1
Странно память работает.
В связи с событиями в Японии (землетрясение магнитудой 9 баллов, мощное цунами и радиационная авария на АЭС в Фукусиме) по телевизору год назад показали большую передачу о Курильских островах. Мы их, живя на Дальнем востоке, почти все «исплавали», а Шикотан исходили в буквальном смысле вдоль и поперек (27 на 9 км).
Нас было пятеро взрослых и наш маленький сын Роман. Я теперь думаю, что в голове у нас (родителей) была большая дырка – с четырехлетним ребенком отправиться черт знает куда. Сперва на Сахалин, потом на Курилы. Я об этом как будто забыла, ушло из активной памяти. И вот вспомнила.
Что до японских событий – ужас. Переживала снова чернобыльский апрель 1986 года. У нас была тогда шестимесячная внучка Аська, Анна Романовна.
Мне представляется, что атомные станции – спички в руках детей. Это должно двинуть человеческие мозги на поиск новых способов добыть свет и тепло, я надеюсь.
В Приморье мы жили с начала 65-го до начала 70-го года. Авиационный завод в Арсеньеве (бывшая Семеновка) строил самолет конструкции О.К.Антонова. Для согласованных действий завода и ОКБ был создан маленький филиал, в котором были представлены специалисты по всем направлениям. И мы там были.
Поездка, о которой вспоминаю, случилась в августе 67-го. К нам из Киева прилетели друзья и мы задумали это путешествие, чтобы их прокатить по трудно досягаемым для «европейцев» местам. Да и самим посмотреть, разумеется. К тому времени ближние окрестности были уже исхожены.
2
Мы вышли из Владивостока на корабле «Крильон». Разместились по каютам, вокруг тишь, гладь, Божья благодать! Как потом оказалось–не надолго.
Предотпускные дни, как всегда, напряженные, к тому же подготовка к длительному путешествию, закупка продуктов, снаряжения – в общем, устали. Когда корабль отошел от берега, я вышла на палубу. Закурила с удовольствием сигарету Femina болгарского производства (без фильтра) и, недолго думая, решила, что вот оно, счастье!
Стою на палубе, морской ветерок обвевает, вокруг нестерпимым золотом блестит вода, заплела волосы в две косички, чтоб не трепались, курю, солнышко светит, муж читает сыну книжку, никто не трогает, ну, не счастье ли? И вдруг слышу в мегафон громоподобное: «Эй, девочка на палубе, тебе мама курить разрешает?» И я, как нашкодивший пятиклассник, рванула оттуда!
Потом с этим пассажирским помощником капитана мы резались в пинг-понг и вообще подружились на недолгое время плавания. В тамошних водах глупая и непуганая рыбка корюшка, пахнущая свежим огурцом, клевала прямо на блесну. По разрешению этого пома мы отдавали ее на камбуз, они нам жарили, а мы ели – хрустящую и жутко вкусную.
… мне говорили, что знаменитая песенка Окуджавы вообще-то начиналась так: «Из окон корюшкой несет поджаристой»…
3
…Что касается прекрасного корабля «Крильон», его биография такая: бывший железнодорожный паром «Пройссен», построен в 1909 году в Штеттине, переоборудован в минный заградитель в 1914-м. Водоизмещение нормальное 4200 т, суммарная мощность двух паровых машин тройного расширения 5000 л.с., скорость хода 16,5 узлов. Длина наибольшая 113,8 м, ширина 16,3 м, среднее углубление 4,9 м.
Вооружение: восемь 105-мм орудий, 420 мин. Просуществовал до второй мировой войны. После войны достался нам по репарации. Перестроен в грузопассажирский теплоход и долгое время служил в составе советского Дальневосточного морского пароходства под названиями «Крильон».
«Крильон» ходил до 1975 года, а потом стал на якорь, и в нем сделалась гостиница «Морская».
О грозном прошлом мирного симпатичного корабля мы и слыхом не слыхали, хотя знали, что немецкий.
4
Первый день прошел безмятежно: играли в пинг на палубе, ловили корюшку, смотрели новый замечательный фильм «Семь нот в тишине», где впервые увидели совсем молодого Юлия Кима, в общем – наслаждались жизнью и были в предвкушении приключений. Которые не заставили себя ждать, потому что на следующий день вдруг начался шторм. Говорили потом – до десяти баллов. Но мне это как-то было все равно. И как только я в эйфории забыла, что меня с детства даже в киевском трамвае укачивало, что от Печерска, где мы жили, до Подола, где жили наши родственники, в один прием маме редко когда удавалось меня довезти?!
