Афоризмы о знаках препинания, Отчёт с заседания ЛИТО. Юмор, Часовщик Аркадий Наумович

Афоризмы о знаках препинания

Вы даже не представляете, какая у знаков препинания нервная работа: ведь они имеют дело с людьми.

В жилах тире течёт французская кровь.

Запятая — ломовая лошадь пунктуации.

На хрупких плечах запятой держится порядок в доме, именуемом предложением.

Запятая — знак препинания для бедных.

Точка не может надоесть, как не может надоесть хлеб. Точка бессмертна. Она может умереть только вместе с последним на свете грамотным человеком.

Восклицательный — это единственный из всех знаков препинания, кто не любит тишины. Там, где кипят нешуточные страсти, где нет места спокойствию, где много гвалта, шума, где люди вопят, проклинают, гневаются, возмущаются, волнуются, негодуют, нервничают, восторгаются, выпускают пар и совсем мало думают, — там его и ищите.

Восклицательный знак полезен. Только в малых дозах!

Человек, который не задаёт лишних вопросов, — это скучный человек. Да и трус к тому же.

Если люди перестанут восклицать, то мир прокиснет от скуки. Но если человечество перестанет задавать вопросы — мир погибнет.

Многоточие — это вещь в себе, загадка, тайна, мистика, работа на уровне подкорки, сиреневый туман, интуиция, тонкий мир, третий глаз, полёт души, нечто неосязаемое, метафизическое (отвлечённое, умозрительное, малопонятное), не от мира сего, «Ёжик в тумане», шестое чувство, подтекст, намёки, недомолвки и вообще Бог знает что…

Скобки не так глупы, как кажутся.

Кавычки — самый коварный знак препинания. С ними нужно держать ухо востро, обращаться аккуратно и осторожно. Робкого, не уверенного в себе и боящегося ответственности человека они могут выдать с головой.

Кавычки чаще чем надо употребляют жёлчные, завистливые, трусливые, мстительные, злобные, закомплексованные, вздорные, надломленные и ущербные люди.

Двоеточие — это собранность, подтянутость, точность, достоинство, стройность фразы и строгость мысли.

Работа с двоеточием дисциплинирует ум.

Только двоеточие и точка с запятой умеют лучше всех — изысканно и точно — оформить самую сложную мысль.

До одних знаков препинания нужно дорасти, а до других — дозреть.
До каких знаков препинания человек дозрел, те он автоматически и поставит.

Знаки препинания для пишущего человека — то же самое, что и дорожные знаки для автомобилиста.

Знаки препинания — дешёвая рабочая сила. Они работают добросовестно и не просят есть. Их можно эксплуатировать сколько угодно.
Они просто обожают работать и очень огорчаются, когда про них забывают. Ведь им тоже хочется иметь успех у публики. Им приятно, когда на них смотрят и оценивают их работу.

Если правила пунктуации вместо вас выучит кто-то другой — он и будет более успешным. Считайте, что вы предупреждены.

Знаки препинания нужно выбирать как невесту.

 

Отчёт с заседания ЛИТО. Юмор

Председатель (деловито): Сегодня у нас хороший день, дорогие собратья по перу! Наш автор Кукушкин, можно сказать, виновник торжества, принёс свежую рукопись, которую нам и предстоит обсудить. Мы давно знаем и любим нашего автора, но сегодня прошу не делать никаких скидок на дружбу, а быть как можно строже и объективнее. Итак, слово — первому оппоненту.

ПЕРВЫЙ ОППОНЕНТ (спокойно): Значит, так. Я внимательно прочёл рукопись и сделал записи на листочках. Та-ак, посмотрим, что у меня тут записано. Ага, это не то. И это — не то. Вот, нашёл. Значит, так. Мне понравилось третье стихотворение. Сильное впечатление! Четвёртое не понравилось. Да, ещё девятое, помню, очень понравилось. Или не понравилось? Я свой почерк плохо разбираю. Потом не понравилось сразу три подряд. Последнее тоже не… Ой, кажется, я не тот листок дома взял. Ну надо же, я взял свои заметки по обсуждению стихов другого автора (помните, я ещё в прошлом году выступал?). А эти… Куда же они делись? Но я их обязательно найду. На этом я заканчиваю своё выступление, спасибо за внимание.

