Мудак

Видел бы ты этого мудака, дружище.
Форменный покемон с пузом на тонких ногах, в кепке и бриджах. Он вылез из гребаного подъезда так, точно его пиздили целую вечность, а потом отпустили на все четыре гребаных стороны. Короче, вылез в полном анабиозе, чуть шлепанцы не растерял во дворе, и здоровенным куском дерьма завалился в машину. Да уж, редко у кого мне приходилось видеть такое похмелье, а я, знаешь сам, повидал многое.
Свалился, значит, он на сиденье и руками обхватил голову.
– Купи пива. Я сейчас кони тут двину.
– Сам, – говорю, – покупай. У тебя что, нету денег?
– Денег помойка! Нужно только съездить за ними. А ты пока купи мне бутылку светлого «Туборга» и сигарет.
«Туборга», значит, думаю про себя, и сигарет. Может быть, шлюху еще снять тебе, старый пердун. Прикинь, какой прошареный перец?
– Вылазь, – говорю я ему.
– Заколебал, я дам тебе шесть миллиардов, и что ты будешь тогда с ними делать?
– Дашь, тогда и подумаю, – отвечаю.
– Купи пива! Полтинник, что ли, зажопил?
– Ни черта не буду я тебе покупать. Понял, папаша!
Препирались мы с ним до второго пришествия. Солнце палило, как ненормальное, в машине было не продохнуть и послать бы мне мудака на три буквы, да видимо чувствовал я каким-то нутром, что из этого дельца может что-то выгореть стоящее.
Наконец, он отлип от меня.
– Какой же ты меркантильный, – произнес он.
Да, прикинь, прямо так и сказал, меркантильный, как на каком-нибудь сборище литераторов.
Ну, поехали, значит, мы за деньгами на автомойку. Он, понятное дело, охает и вздыхает, трясется, словно в приступе эпилепсии. Смотрю на него, думаю: «Нет, не встанет он больше на ноги. Зря я вожусь с этим придурком». Но ничего, он оказался крепче, чем я подумал. Как пришло время ему выходить – толкнул дверь, выбросил на улицу ноги, словно те были двумя здоровенными мешками с мукой и, опершись одной рукой о седушку машины, а второй об открытую дверь, выкинул себя в мир со всеми его силами притяжения и прочими мерзкими штуками.
Через минуту он уже шел с автомойки, и в руках у него виднелась со-лидная пачка купюр. Тогда-то я и стал обмозговывать эту тему, как бы мне нагреть мудака.
Съездили мы быстренько в магазин. О пиве этот тип уже и не вспоми-нал. Купил водку и запивон, а мелочь бросил на бардачок. Мол, типа: «На дружище, возьми себе немного на чай. Мне не жалко». Но я не обиделся. Был бы я десять раз дураком, если б спугнул такого сладкого пассажира.
– Налей, – сказал тот, протянув мне бутылку. – Самому себе не разливают.
– Ладно, – говорю. – Скажи, когда хватит.
Остановил он меня только когда стаканчик был практически полон. Видимо, просекал сразу, что руки будут трястись и при полной загрузке он расплещет все мимо рта.
– Все, – говорит, занюхивая бухло рукавом, – снимайся со своей долбанной линии или как называется эта хуевина. Будешь меня возить целый день. – Наверное, радостней было бы, если б он только сразу же отдал баблосы.
– Мне работать, – говорю, – нужно. А не смотреть на то, как ты цедишь водку.
– Ты уже работаешь, заколебал. Я дам тебе шесть миллиардов, и что ты с ними сделаешь? Наливай вторую и заводись. Я тебе сейчас все расскажу.