А тут – море. И я улеглась в коечку, потому что оказалось, что это –единственное положение, в котором я могу сохраняться в относительно живом биологическом состоянии. Приходили мои, звали есть, но от одного этого слова я начинала интенсивно умирать, махала слабою рукой – уйдите!!! У меня не было сил объяснить, что подняться я могу только с одной единственной целью: дойти до палубы и выброситься за борт, чтобы мучения мои, наконец, окончились. А эти гады – в лице моих родных и близких – ели, пили, гуляли и сочувствовали, как мне казалось, вполне фальшиво.
Я еще помню какие-то ужасные слова про поперечную и продольную качку, но даже и сейчас, по прошествии стольких лет, не хочу вдаваться в объяснения, потому что немедленно начинается морская болезнь. Такая эмоциональная память. И потому, когда мы причалили в порту Корсаков и я ступила на твердую землю, которая хоть и продолжала у меня под ногами качаться, но все же была – земля, мне хотелось пасть на колени и ее поцеловать.
5
Из Корсакова мы должны были добраться до Южно-Сахалинска. Оказалось, что нужно брать такси или долго ждать автобуса. Нас пятеро взрослых, маленький Роман и огромные рюкзаки. Стали договариваться с таксистами. Рожи–разбойные, определенно потомки каторжан, в крайнем случае – ссыльных. И цены соответственные. Мы робко изумились, на что получили однозначный и вполне резонный ответ: «Тут вам не материк!» С этим девизом пришлось смириться. И во всей нашей дальнейшей жизни на острове он получал полное подтверждение.
На турбазе «Горный воздух», где мы вместо гостиницы остановились, был маленький зверинец: облезлый медведь и три обезьяны – папа, мама и детеныш. Роман решил сквозь прутья клетки покормить детеныша печеньем. Когда в пальцах остался последний кусочек, растерялся, не бросил, рука в клетке – и тогда вся обезьянья семья по очереди укусила его. Нам сказали, что это очень опасно, и мы помчались с горы в Южно-Сахалинск прививаться от всего.
Когда мы с Романом, покусанным тремя обезьянами, стремглав спустились из турбазы в какой-то ближайший медпункт, нам пришлось встать в чудовищную очередь. В очередь затесался кореец, и его все время отодвигали эти разбойники, которые и были сахалинцами в законе. Когда кореец оказался уже перед нами и хотел сам нас пропустить вперед, мы его втолкнули в кабинет. Белые аборигены были недовольны и не понимали нас решительно. Но быстро догадались, что предрассудки насчет равенства и братства родом с Материка.
Материк – это был образ врага, как мы потом поняли. А слово-то какое, ощутили? для родного русского уха…
6
Но знаете, что на самом деле досадно сейчас, когда я пытаюсь восстановить события многолетней давности? Никто никакого дневника не вел. Запомнились какие-то обрывки впечатлений и эмоции, что, как известно, интересует очень узкий круг людей. Не помню, например, что там, в магазине продавали? да и заходили ли мы в эти магазины?
Вот японское кладбище на самом кончике Сахалина – мысе Крильон (одноименном с кораблем, на котором мы прибыли) – помню. Раз в год, вероятно в День поминовения, японцам разрешали посещение. Могилы были вполне ухоженные, лежали очень скромные плиты, обсаженные какими-то весьма экзотическими цветами. Должна заметить, на Дальнем Востоке встретили мы огромное количество невиданных нами цветов, крупных, очень ярких, я бы даже сказала –экзотических расцветок. Но они были совершенно лишены запаха! И дальневосточные глупые пчелы слетаются как раз на цвет? А что, и цвет, и запах – слишком большая роскошь! Как говорится – или делай свое дело, или музыку люби.
Еще помню невероятную величину и, я бы сказала, жирность сахалинской флоры. Таких лопухов и папоротников я в своей жизни никогда больше не видела. Лопухи были величиной с зонтик, а двух папоротниковых опахал хватало на наряд – мы так дурачились. Они очень загадочно просвечивали.