ВТОРОЙ ОППОНЕНТ (озабоченно): Вот сейчас только что тут в коридоре говорили: верлибром писать можно. В Москве, мол, уже пишут, в Париже и Урюпинске тоже. Ну и что? И пусть себе пишут, если им так хочется. Мы тоже вскоре будем так писать. Но если уж ты пишешь верлибром, так у тебя должны быть логика и обра…

ЧЛЕН ЛИТО ИВАНОВ (нетерпеливо): Дайте мне о логике сказать! У меня давно накипело! Вот Кукушкин пишет: «Лебедем быть хочу». И буквально через две страницы: «Как сладко быть тогда конём!» И вдруг читаешь дальше: «Я семечко от дерева». А вот уже совсем никуда не годится: «Ты лёд, а я речка». Я уже не говорю о том, что автор на протяжении одной только рукописи непостоянен: кем он только и не хочет быть, вместо того, чтобы оставаться человеком, как все мы. Но давайте проследим логику этого «Ты лёд, а я речка». Стихи автора — это ложный пафос, в котором нет никакой логики. Конечно, в первый раз прочитаешь — вроде красиво, а как начнёшь задумываться, логику применять, так и видишь, что всё это чепуха. Вот недавно я читал стихи, не помню чьи: «Словно я весенней гулкой ранью проскакал на розовом коне». Тоже в первый раз прочитал — понравилось, а как начал логику применять, всё лопнуло как мыльный пузырь. Возьмём розового коня. Если уж вы мне не верите, я вам сюда на ЛИТО зоотехника приведу, и он подтвердит: розовых коней не бывает. И он будет прав. Может, кто-то хочет сказать, что у нас есть розовые кобылы? Конные заводы для разведения розовых коней? А? Да на розовых ни ездить, ни пахать никто не станет. Ездить, по логике, надо на автобусах, а пахать — на троллейбу… тьфу, на тракторах. Если по логике!

ЧЛЕН ЛИТО ПЕТРОВ ПЕРВЫЙ (ехидно): Да, это по логике!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (сердито): Прошу не перебивать выступающих. Слово — третьему оппоненту.

ТРЕТИЙ ОППОНЕНТ (обиженно): Нет, вы скажите, почему мне не прислали рукопись? Я её и в глаза не видел. Вот сейчас наскоро полистал перед началом заседания — и всё. Но я скажу всё-таки пару слов. Первое стихотворение очень непонятное, сумбурное, я его предлагаю сразу исключить. По второму… ну, здесь я бы выбросил шесть строк в середине и весь конец. В третьем, если убрать вторую и пятую части, будет гораздо лучше. Четвертое выбросить совсем или наполовину сократить. В пятом начало и конец поменять местами и зарифмовать по-новому. Остальные я не успел прочесть, но, думаю, их можно не принимать во внимание совсем, тем более, что я лично ничего там интересного не нашёл. Вывод: автору, пока не поздно, надо переходить на прозу. Можно писать и пьесы, если захочет, но поэтом он может и не быть, я думаю.

ЧЛЕН ЛИТО СИДОРОВ (решительно) Я тоже за то, чтобы отсечь в двадцатом стихотворении последние восемь строк и поменять местами середину и начало. Так будет лучше, понятнее широкому читателю, а то сейчас там какая-то муть.

ЧЛЕН ЛИТО КОШКИН (убеждённо) Все стихи всегда только выигрывают, когда их сокращают. Поэтому предлагаю на всех заседаниях ЛИТО в каждом втором и одиннадцатом стихотворении отсекать по 6-8 строк в начале и середине. Это для пользы авторов же!

ЧЛЕН ЛИТО ИВАНОВ ВТОРОЙ (с места): А я говорю: автору надо писать не верлибры, а рубаи.

ЧЛЕН ЛИТО ИВАНОВ ТРЕТИЙ (вспыльчиво): Сами пишите свои рубаи! Автору надо прозу писать, всякие там новеллы, рассказы, эссе…

ЧЛЕН ЛИТО ИСАЕВ (строго): Там надо сначала вычеркнуть деепричастные обороты по всей рукописи, да и прилагательных слишком много…

ЧЛЕН ЛИТО ПЕТУХОВА (ужасно волнуясь): Слушайте, что вы делаете? Разве можно столько отсекать? Мы где — на ЛИТО или на бойне? Только и слышишь: отсечь, убрать, выкинуть… А потом выясняется, что выступающий и рукописи не читал. Автор вложил в неё, может, три-четыре года наблюдений, переживаний, раздумий… Столько времени и нервов потрачено! Столько бессонных ночей! А тут все пытаются уложить каждое стихотворение в прокрустово ложе своих представлений, а что не помещается — отсечь! Да куда это годится?.. Вот вы! Вы же рукопись не видели, а запустили в неё руки по самые локти и дерёте без всякой жалости… А там метафора хорошая. Там синекдоха! Там оксюморон! Вы почему этих терминов не знаете? У вас что в школе по литературе было?..

