись! — сказал он, проходя внутрь.

… Наша квартира все больше оживала…
Вскоре дом заполнился голосами — пришли тети и дяди Ави, друзья, двоюродные и троюродные родственники папы — те люди, чьи голоса и имена я безошибочно угадывала по телефону, но лично не видела ни разу…

Наступал Шабес. Женщины зажигали свечи, закрывали лицо руками, обнимались и шептали благословение на почти забытом языке… душа ведь все помнит, сколько бы ни прошло лет…

Скатерть-самобранка приглашала к столу, а сверкающие свечи, слово звездочки, озаряли ночную тьму.
Папа налил в бокал вино, достал потрепанный молитвенник и, чуть раскачиваясь, прочитал субботнюю молитву Кидуш* по-русски. Я закрыла глаза и удивилась, что помню каждое слово и интонацию папы:

— «День шестой. И завершены были небо и земля со всем воинством их. И закончил Б-г на седьмой день труд свой, которым занимался, и в седьмой день не совершал никакой из тех работ, которыми был занят. И благословил Б-г день седьмой и освятил его, ибо в этот день не совершал Он никакой из работ своих, которыми занимался прежде и которые намеревался совершить после того! Внемлите, господа мои! Благословен Ты, Г-сподь, Б-г наш, Владыка Вселенной, сотворивший плод виноградной лозы!»*
— Омейн! * — выкрикнули дети, а следом и все мы, и пошли мыть руки*.

… Я никогда не забуду тот вечер. Мы сидели в чужой квартире, на чужих стульях, и хотя изменились декорации, блюда и узоры на скатерти, Шабес оставался прежним, с радостью общения, философскими размышлениями и неизменным папиным тостом:

— Друзья! Прошу минутку внимания… — оглядев всех за столом, торжественно сказал папа. — Давайте поднимем бокалы и скажем спасибо Б-гу, за то, что Он собрал нас всех сегодня и дал нам дожить до этого времени… Прошлого уже не вернуть, да и будущее туманно. У нас есть только настоящее… Будем надеяться, что Б-г не оставит нас, и мы будем чаще встречаться, ведь нам есть, что сказать друг другу… Лехаим*, бояре!

Все дружно чокнулись, выпили, и стол вновь забурлил разговорами далеко за полночь. Стрелки часов, как по мановению волшебной палочки, замедлились, но никто и не думал смотреть в их сторону… Гораздо интереснее было наблюдать за танцем огоньков свечей. Огни сплетались, растворялись, стремились вверх…

— Так что, ты реально считаешь, что в Австралии жизнь лучше? Я тебя умоляю! И твой дом там?
— Вот он, мой дом. Не в Австралии, не в Москве и не в Нью-Йорке, а здесь — за субботним столом, с вами. Один дом потерян, другой не до конца свит… Это все временно… Бери пример с улитки; она несет все ценное с собой…
— Ай, это все «пусте халоймес»*! Лучше послушайте анекдот. Уверен, вы его еще не знаете…
— Линочка, какое у тебя красивое розовое платье! А этот салатик — просто объедение. Признайся, это рецепт тети Евы?
— Бабушка, а можно я возьму третью печеньку? Что? Это уже десятая? Ну, ладно, ты же знаешь, я не очень люблю математику…
— Боря, так мы ждем вас в Мельбурне?
— Поживем — увидим, Ави. Папа все правильно сказал. Надо радоваться настоящему. Слава Б-гу, что мы уже встретились здесь.
— А теперь серьезно, ребята. Каковы шансы, что вы переедете? Не отшучивайтесь, мы уже говорили «Лехаим!..»
… Свечи еще раз исполнили па, подмигнули и догорели, оставив на прощание легкий росчерк в воздухе.

~ Мельбурн, 2018

_________________________________________________________

 *Go Away — (англ.) — Уходи прочь!

*Шабес — седьмой день недели, праздник, в который Тора (Пятикнижие) предписывает воздерживаться от работы, устраивать праздничные трапезы, читать особые молитвы.

*«Джетлаг» — от англ. Jet lag — состояние усталости после перелета, вызванное разницей во времени.

*Тишинский рынок — Один из московских рынок в Пресненском районе, уже закрывшийся.

*Текст субботней молитвы «Кидуш» («освящение) в переводе на русский.

*Имеется ввиду омовение рук перед трапезой, предписанное еврейским законом.

*«Пусте халоймес!» (идиш) — пустые мечты.

*Лехаим! — (иврит) — «За жизнь!» — известный еврейский тост.

 

 

Art copyright: Huguette Clark