Короче, поехали мы с ним кататься по городу. Я ехал, что называется, куда смотрят глаза. Солнце палило во всю, а в открытую форточку дул прохладный ветер, как из вентилятора. Идеальный, можно сказать, рабочий день. Время от времени мы останавливались, я наливал мудаку водку и он довольно покряхтывал. В какой-то момент он начал рассказывать историю своей фантастической жизни. Оказалось, Путин был его одноклассником, а Шойгу учился с ним на одном курсе какого-то гребаного факультета. Мало того, мудак уверял, что знает в городе каждую псину и каждая псина знает его. Кто бы не имел в окрестностях двухсот километров деньги и власть, непременно оказывался его корешом. Нужно признаться, заливал он весьма убедительно, настолько, что под конец я перестал разбирать правду и вымысел. Кого-то он знал – это чувствовалось, но кого именно оставалось загадкой. Может быть, он знал лишь Любовь Викторовну, что жила с ним на одной лестничной клетке, но подавал это так, будто здоровался за ручку с самим Губернатором, с которым, если опять-таки верить его россказням, он как-то порол в сауне телок.
– Главное, – говорил этот мудак, – попасть в струю. Ты можешь всю жизнь проработать в таксишке, а потом в один день познакомиться с человеком, который выведет тебя в люди. Сейчас я тебе все расскажу. Только притормози, нужно выпить.
Я останавливался и он пил, опрокидывая в себя стакан с водкой, будто там плескалась святая вода, легко и непринужденно, а потом заводил свою старую песню.
– Знаешь Гулева? – спрашивал он.
– Это который заместитель Министра внутренних дел?
– Он самый! Дружбан мой с детства.
В ответ я только молчал. Чувство у меня было такое, словно я прокатился на американской горке. Невъебическое ощущение восторга перед полетом человеческой мысли.
– Да что я тебе тут рассказываю. Поехали на Нижнюю Согру, сам все увидишь.
Видимо, наглядность была его фишкой. Однако поездка за город дарила мне отличную возможность обуть мудака. Правда, я все еще не придумал, как это сделать. Самое простое было бы огреть его чем-нибудь увесистым, разводным ключом или камнем, и быстро свалить, но такой сценарий сулил мне большие проблемы. Да уж, кажется, протяни только руку и в дамках, однако каким опасным сделал это движение уголовный кодекс России, которому по барабану кого защищать: мудаков или че-стных людей. По мне так если писать какой-то закон, нужно сразу же оговаривать, что на мудаков он не действует и что их можно грабить, насиловать и убивать безнаказанно. Это было бы по справедливости. А так, в своем нынешнем виде, закон никуда не годится. Конечно я более чем уверен, типы, которые пишут все эти нормы, правила и прочую юридическую мудатень, просто-напросто забыли указать меленьким шрифтом внизу первой страницы своего кодекса, мол, «мудаки, идите долбанным лесом, не для вас здесь все писано», и все-таки нарушать статьи я побаиваюсь. Типы-то, понятное дело, забыли, да только кого это трогает? Попробуй потом докажи, что хотел сделать как лучше. Впаяют срок и не поморщатся. Вот такие дела.
Короче, ехали мы на Согру и по дороге мудаку позвонили. Я не любопытный, но динамик его телефона орал с такой громкостью, что я сразу понял – звонил хозяин разграбленной автомойки. Оказалось, он был недоволен, что хрен вынес деньги из кассы и теперь грозился написать на него заявление.
– Постой, постой, – отвечал мой мудак. – Какое к чертовой матери заявление? Забыл, что ли, кто у меня в корешах? Гулев, еб твою мать. Иди и пиши, посмотрим, что из этого выйдет.
В телефоне опять послышалась ругань.
– Да знаю я, сколько тебе задолжал. Отдам все не ссы. Какого черта мне было знать, что я уже заходил на прошлой неделе. Я что, веду календарь с днями визитов, как ты считаешь? Я просто зашел за деньгами, и все. Девчонки твои меня знают.
Дальше они продолжали в этом же гребаном духе. Хозяин автомойки грозился написать заявление, а мой мудак его отговаривал, и так без конца.
Наконец, порядочно выебав друг другу мозги, они отключились.
