Янг-стрит

Янг–стрит (Yonge street) – улица в Торонто, длина которой составляет 1896 км. Самая длинная улица в мире.

 

Джуди

 — Джуди, мне нужен совет. Не могу придумать: что подарить мужу на день рождения?
 — Подари ему кусочек леса, — ответила Джуди. — Или птицу. А можно оленя или белого медведя. Что ему больше нравится?
 — Джуди! Я серьёзно, а ты… А как это — кусочек леса?
Джуди достала три красивых сертификата:
 — Смотри. Это — мой лес, мой карибу, мои птички — кардиналы. «А это, — она протянула мне лист бумаги, — сайт, где ты можешь выбрать мужу подарок».

Многому научила меня моя Джуди.
Она жила на последнем этаже огромного небоскреба в самом начале Янг-стрит — улицы, которая для Торонто что Тверская для Москвы или Невский для Питера.
Она начинается на берегу озера Онтарио и устремляется на север, разделив город на две части: западную и восточную. Если какая-то улица пересекает Янг-стрит, то, словно спотыкаясь о неё, меняет свое название: Eglinton West, например, переходит в Eglinton East. Под Янг-стрит проложена ветка метро; на ней — самые популярные рестораны, самые большие торговые центры, самые… самые… всё — самое–самое, а главное — Янг-стрит тянется на тысячу восемьсот девяносто шесть километров.
Да, да, это не ошибка: почти на две тысячи километров. Она бежит по Торонто, его северным пригородам до города Бэрри, а там переходит в одиннадцатый хайвэй и, промчавшись среди скал и лесов, круто поворачивает на запад. Встретится на пути какой-нибудь город — хайвэй снова становится улицей Янг. И так — на протяжении почти двух тысяч километров, чтобы остановить свой бег в небольшом городке Rainy River на границе Канады и штата Миннесота.
Вот на такой удивительной улице, в небольшой квартирке с окнами на север — конечно, на север! — жила моя Джуди.
 — Джуди, что это? — я подняла легкую трубку длиной около метра.
 — Пимак, — ответила Джуди. — Флейта, на которой не просто играют, но и лечат болезни, восстанавливают силы, даже привораживают любимых. У индейцев племени кри она очень популярна: как барабан.
 — А это что за странные палочки, Джуди?
 — О.… это! Это — барабанные палочки, но не простые, а в форме водяной змеи. Барабан звучит совсем по-другому: тревожно… мурашки по коже. Хочешь попробовать?
 — Нет, нет, Джуди, я тебе верю.
 — А чтобы узнать, в каком из озер живут эти змеи, нужно замереть в каноэ и смотреть на воду. Почувствуешь пристальный взгляд из глубины — это они. Нет врага опасней для народа кри, чем эти змеи.

Индейцы кри. Огромные племена, испокон веков живущие на севере нынешней провинции Онтарио. К ним и приехала когда-то молоденькая Джуди — учить детей английскому языку. «Я бежала от одной любви — и попала в другую. Бежала от несчастливой любви к одному человеку, а полюбила целый народ, и прожила свои счастливые годы в крохотном деревянном доме среди льдов и снегов на побережье Гудзонова Залива. Индейцы умели говорить по-английски, но не умели читать и считать. А им нужно было работать на почте, продавать мясо карибу и меха, строить теплые дома вместо продуваемых ледяными ветрами вигвамов. Я не только учила детей языку — я рассказывала им о Боге. Я говорила индейским детям: любите друг друга. И однажды один ученик сказал мне: «Вечером тебя ждет мой отец». Его отец был шаманом. Я пришла к ним в вигвам. «Чему ты учишь наших детей? — спросил шаман. — Повтори. Слово в слово». Посреди вигвама горел костёр, было жарко и неуютно. Шаман не проронил ни слова, пока я рассказывала об учении Иисуса Христа. А потом сказал: «Он — хороший человек, твой Иисус. И говоришь ты — будто ручей бежит по камням. Я разрешаю тебе учить детей моего народа».
О многом рассказывала мне Джуди, и это по ее совету мы отправились однажды почти за две тысячи километров, чтобы проехать Янг-стрит: от начала — и до конца.