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ (быстро): Эй, кто-нибудь! Воды сюда! Пора заканчивать заседание. Подведём итоги. Итак, наш секретарь вычеркнул всё, что здесь предлагали выступающие. Посмотрим, что осталось. Гм-гм… Осталось два существительных, несколько тире, вопросительный знак, одна скобка и предлог «через». Ну и всё… Нет, как же это печатать? Тут нечего печатать. Если такая книга выйдет (два существительных, несколько тире, одна скобка, предлог «через») — нас просто засмеют…

Неожиданно разъярённый автор Кукушкин подскочил к столу председателя, сгрёб свою рукопись и опрометью бросился в туалет. Там он поднёс зажигалку к листкам бумаги и замер в ожидании: сгорит или не сгорит? Сердце его сильно билось.

…Рукопись сгорела на удивление хорошо и быстро.

Отчёт с заседания ЛИТО вела Эльмира ПАСЬКО.

 

Часовщик Аркадий Наумович

Услыхать незабытое в бое часов…
Любовь Сирота-Дмитрова «На твоём языке».

В журналистской работе бывает немало всяких встреч, попадается много интересных людей, о которых нет-нет да и вспомнишь порой.

Писала я как-то очерк о часовщике. Умница, золотые руки и такой блестящий собеседник, каких поискать. Литературу (русскую и зарубежную) знал превосходно, сыпал стихами и цитатами; речь всегда отточенная и лаконичная. Спрашивала его: «А сами-то пишете?» — «Нет, я читаю, и этого достаточно». Тощий, седой, кудлатый как Альберт Эйнштейн и Карл Маркс вместе взятые. Безногий.

Каждый, кто чинил у него часы, становился не только его клиентом, но и добрым знакомым, а то и другом — таково было его обаяние. Часы были его стихией, на всю жизнь главным и обожаемым делом. Аркадий Наумович любил их чинить (он говорил — «лечить»). По всему периметру помещения мастерской на одних полках стояли будильники, на других — настольные часы, на третьих лежали наручные, а на стенах висели, конечно же, настенные.

Будильников в мастерской обычно «лечилось» особенно много: они чаще ломались оттого, что этих несчастных их сонные хозяева нещадно били и сбрасывали на пол, когда те звонили и прерывали сладкий сон на рассвете. Но ведь будильники так необходимы в доме — и клиенты потом слёзно просили починить их как можно скорее: нельзя же опаздывать на работу, а без будильника непременно проспишь!

Эти вышедшие из строя хронометры стояли рядами: слева те, что ожидали своей очереди быть починёнными, справа — уже вылеченные. Но дело в том, что они ещё не считались готовыми к работе: по правилам, после ремонта будильники должны были несколько дней проходить проверку на точность хода. Требовалось, чтобы все как один показывали точное московское время. Только после этого их возвращали хозяевам.

Забавно было наблюдать, как иной недочинённый будильник начинал верещать раньше своих товарищей по несчастью. Аркадий Наумович поднимал голову, сию же секунду подкатывал к нему на своей колясочке и снимал с полки — ремонтировать заново или регулировать ход. А остальные, уже исправные, как с цепи сорвавшись, в своё точное московское время начинали дружный отчаянный перезвон.

К этим Аркадий Наумович уже не торопился. Он, послушав и проверив показывающих правильное время, поглядев на обе стрелки — часовую и минутную — по очереди «затыкал рот» всему ряду, неторопливо передвигаясь вдоль полок в инвалидной коляске. Опоздавших звонить забирал с собой и потом возился с ними снова.

На других полках в положенное время тоже начиналась суета; особенно привлекали внимание кукушки, которые выскакивали из дверцы корпуса (обычно в починке находилось до десятка таких часов). Всей стаей дисциплинированно отсчитывали время. Очень старались. Смешные такие кукушки! Детвора вечно толпилась и шумно радовалась появлению птичек.

Но самыми привлекательными в этой мастерской для меня были часы с боем. У каждых был свой неповторимый голос. Они ведь не звонили и не резали слух как будильники, не торопились как кукушки, они задумчиво пели: «Бу-у-ум!» или же «Ба-а-ам!» Некоторые из них мелодично отбивали и полчаса, и четверть часа.

Настенные с боем у Аркадия Наумовича ходили в любимчиках. Некоторых — с особо красивым голосом — он не торопился возвращать владельцам, лечил очень бережно, наслаждаясь прекрасными звуками. Вручая хозяевам, непременно хвалил их хронометры, просил хорошо ухаживать за ними, особенно если попадались редкие и старинные экземпляры, ведь подобные в России в советское время уже не выпускались.