– Вот ведь залупочес, – сказал мудак с раздражением. – Кто ему разрешил открыть бизнес на этой земле? Да без меня бы он был сейчас каким-нибудь дворником, залупочес. А все туда же, полицией грозится.
Однако переживал он не долго. Через минуту он и думать забыл о проблемах и верный ранее взятому курсу зорко следил, чтобы я ехал на Нижнюю Согру.
– Стой, стой, – закричал он, вскоре после того, как мы оказались за городом. – Видишь ту СТОху? Ее держит мой кореш. Давай-ка заедем на территорию.
Я заехал и остановился возле какого-то склада. На нас неприветливо посмотрели два бугая, курившие возле штабелей арматуры. Казалось, мы застали их за преступным делом. Не знаю, что-то типа расчленения трупа или расфасовки наркотиков, которую они решили прервать перекуром. Промедли мы хоть мгновение и они бы бросились бить нам ебальники, отвечаю. Во всяком случае, вид у них был еще тот.
– Поехали скорее отсюда, – сказал мудак.
Само собой просить дважды меня не пришлось.
– Залупочесы, блин, – произнес он, наливая водку в стакан. – Ну ничего, кати дальше. Я тебе сейчас все покажу. Ты ведь даже понятия не имеешь, что здесь происходит.
Дальше становилось все интересней. Мы подъезжали к каждому складу, к каждой шиномонтажке и лесопилке. Сам знаешь, в районе Согры их до черта, стоит лишь проехать до упора вдоль дамбы. Иногда мой пассажир просил посигналить, и тогда из гаражей выходили механики в синих робах. Вытирая руки грязными тряпками, они заглядывали внутрь машины и как-то странно нам улыбались.
– А, это ты? Привет, – говорили механики. – Снова решил пока-таться?
– Да вот решил устроить экскурсию.
– Понятно, понятно.
– Что там сегодня у вас?
– Генератор и шаровые с сайлент-блоками.
– А где Витька?
– Уехал в город, – отвечали механики. – Ладно, пойдем мы. Нужно работать. А ты давай сильно не пей. А то получится как в прошлый раз. – И они уходили, все так же вытирая руки грязными тряпками.
– Залупочесы, – говорил мудак, провожая их взглядом.
Но чаще всего никто к нам не выходил. Мы подолгу стояли у открытого гаража, сигналя, как при воздушной тревоге, и мудак злился и хотел свести с кем-то счеты. Возле особенно равнодушных к нам зданий, где, казалось, жизнь умерла еще при динозаврах, настолько древними и бесхозными выглядели их желтые, сплошь в черном нагаре кирпичные стены, заросшие высокой полынью и черт знает чем, он выходил и ссал на ворота, ругаясь отборным матом. Инспекция таких мест велась очень тщательно. Мы объезжали все склады, все гаражи, все ангары, нахо-дившиеся на территории, и смотрели в каждую темную щель, где только мог кто-нибудь спрятаться, бесконечно сигналили и кричали пока, вконец не охрипнув, не распугав всех птиц и собак по округе, раздосадованными уезжали ни с чем.
Иногда навстречу нам попадались машины. Завидев их еще издалека, мудак приходил в настоящую панику. Он снимал кепку и закрывал ей лицо, надеясь что его не узнают, чем конечное же, лишь привлекал к себе взгляды.
– Ну как, проехали? – спрашивал он.
– Да, все нормально.
Услышав это, мудак надевал кепку на голову.
– Видели они меня, как ты думаешь?
– Да хрен его знает, – отвечал я, вспоминая изумленную рожу проехавшего мимо водителя.
– Не хватало еще, чтобы меня видели здесь в таком виде.
Что-что, а здравого рассудка этот тип не терял, хотя к тому времени его уже не хило расперло. Не мне тебе объяснять, каково это, пить водку с ужасного бодуна, да еще и на голодный желудок. Не успеешь глазом моргнуть, как снова нажрался. У мудака опьянение проявлялось в громком икании и клевании носом. «Залупочесы» он теперь выговаривал по слогам, словно жевал противную жвачку, которую все никак не мог выплюнуть.