 

 

Бэрри

«Если не знаешь, о чем говорить, говори о погоде».
Святое правило. Встретились незнакомые люди, молчать неудобно, о себе говорить не хочется, знакомых общих нет… о чем говорить? Конечно, о погоде! О том, что осень была холодной, и зима наступила неожиданно рано, и снег вот-вот пойдет и засыплет Торонто, перепутав его с Бэрри.
Ах, этот Бэрри — город на берегу озера Симко! И почему Бог так распорядился, что во всем Южном Онтарио — «Золотой Подкове» — это самый холодный город? В ноябре там ложится снег, в декабре наступают морозы, а январские и февральские вьюги засыпают его метровыми сугробами. И леса вокруг Бэрри, всего-то в девяноста километрах от Торонто — меньше часа езды, выглядят, как леса, а не как ухоженные лесопарки.
Почему в некоторых странах так любят переименовывать улицы и города? Ведь их называли в честь тех, кто творил историю, а ее не перепишешь, как бы иногда ни хотелось.

Озеро Симко назвали в честь первого губернатора Онтарио.
За неполные пять лет своего губернаторства Джон Грейвс Симко успел сделать многое, и в том числе начал строить город на месте индейской деревни Торонто. Как военный человек, он расположил улицы будущего города по квадратно-гнездовому принципу: с запада на восток — авеню, с юга на север — стрит, и не важно: возвышенности на их пути или впадины, реки или ручьи. Есть приказ: север — юг, запад — восток, остальное — ненужные тонкости.

Улицу Янг губернатор назвал именем своего друга, который хоть и не был ни разу в Канаде, но помогал советами и деньгами из Лондона, и строили ее почти двадцать два года. Каждый житель города, замеченный нетрезвым, был обязан три дня бесплатно выкорчевывать на будущей улице пни. Гладкая эта улица, ни одного пенька.

А город Бэрри назван в честь влиятельного военачальника сэра Роберта Бэрри, служившего в тех местах и закрывавшего глаза на то, что творилось в его городе, куда приходили по знаменитой Underground Railroad, спасаясь от рабства, беглые черные рабы.

Underground Railway — подземная железная дорога.
Не было никакой подземной дороги, не было тоннелей, паровозов или вагонов. Просто люди, которые помогали беглым рабам, пользовались железнодорожной терминологией: «кондукторы» провожали беглецов от одной «станции» к другой, где «дежурные по станции» давали им одежду, пищу и кров. Шли ночами, и прятались днем. Самые разные люди помогали рабам бежать: и дети плантаторов, и квакеры, и свободные черные люди, и те американцы и канадцы, кому были отвратительны рабство или расизм. Рабы бежали в Северные штаты или Канаду, находя себе приют по дороге, и последним городом, где они оседали, был Бэрри: уж если здесь так холодно, думали беглецы, то севернее вообще невозможно жить.

***

Чем занимаются сейчас дети — помимо школы, конечно? В какие играют игры? Наверное, чаще всего, в компьютерные. А когда родители требуют прекратить игру и заняться уроками, воспринимают это посягательством на свободу.

Вот и Брендон… он тоже не смог стерпеть, что родители выключили компьютер.
«Сделаешь уроки — будешь играть!» — сказал отец.
Знал бы он, чем ответит сын…

Брендон Крисп, пятнадцатилетний школьник из города Бэрри, взял велосипед, рюкзак с одеждой и уехал из дома. Уехал тринадцатого октября.
Полиция с собаками и жители города прочесывали окрестные леса, компания Майкрософт выяснила адреса всех, с кем играл когда-либо Брендон — в надежде, что он прятался у кого-то из них. Тому, кто найдет мальчика, обещали большую награду.
Его нашли только пятого ноября, но, к сожалению, поздно. Он упал с дерева, на котором спасался от зверья, и сломал себе шею.