7
Кстати, о Крильоне: Лаперуз, давший имя проливу, который обессмертила советская попса песенкой «где я бросаю камешки с крутого бережка Далекого пролива Лаперуза», самолично дал этой оконечности Сахалина имя военачальника Луи-Бальбес де Крильона, pends-toi, brave Crillon, on a vaincn sans toi, «храброго из храбрых», как назвал его Генрих IV. А наши об этом забыли, мне кажется, и стали это название как-то связывать с морепродуктом… ну, никакой романтики! Песенку, кстати, – так нам говорили – запретил Главный Сахалинский Партначальник: «Они там что, думают, мы сели, ножки свесили, кидаем камушки и вообще на все забили? Не петь и не транслировать!» И не пели и не транслировали.
Мы посетили Холмск. Он раньше назывался Маока, пока был японским. И выстроили его японцы. Как и узкоколейную железную дорогу, пробив 33 тоннеля в горах-холмах. Мне помнится, железная дорога или сами составы там называли «матрис(с)а». Может, я что-то путаю. Вагоны и дизели были японские.
В городе сохранилось много домов японской застройки с характерными очертаниями пагоды. А Россия, увы, на Сахалине оставила только каторги.
В краеведческом музее Южно-Сахалинска (тоже японская постройка) помню чучело волка – он в незапамятном году по льду замерзшего Татарского пролива прибежал на остров. Где и нашел свою смерть, дурачок.
8
Такое было впечатление, что на Сахалине всё время воевали. Там, в конце шестидесятых, стояло–или валялось? – в общем, можно было увидеть огромное количество всевозможной советской и японской техники. И вот что интересно: вражеские японские фортификации, брошенные более 20 лет назад, выглядели, как новые, а родные советские стояли в руинах.
Зато мы победили.
9
С Сахалина мы отправились на Курилы.
В бухте Крабовой, куда мы приплыли, корабль к берегу пристать не мог. К нам подошел плашкоут и в «авоське» снял с борта. Типа, как корову в «Мимино».
Мы нашли место, где протекала какая-то речушка с вроде бы пресной водой. Пока ставили палатки, устраивались, жгли костер, что-то ели, пили чай, упала ночь. И этой ночью мы поняли, что место выбрали абсолютно неудачное – сыро, кочковато, еле дотянули до рассвета. Снова всё собрали и пошли искать место получше уже при свете солнышка. И тут к нам подтянулись ребятишки из местных. Один пацан лет десяти, Вовка, к нам прилепился на все время нашей там стоянки.
Вовка подарил нам карту Шикотана, да не простую, а, мне кажется, военно-стратегическую. Храню (кажется, надо проверить). Я географические карты страстно люблю, разглядываю, если попадается. В Киеве у нас был в книжном шкафу целый ящик с картами разными.
Вовка был источником всякой информации о местной жизни и нравах. Он сперва был сбит с толку, увидев, что я курю. Маленький философ долго крепился, видимо, прощупывал, что мы за люди. И однажды сказал: “Тетя Клава, вы зачем курите? У нас курят только сезонницы. А вы же культурная”. То есть, курение было таким определенным знаком, метой. Мне стало даже перед ним неловко.
А мы и вообразить себе этот мир не могли. Постоянно на острове проживало около двухсот пятидесяти человек. Остальные – завербованные на время путины для разделки морепродуктов, в основном женщины, пришлые, страшные, отпетые, которым и места нигде, кроме этого края земли, видать, не было. Куда они девались после путины, где потом приклоняли свои непутевые головы – неведомо.
На время путины на острове был сухой закон. И что же? Они гнали самогонку из конфет «Подушечки», которые к тому времени на просторах родины чудесной уже не существовали давным-давно! А на Шикотане – пожалуйста. Рубль десять за кило. Правда, чаще всего комом, из которого их приходилось выковыривать. Но это были они, «Подушечки» моего послевоенного детства, посыпанные сахаром, с повидлом внутри, или с «повидлой», как мы говорили.
10
Мы решили из Крабовой двинуть в бухту Край Света. Взяли с собой минимум всего на два дня. Остальное собрали и пошли проситься оставить до возвращения на погранзаставе. Дело в том, что из-за опасности цунами существовало предписание: по прибытии на остров явиться на заставу, отметиться там, т.к. в случае несчастья должно было быть известно, сколько народу на острове и где люди находятся. Да, я забыла сказать, что вообще вся эта поездка могла состояться только со специального разрешения, которое мы оформляли через милицию в Арсеньеве.