– А поехали посмотрим лягушек?
– Лягушек? – спрашиваю.
– Да. У меня же здесь свой собственный пруд, где я развожу этих тварей. Слышал когда-нибудь, как они квакают? Меня это пиздец успокаивает.
Разумеется, я слышал, как квакают твари, и мне от этого было ни жарко, ни холодно. Но на лице мудака появилась такая блаженная лыба, что я не стал ему ничего говорить.
– Эй, лягушки, – кричал тот четыре минуты спустя, когда мы подъехали к зеленой луже, из которой тут и там торчали кусты и деревья. То ли это разлилась протока реки, видневшаяся за пролеском, то ли канализация. Как бы там ни было, тишина над этой хреновиной стояла почти гробовая.
– Лягушки! Ваш папа приехал, проснитесь.
Ага, стало быть, он просил их поквакать, а они на него клали большой и толстый.
– Посигналь им. Пусть они знают, хозяин приехал.
Я посигналил, но лягушки все так же молчали. Вот, блин, у кого в этом мире настоящий характер. Не у людей. Нет, у этих двуногих ублюдков характера с гулькин нос. Скажешь им: «Приехал хозяин» и они бегут спотыкаются, лишь бы тот был доволен. А лягушки держат грудь колесом.
– Не любят они меня пьяного, – сказал, извиняясь, мудак. – Приезжаю трезвым и они квакают, хрен заткнешь. А когда пьяный – молчат, сучьи рожи.
– Да спят они, – говорю. – В такую жарищу.
– Эй, лягушки, – вновь закричал он. Засунув два пальца в рот, мудак пронзительно засвистел, надеясь разбудить спящих тварей. – Хозяин прие-хал, слышите?
Да уж, конченый псих. По другому не скажешь. Весь мир полон психов, уж я-то знаю, они попадаются мне каждый день. Но такого придурка как этот нужно еще поискать.
– Слушай, как насчет денег? – спрашиваю. – Мы уже катаемся целый час. А мне нужно работать.
– Ты уже работаешь, заколебал. Разве ты не работаешь? Я дам тебе шесть миллиардов, и что ты будешь делать? – завел он опять старую пес-ню. – Хрен что ты с ними сделаешь!
– И все же неплохо бы заплатить, – говорю.
– Я же сказал, заплачу! Лучше послушай, какая кругом тишина, – сказал он, расплывшись в блаженной улыбке. – Чувствуешь этот запах?
Несколько ебучих мгновений мы слушали тишину. Солнце палило, ля-гушки не квакали, из пруда торчали деревья, а этот придурок был счаст-лив.
– Люблю я природу. А ты? – спросил он.
Его голова свесилась на бок, потом упала на грудь.
– Посигналь, посигналь, – тяжело, словно после двух дней без сна, вы-прямился он на сиденье.
– Да спят они, – повторяю.
– Посигналь. Они должны меня все же признать.
Я посигналил. Лягушки молчали.
– Эх, хорошо, – сказал он, взглянув на пруд. – Никакой суеты. Только ты и природа.
Он полез в карман за сигаретами и в этот самый момент из его бриджей выпали деньги. Они упали между седушкой и ручным тормозом, а этот мудак ни черта не заметил.
Пока он прикуривал, я аккуратненько подцепил двумя пальцами деньги и убрал себе их в штаны. Так то надежней оно, знаешь ли. А то был у меня случай. Вез я как-то двух алкашей на Ташебинские дачи. По дороге один из них отрубился, ну и рассыпал по салону капусту, совсем как этот мудак. Только в тот раз я решил пустить все на самотек. Подумал, мол, пьяные, не заметят пропажи. Но вышло все по-другому. Вылезли они, стало быть, из машины. Тут бы мне и дать по газам, да вдруг тот придурок, что потерял деньги, свалился на землю. Стоял себе, стоял и вдруг рухнул, словно подкошенный. Лежит такой: «Вася, я не могу стоять на ногах». А Вася ему говорит: «Где баблосы, уебок? Ты держал их в руке». Плевать ему было, что друг разбил себе лицо в кровь. «Не знаю, – отвечает первый алкаш, а сам чуть не плачет. – Я не могу стоять на ногах. Подыми меня». Понятное дело, сунулся Вася в машину, а деньги вот они – лежат себе преспокойно на коврике. С тех пор-то я всегда и перестраховываюсь. Кто знает, насколько бдительным может оказаться выпивший человек.