Сколько их — таких упрямых детей, считающих, что самое главное в жизни — это игра, а родители только посягают на их свободу?
Теперь в Бэрри действует Фонд «В помощь страдающим от игровой зависимости детям».
Кому-то помогут, вот только Брендона не вернуть.

***

Скрылось из виду серебряное озеро Симко («красивая вода» — называли его жившие в этих краях индейцы), мелькнуло и исчезло за домами Ориллии нарядное здание казино Рама, а мы едем дальше на север по перешедшей в хайвэй номер одиннадцать бесконечной улице Янг.

 

В твоем саду…

Яблони в цвету,
Весны творенье,
Яблони в цвету,
Любви круженье…

«Диски» — значилось в самом начале списка, который мы составляли для путешествия. Диски — с любимыми песнями и Концертом Чайковского… Пролетают мимо озера — Господи! сколько же их в Канаде! и названия какие: Sparrow Lake — Воробьиное озеро; Lake Muskoka — Большие красные скалы; Fairy Lake — Волшебное озеро… и поет в машине Евгений Мартынов…
Справа — огромное фанерное яблоко и указатель: «Apple Farm» — «Яблочная ферма». Сейчас остановимся, купим в дорогу яблок. На этих фермах — огромный выбор: бери пакет — и пробуй яблоки прямо с деревьев, собирай, какие понравятся… но нам не нужно выбирать: мы давно их выбрали, эти ярко-красные сочные яблоки Макинтош.
Вы знаете, почему Стив Джобс назвал свою знаменитую компанию Apple? Потому, что в молодости он работал на яблочной ферме, а «самые лучшие песни — те, которые мы пели в молодости».
В 1811 году сын шотландских иммигрантов Джон МакИнтош купил на юге Онтарио ферму, а когда стал расчищать ее, увидел несколько одичавших яблонь. Он пересадил их, а на следующий год на одной из них появились яблоки: ярко-красные, вкусные, сочные. Джон назвал их своим именем, и очень скоро Макинтош стал самым распространенным сортом не только в Онтарио.
«Как яблоки „макинтош“ завоевали Северную Америку, так наши „Apple“ должны завоевать мир», — мечтал Стив Джобс.

***

Было и прошло,
Твердит мне время,
Но ему назло
Тебе я верю.
Верю в майский день
От яблонь белый,
Яблонь молодых
В твоем саду…

Сегодня она позвонит. Не может не позвонить. Не поздравить.
Сергей сидел у окна в инвалидной коляске и ждал звонка. Сегодня — его день рождения, и сегодня — Яблочный Спас. В этом году столько яблок! — даже удивительно для Сибири.
Он так ждет ее звонка! Вот позвонит, поздравит, а он скажет: «Алена, возвращайся. Я уже четыре месяца не пью. Встаю на ноги, скоро начну ходить. Вот увидишь: у нас все наладится, я найду работу — ведь можно же найти работу дома».
Ну что же она не звонит?
Когда они разговаривали в последний раз? На Новый Год? Да, она звонила, чтобы поздравить, а он прошлый Новый год слишком рано начал встречать, и разговора не получилось. Ничего, теперь всё будет по-другому! Только бы позвонила! Трудным был для него этот год: почти восемь месяцев — по больницам…
«Сереженька, выпей рюмочку для аппетита», — каждый день предлагала мать.
Допредлагалась. Алена ушла, ноги отказали… только и остается, что смотреть в окно.
Мать возится на кухне: холодец вчера варила, говорит, уже застыл, скоро принесет.
Ну, телефон! Ну, давай же, звони!
Наконец-то!
 — Серёга? С днюхой тебя!
Не Алена.
 — Спасибо, Иван, что не забыл. Как дела? Что новенького?
 — Да ничего. Ты-то как, именинник?
 — Нормально. Уже встаю. Скоро пойду, так что — замолвишь там за меня словечко, чтоб назад взяли?
 — Конечно, без вопросов!