Он и свои личные часы с боем держал здесь, в мастерской. У них была давняя история, о которой он рассказывал не всем, и меня просил не печатать это в газете. Эти часы были подарком ему от бывших клиентов, которые уехали в Израиль. Тогда об этом распространяться было не принято. Спросила я у Аркадия Наумовича (не для печати): а почему не уехала тогда и его семья?

И он рассказал о своей печальной истории. Была у них машина. Поехали всей семьёй за грибами и попали на дороге в аварию. Погибли дети — сын и дочь; остался после долгого лечения без ног сам Аркадий Наумович; жена пострадала меньше всех (я её видела, она обычно приносила ему обед, хромая и опираясь на палочку). И не уехали они потому что, как, печально вздохнув, признался Аркадий Наумович: «С кем же наши дети останутся? Нет, мы их тут одних не бросим. Пусть потом, когда и мы в мир иной уйдём, все вместе будем».

Аркадий Наумович так любил возиться с часами, что долго не уезжал домой по вечерам после работы: прислушивался к звукам, просто наслаждался их боем, разговаривал с непокорными, стыдил иных, других похваливал.

С гордостью рассказал мне Аркадий Наумович, что пришлось ему однажды чинить почти не встречающийся теперь в России «брегет» (помните в «Евгении Онегине»? — «пока недремлющий брегет не прозвонит ему обед»). Это карманные часы, изготовлявшиеся в мастерской французского мастера Бреге, который умер в 1823 году — при жизни Пушкина.

Этот хронометр отличался большой точностью: он отбивал не только часы и доли часов, но и показывал числа месяца. В этом и была трудность. Время не пощадило старинную вещь: всё разладилось. Два месяца возился с этим брегетом Аркадий Наумович — и добился своего: заработал старичок как в прежние молодые годы! Хозяин глазам своим не поверил. Рад был как ребёнок. Да и сам Аркадий Наумович был очень доволен своей работой.

Любила я приходить к нему в мастерскую, особенно в полдень, когда разноголосого шума от часов было больше всего: все стремились возвестить своим весёлым перезвоном, что теперь они живы-здоровы. Аркадий Наумович даже приглашал меня побывать в мастерской в новогоднюю ночь, когда особенно чувствуешь ток времени и его переход, но я как-то всё не собралась.

А эти часы с боем — подарок уехавших клиентов — имели особенный, неповторимый голос. Такой торжественный, печальный, задумчивый. Он поднимал ввысь, напоминал о Вечности. Он был целебным. Такого голоса у часов мне больше не доводилось слышать, разве что у церковных колоколов.

Аркадий Наумович говорил, что та семья его клиентов тоже очень любила свои часы, но они такие большие и тяжёлые, а путь предстоял трудный и неблизкий. И супруги принесли своё сокровище Аркадию, твёрдо зная, что уж он-то их часы будет беречь как никто другой. «Отдали в хорошие руки», — пошутил он.

Я очень поздно узнала о кончине Аркадия Наумовича. Была в командировке, а потом никто не сказал. И нигде не было некрологов. В городе выпускалось тогда всего две газеты — молодёжная и наша, партийная, солидная, в которой некрологов удостаивались только большие начальники и знаменитости. Но Аркадий Наумович был всего лишь мастер-часовщик комбината бытового обслуживания. И тем не менее на его похороны пришла масса народа, и люди сказали о нём много тёплых слов.
Да, Аркадий Наумович не был ни начальником, ни знаменитостью. Но он был Мастер. И люди это понимали.

Те часы — подарок уехавших друзей — из мастерской забрала себе на память его жена. Работница мастерской рассказывала мне, что многие клиенты долго ещё потом приходили, спрашивали про те часы. Очень любили слушать их бой.

… Когда я готовила к печати свой очерк «Часы и время» и беседовала с Аркадием Наумовичем, он обронил шутливую фразу: «Когда я починяю часы, у меня деталей ещё на целый велосипед остаётся». Мне это афоризм так понравился, что я попросила — и он охотно подарил.

У меня даже тетрадка такая есть, где эпиграфом стоят эти слова Аркадия Наумовича. В ней я храню то, что не вошло в книги: собранные мною всякие эпизоды, небольшие сюжеты, интересные наблюдения, услышанные на улице смешные фразы, мои собственные афоризмы. И, записывая это, я вспоминаю человека, умевшего хорошо делать своё дело.