И вот при первом посещении начальника заставы, которому надо было предъявить документы, обнаружилось, что он, как и мой муж, родом из Луганска. Вот радости-то было, не передать! И этот капитан разрешил нам оставить основной груз у них в каком-то сарае. Пришлось все подвесить к потолочной балке – крысы больно свирепые, сказал капитан.
Если по прямой, то между бухтами расстояние километров пятнадцать. Но мы знали, что по дороге нам придется взбираться на сопки и спускаться с них. Мы еще решили зайти в бухту Колокольную – говорили, что там при сильном прибое скалы резонируют так, что слышится колокольный звон. К тому же, с нами был ребенок, так что переход этот меньше, чем за день, мы и не рассчитывали сделать.
11
Сильного прибоя не случилось, и Колокольная не ответила нам звоном.
На своем уже довольно долгом пути мы не повстречали ни единого человека. И вдруг кто-то, взглянув на сопку впереди, увидел там маленькую фигурку. Отчаянно размахивая руками, человек спускался к нам вниз. Мы пошли ему навстречу.
Ну, скажите мне, как бы вы назвали то, о чем я сейчас поведаю? Вот идем мы из бухты Крабовая в бухту Край Света на острове Шикотан Курильской гряды, пять человек родом из Киева, пришельцы, случайные посетители, нечаянные гости – и встречаем такого же нечаянного гостя, который приехал, то есть приплыл в конечном итоге, на Шикотан из Киева. Я даже восклицательный знак не ставлю, а просто точку – потому, что не знаю, как это называется.
И этот человек вместо «здрасьте» сказал: «Дайте закурить и чего-нибудь поесть». Мы выдали, а взамен получили рассказ о том, что он со товарищи получил награду – туристическую поездку на Курильские острова. А служили мужики в серьезном ведомстве, в КГБ, и уж за какие такие заслуги награду получили, нам осталось неведомо. Друзья его оказались не очень любознательны, остались в Крабозаводске выпивать и закусывать, а он пошел путешествовать, но не рассчитал курева и еды. И вот, как говорится, совсем поиздержался. Ясное дело, к ведомству его никто из нас не питал симпатий, даже напротив, но человеколюбие победило и мы его снабдили сигаретами и поделились едой.
Еще по дороге к бухте Край Света мы видели своими глазами, как рыба практически посуху, обдирая брюхо, теряя икру, шла туда, куда ей инстинкт велел. Когда мы пришли на погранзаставу в Край Света, собаки из алюминиевых мисок лакали сырую красную икру. Ребята-пограничники сожалели, что готовой не было, только что приготовили тузлук и засолили. Вместо икры угостили нас вареными мидиями. И еще рассказали страшную историю о том, как однажды, вскоре после войны, японцы тихо приплыли в бухту, вырезали всю заставу и ушли.
А нам пришлось переночевать в домике, где это все и случилось.
12
События в Японии взбудоражили интерес телевидения к нашим дальневосточным землям. Прошло несколько передач. Фильм о Курилах, в частности о Шикотане, поверг меня в ужас. Нечеловеческое существование. Я так себе представляю «тот свет». Люди, которых показывали, даже не маргиналы. Их уже трудно и людьми назвать, потому что условия, в которых они живут, трудно назвать жизнью.
Поневоле подумаешь – а ведь японцы сделали бы конфетку! В бухте Крабовой, например, мы видели заросли уникальных водорослей, из которых делают агар-агар, очень дорогостоящий продукт. Никто не занимался, прямо под ногами пропадало богатство зря. Бухта была забита роскошными японскими суденышками, конфискованными у браконьеров. Их время от времени СЖИГАЛИ – на материк, где их бы с руками оторвали, отправлять было слишком дорого.
Перекрываю «поток сознания». Много чего можно еще написать. Так вот всколыхнулось, я и подумала — может, кому интересно будет, тому же Роману, старшему сыну, который с нами проделал это путешествие. Думаю, у него было бурное детство — безбашенные родители в два с половиной года сперва увезли из Киева на Дальний Восток, а там давай таскать в тайгу и на острова.
Но ничего, выжили…