 — Иван, а Алену ты не встречал?
 — Я — нет, а жена встречала. Говорит, светится вся.
 — Не понял?
 — Ну, говорит, скоро ей в декрет.
В декрет. А как же он? Ведь уже четыре месяца ни капли…
Звонок. Алена?
 — Серёжа? С днем рождения! Как ты? Чем занимаешься?
 — Смотрю… как падают яблоки, — он медленно повесил трубку.
 — Мать! Где там твой холодец?
 — Уже несу!
 — Неси. И что там к нему полагается…

В твоем саду…
В твоем саду…
В твоем саду…

Кокрэйн

Мы едем на север.
Померкли яркие краски, меньше стало лесов, зато появились скалы. Отвесные скалы с обеих сторон хайвэя: где гладкие, где покрытые мхом, а на некоторых растут непонятно чем питающиеся канадские кедры. И все чаще встречаются инукшуки.

Вы помните Олимпийские игры в Ванкувере 2010 года? Помните эмблему этих игр? Разноцветная статуя — инукшук, не просто составленная из камней в форме человека, а точная копия древней инукшук, которая означает «Дружба». Пять камней — пять цветов: желтый — солнце, красный — цвет осенних листьев канадского клена, голубой — океан, синий — горы, зеленый — лес.

Много инукшуков вдоль одиннадцатого хайвэя, и все разные: из круглых камней или острых, в виде человека или напоминающие пирамиду; из пяти камней, семи, девяти… маленькие и большие…
Остановитесь около инукшуков, дотроньтесь до них. Дотроньтесь с уважением и пониманием: инукшук — не нагромождение камней. Это знак: там — тропа, куда ходят на водопой карибу, там — опасная топь, а вон там любят греться на солнышке гремучие змеи. Иногда инукшук говорит о дружеских встречах, иногда о местах, где проливалась кровь, а порою кричит на весь мир о любви молодого индейца.

 — Вы будете проезжать Кокрэйн, — говорила мне Джуди. Этот город нельзя просто проехать: нужно остановиться, и лучше на несколько дней. Вы сразу поймете, почему. А когда-нибудь я расскажу тебе удивительную историю, связанную с этим городом.
 — Джуди! Почему когда-нибудь? Почему не сейчас?
 — Хорошо. Но сначала мне хотелось бы услышать твое мнение об одном магазине.
 — Магазине?

 — Да. В Торонто есть маленький магазин, у него громкое название, но ты ему не верь: это просто магазинчик, где хозяйка продает сделанные ею фотографии. Я не буду ничего говорить, только дам адрес, а ты зайди туда, тогда и поговорим.

Магазин был не просто маленьким: он был крохотным. Кроме меня, там были еще два посетителя: молодая девушка с длинными черными косами и необъятных размеров старик. Девушка бегло осмотрела фотографии и ушла, а старик не спеша переходил от стенда к стенду.

Я осмотрелась: не просто же так дала мне Джуди этот адрес! — но ничего особенного не находила. Стенды с фотографиями: пейзажи, звери, озёра, на стенах чьи-то портреты в красивых рамках.
Ничего необычного. Я собралась уходить и замерла: на меня, улыбаясь, смотрел мой отец. Господи! Где могла сфотографировать его эта канадская женщина? Советский офицер, никогда не выезжавший за границу… невероятно! Я хотела спросить хозяйку, но она вышла, а когда я опять повернулась к портрету, на меня смотрел незнакомый мужчина в военной форме.

Джуди улыбнулась, когда я рассказала ей об этом чуде:
 — Вот и хорошо. Значит, тебя приняли. Леди-шаман не всем открывает, кто она.
 — Леди-шаман? А разве бывают шаманы — женщины?
 — Бывают.

***

Кокрэйн. Небольшой северный городок, всего шесть тысяч человек населения. Городок как городок: невысокие дома, железнодорожный вокзал, от которого пять раз в неделю отходит Полярный Экспресс, идущий на север, в крошечный город Мусони на Арктическом берегу. Аэропорт, двухметровая статуя белого медведя в центре города, кафе Tim Hortons… Вы знаете, что это за кафе? Если не знаете, значит, вы еще не бывали в Канаде. Хоккей, канадские клёны, лоси, бобры, кленовый сироп… всё это — символы Канады. И еще — кафе Тim Ноrtons. В Канаде их более трёх тысяч, в два раза больше, чем знаменитых McDonalds. Там всегда есть свежие пончики с кремом и только что приготовленный кофе. На улицах любого канадского города вы встретите людей со стаканчиком этого кофе. Злые языки утверждают, что в него специально добавляют что-то такое, что заставляет людей возвращаться в Тim Hortons и опять покупать этот кофе.

Тим Хортон. Канадский хоккеист, который вместе с приятелем открыл когда-то в Онтарийском Гамильтоне небольшое кафе. Он родился в Кокрэйне, играл за Торонто, создал сеть самых популярных в Канаде кафе и погиб в автомобильной катастрофе, прожив всего сорок четыре года.

Обычный городок Кокрэйн — и необычный, потому что в полутора километрах, практически в черте города, есть заповедник, где живут белые медведи. Заповедников в мире много, но только в этом — The Polar Bear Habitat & Heritage Village — можно плавать с белыми медведями.

 

 

***

 — Я обещала тебе рассказать о Кокрэйне. Так вот… Помнишь тот магазин? — улыбнулась Джуди. — Однажды в него зашли мать и маленький сын. Мать купила какую-то рамку и пошла к выходу, а мальчик замер около висящей на стене большой фотографии белого медведя.
 — Сколько тебе лет? — спросила его хозяйка магазина.
 — Двенадцать.
 — Ты слишком мал для двенадцати. Хочешь вырасти?
Мать услышала разговор: — Простите?

 — Вашему сыну можно помочь, — сказала хозяйка, и, повернувшись к мальчику, медленно произнесла: — Ты начнешь быстро расти, когда поцелуешь белого медведя.
 — Зачем вы смеетесь над ним? — спросила мать. — Это наша беда, а вы…
 — Поцелуешь белого медведя, — по-прежнему глядя мальчику в глаза, повторила хозяйка. — Для этого ты поедешь в Кокрэйн.
 — Что за чушь? — возмутился отец, когда они рассказали ему об этой встрече. — Издевается она, что ли?
 — Может, и издевается, — ответила мать. — Но мы столько всего перепробовали… Давай съездим в этот Кокрэйн.

Через два года в магазин вошли трое: сияющая женщина, ее муж и среднего роста мальчик.

 — Как нам благодарить вас? — спросила мать. — Смотрите: как он вырос!
 — Спасибо, — добавил отец. — Это просто чудо!
— Это — не чудо, — ответила леди-шаман. — Это подарок от белого медведя. А это, — она сняла со стены ту самую фотографию, — подарок от меня.

В этом уникальном заповеднике есть бассейн, разделенный на две части пятисантиметровым пуленепробиваемым стеклом: в одной, большей, плавает медведь, в другой разрешено плавать детям. Огромный зверь подплывает к стеклу — и, пожалуйста! целуй его сколько хочешь в любопытную белую морду.

 

Концерт

Мы остановились на привал.

Чистая полянка, усыпанная кедровыми иголками, несколько столиков со скамейками и обязательный бак для мусора. Где-то рядом журчала небольшая речушка: Янг-стрит прокладывалась по индейским тропам и часто шла вдоль рек и озер.

Муж взял удочку и скоро принес довольно большую щуку.
North Pike — называют их здесь: Северная щука. Мы достали походную плитку, пожарили рыбу и вскипятили чай. Муж принес из машины магнитофон и поставил Чайковского: Концерт для скрипки с оркестром.

Вот что нужно человеку для счастья?
Величественные кедры, тихий плеск воды; жареная рыба, которая еще час назад плавала в прозрачной воде; удивительная музыка…

На поляне остановилась еще одна машина, и из нее вышли высокий пожилой мужчина и мальчик лет десяти — наверное, дед и внук. Они сели за соседний столик, а когда концерт закончился, подошли к нам.
 — Здравствуйте, — сказал мужчина. — Скажите, кто написал эту музыку?
 — Чайковский, — ответила я и, поняв, что имя ему ни о чем не говорит, добавила: — Петр Чайковский. Замечательный русский композитор.
Дед повернулся к мальчику и что-то сказал на своем языке. Тот вытащил из кармана вырезанную из дерева фигурку каноэ и протянул мне.
 — Спасибо, — сказал его дед. — Такой музыкой душа умывается.
Они уехали.

Вне времени. Вне пространства.

Талантливый русский человек написал свой Концерт, чтобы через сто тридцать лет на старой индейской тропе под канадскими кедрами его услышал другой человек, и умылась его душа.

 

Аметист

«Ах, так? Проживешь без меня? Ну и живи!»

Рассерженная Жена выскочила из вигвама и побежала куда глаза глядят.
«Проголодается — придет!» — два дня успокаивал себя Муж, а когда понял, что не придёт, отправился на поиски.
Он шел по ее следам, но не мог догнать.
Когда стемнело, он упал, обессиленный, и взмолился: «Великое Солнце! Помоги мне догнать Жену!»

Великое Солнце увидело любовь в его сердце и сжалилось. Оно взошло рано утром и разбудило Мужа своими лучами.
«Иди на Запад, — сказало Оно, — я остановлю твою женщину».

Великое Солнце разбросало перед Женой чернику, но она прошла мимо нее, не заметив; усыпало поляну сладкой земляникой — Жена не наклонилась, чтобы сорвать хоть ягодку.
Она бежала, ослепленная слезами и обидой, и не замечала ни звонких птиц, ни грациозных карибу, ни прыгающей в реках рыбы, и вдруг замерла: на тропе перед ней нежно сияли лиловые, фиолетовые, кроваво-красные камни.

Она наклонилась и подняла теплый пурпурный камень: теплый, как кожа Мужа, ласковый, как его объятья.
Куда она бежит? Как найдет дорогу домой?
Она сидела на поляне среди удивительных камешков и камней и оплакивала свою Судьбу.

На этой поляне и догнал ее Муж. Он обнял ее и сказал: «Пойдем домой».
Солнце улыбалось им вслед, и долго–долго не наступали в тот день сумерки.
Так рассказывает древняя индейская легенда племени оджибвe об удивительных драгоценных камнях, которые буквально лежат под ногами на Онтарийской земле.

Аметист.
Драгоценный камень королевских цветов.

Он гасит душевную боль, его кладут под подушку от бессонницы; он помогает стать мудрым, впитывает винные пары, защищая человека от пьянства, оберегает на поле брани и помогает в охоте.
Серьги с аметистами улучшают зрение, перстни говорят о верности ушедшим супругам. Аметистами украшены старинные Евангелия, они светятся на древней иконе «Вседержитель», ими украшали королевские короны и перстни католических князей.

Недалеко от города Тандер Бэй, что лежит на земле индейцев оджибве на берегу озера Супириор, есть аметистовая шахта — Amethyst Mine. Там добывают аметисты открытым способом — экскваторами и брандспойтом, и продают на вес. Только наклонись, достань из земли лиловый или фиолетовый камень, вымой его — и неси взвешивать в магазин, где полно самых разных украшений и сувениров.

Почему так перевели на русский язык название озера Superior? Почему назвали его Верхним? Оно — Супириор! — самое крупное из Великих Канадских Озёр. Оно огромно — как море, вода в нём — стального цвета, воздух вокруг прозрачный и вкусный, и лежит в нем Спящий Гигант.

 

Спящий Гигант

Джойс панически боялась крыс.
B метро, где лондонцы спасались от бомбежек, их были целые полчища. Наверное, они тоже боялись бомбежек, потому что, едва начинали пронзительно выть сирены, выползали из своих убежищ. Сначала Джойс пыталась их сосчитать: так и время быстрей проходило, и крысы казались не такими страшными, но скоро сбилась со счета и закрыла глаза. Лучше думать о доме, о том, как она вернется в Канаду, в свой родной и уютный Тандер Бэй. Там нет войны, не свистят, падая с неба, бомбы, не ползают мерзкие усатые крысы. Там лежит, окутанный туманом, спящий Индейский Гигант, а главное — там ждет ее Саймон.

Рядом с Джойс примостилась худенькая девушка с черным котенком на руках. Она прижимала котенка к груди и тихонько плакала.

 — Не скули, — прошептала Джойс. — И кота пожалей — раздавишь.

Девушка послушно кивнула головой и еще крепче прижала к себе бедняжку.

После отбоя они вместе поднялись на улицу.
 — Ты не приноси кота в следующий раз, — сказала Джойс. — Он, наверное, тоже крыс боится.
Она кивнула девушке и пошла домой: к сестре, к которой приехала в гости и застряла из-за начавшейся войны.

Почему мы поступаем так, а не иначе? Почему одно мгновение может всё изменить? Как бы сложилась ее жизнь, если бы она тогда не обернулась? Сколько раз, вспоминая тот сентябрьский день, задавала Джойс себе этот вопрос…
Она обернулась.

Девушка стояла на месте и смотрела ей вслед.
 — Ты почему не идешь домой? — спросила Джойс.
 — Мне некуда идти, — ответила девушка. — Мой дом вчера разбомбили.

Поздней весной Джойс и Мэри отплыли в Канаду.
Джойс все время проводила на палубе: ей казалось, стоит спуститься в каюту — сразу налетят немецкие самолеты. А в каюте, зеленая от морской болезни, страдала Мэри.

 — Не скули! — говорила ей Джойс. — Скоро будем дома. Там сейчас самая красота! Не скули… ну, пожалуйста, Мэри! Хочешь, я расскажу тебе о моём Тандер Бэй? О Спящем Гиганте? Вот представь: в прозрачной воде Супириор лежит огромный человек. Он лежит на спине, и с берега хорошо видны его туловище и голова. Представила? У него грубые черты… нет, я неверно сказала: не грубые — мужественные. Он не умер — он спит. Мой город лежит на земле индейцев оджибве, вокруг него — скалы, леса и холмы. И озеро со Спящим Гигантом. Оджибве считали, что это — Великий Дух, превратившийся в камень. Он был Хранителем тайного места, где спрятаны залежи серебра оджибве, но индейцы выдали тайну бледнолицым, и Великий Дух превратился в камень. Но когда-нибудь он проснется. Мэри! Ты меня слушаешь? Перестань скулить, а то не буду рассказывать. Ну, вот. Этот Спящий Гигант — не огромный камень, это — полуостров, там песчаные пляжи, невысокие скалы и лес. Мы с Саймоном там любим гулять. И тебя как-нибудь возьмем — если будешь себя хорошо вести.

Наверное, Мэри вела себя слишком хорошо, потому что через год, подбирая слова и краснея, она призналась, что они с Саймоном любят друг друга.

 — Джойс, прости меня. Я не виновата, так получилось… Ты меня приютила в Лондоне, привезла к себе, а я… Джойс, прости! Я так боялась, что ты догадаешься, так скрывала… Джойс, скажи, что мне делать?

 — Не скули, — ответила Джойс. — У меня есть глаза. А теперь — уходи. К нему, к черту, куда угодно! Только от меня подальше! Да прекратишь ты скулить?
Саймон и Мэри уехали в Калифорнию.

Через пятьдесят два года Джойс получила от Мэри письмо:

«Я осталась совсем одна. Саймон ушел две недели назад, а перед смертью он завещал развеять его прах над озером Супириор, около того полуострова, где лежит ваш Спящий Гигант. Я прилечу двадцатого. Если ты простила меня, Джойс, то прошу тебя мне помочь».

Полуостров «Спящий Гигант».
Песчаные пляжи, невысокие скалы и лес.
В хорошую погоду там всегда многолюдно: бегают дети, играют в волейбол подростки, жарят шашлыки взрослые… и, поддерживая друг друга, идут вдоль берега две немолодые женщины.

 

И звезда с звездою говорит…

Бежит, бежит дорога — не то улица Янг, не то одиннадцатый хайвэй.
Недолго ей осталось бежать: совсем скоро граница со штатом Миннесота — а там другие названия, другая страна…
Хайвэй струился вдоль широкой безмятежной Rainy River. Негромко пел Олег Погудин:

В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сияньe голубом…

Начинало темнеть, и мы остановились у первого же мотеля в небольшом городе Форт Франсез.

За стойкой сидели двое: старый седой мужчина и средних лет женщина — похоже, его дочь.
 — Издалека едете? — спросила приветливая хозяйка.
 — Из Торонто.
Она улыбнулась:
 — Наверное, улицу Янг хотите проехать?
 — Да, и почти проехали.
 — Мы знали, где мотель покупать, — засмеялась она. — Никогда не пустует. Вам повезло, что у нас сегодня свободный номер.

Комната была такой же, как и везде: две кровати, стол, телевизор, холодильник, душ.
 — Завтрак с восьми утра, — сказала хозяйка.

Мы побродили по городу, полюбовались закатом, поужинали в крохотном ресторанчике с красивым названием «La Flambee» и вернулись в мотель. Включили ноутбук и поставили любимый диск.

Утром после завтрака хозяйка спросила: — Вы не из России? У вас славянский акцент.
 — Из России.
Она вопросительно повернулась к мужчине, по-прежнему сидевшему рядом, но он ничего не сказал.

И опять дорога. Через каких-то девяносто три километра будет город Rainy River — и мы-таки (спасибо, Джуди!) проедем всю улицу Янг!

***

 — Почему ты не поговорил с ними, папа? — спросила женщина, когда машина скрылась из виду.
 — О чем? — не сразу отозвался он.
 — Да о чем угодно! Поговорил бы по-русски, ты ведь давно об этом мечтал.
Он не ответил, и она ушла готовить комнату для следующих постояльцев.

О чем ему с ними говорить? О чем? Он уж и слова-то русские позабыл. Вон, муж сказал: «Здесь, наверное, рыбалка отличная!», а что жена ответила, он и не понял. Что он мог им сказать? Что в девятнадцать ушел защищать Москву, и в первом же бою попал в плен? Или как дважды бежал — лишь бы к своим, лишь бы на фронт! Дважды бежал — и дважды его ловили. Всё отбили, что можно. Живого места не было. Потом их освободили американцы. Предлагали рай на американской земле, но он твердо решил: только домой! А дома ждал лагерь. Даже мать не успел повидать. И пошло-поехало… пока не приехало на самый Север. Их бежало пятеро, а добрались до Аляски двое. Жил в Штатах, потом в Канаде. Уже и имени своего настоящего он не помнит… Не хочет помнить. Всё у него забрали: молодость, здоровье, маму. По-русски лет семьдесят не говорил. Да и с кем было говорить? Женился на канадке, дети, внуки… зачем им русский язык? Он и ему-то давно не нужен.

 — Смотри, что наши путешественники забыли, — подошла к нему дочь. — Диск. Послушай — может, понравится.

Выхожу один я на дорогу,
Сквозь туман кремнистый путь блестит…
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли о чем?..

 — Папа! Ты плачешь? «Тебе же нельзя волноваться!» —дочь протянула руку, чтобы выключить магнитофон.
 — Не трогай! Это моё… это моя… Родина.

***

Вот и закончилось наше путешествие.
Спасибо, Джуди!
Спасибо, Янг-стрит!

Спасибо, Канада!