В общем, спрятал я деньги в штаны и думаю, что дальше делать. На вскидку в пачке верно было тысяч десять, не меньше. О такой сумме так просто не забывают.
– Так как на счет расплатиться, – говорю вновь мудаку.
– Заколебал со своим распалиться! Сколько я должен? Шесть миллиардов?
– Косаря для начала будет достаточно, – отвечаю.
– Из-за какого-то гребаного косаря ты выносишь мне мозг? – говорит он, шаря руками в карманах. И понятное дело, ни черта не находит.
– Ну, – спрашиваю через какое-то время, – где деньги?
– Сейчас будут тебе твои ебучие деньги. Я дам тебе два косаря, и ты мне разбудишь в этом пруду всех лягушек. Чтобы они пели до самого вечера.
– Заметано, – говорю.
Мудак уже верно на сотню раз обшарил карманы, но это его ничуть не смущало. Он копался в карманах, будто они были волшебными, а он просто забыл заклинание, по которому из них появляются нужные вещи.
– Может, деньги завались под сиденье. Глянь там!
Мудак развел ноги и посмотрел вниз.
– Да нет там ни черта.
– Лучше смотри. Не могли же они просто исчезнуть.
Тут я и сам подключился к мифическим поискам. Обшарил тачку сверху и донизу. Даже вылез наружу, представь, и поднял придурка с сиденья, чтобы глянуть под ним. Удивительно, насколько хорошим актером делается человек, когда хочет кого-нибудь наебать.
– Ты что же, урод? На халяву катаешься? – спрашиваю.
– Ты базар-то фильтруй, – сказал он. Крутого, значит, из себя строит, а сам еле стоит на ногах. Вцепился в дверь тачки и боится ее отпустить.
– Где деньги, папаша? Я тебе не социальное такси.
– Да откуда я знаю, куда они подевались? – видно было, мудак не на шутку озадачился от такого поворота событий. – Лежали в кармане, а теперь нет. Должно быть, выпали, когда я ходил в магазин.
Это-то только мне и нужно было услышать.
– Ты мне лапшу-то не вешай, – говорю. – Кинуть решил меня, падла. А ну-ка проваливай.
Толкнул я его, чтобы он отпустил дверь машины, да, видимо, слабо. Он устоял и кинулся на меня с кулаками. Прямо Ван Дам натуральный. Ну, я и провел ему в голову два удара, хук левой и апперкот. Ты-то знаешь, я несколько лет проходил в старших классах на бокс и даже выигрывал школьное первенство.
На этот раз придурок не устоял. Свалился всей тушей на землю. Соска в кровь, в глазах непонятки.
– На, – говорю, кинув ему в траву бутылку, – подлечись.
– Я найду тебя, сука, – говорит он.
– Флаг в руки.
Меня-то не испугаешь гнилыми понтами. Я в таких передрягах бывал, что этому мудаку и не снилось. А он просто гребаный понторез, который любит сочинять сказки.
Путина знает он, вот, блин, умора.
Короче, сел я в машину и по газам. Чуть только отъехал и давай проверять деньги. Одиннадцать штук, можешь представить? Даже больше, чем я рассчитывал. Ну, а дальше ты знаешь. Взял я два вискаря и к тебе. Уж сегодня, дружище мы с тобой погуляем на славу. Не все этим мудакам с жиру беситься.

10 февраля 2017 года.

Вам понравилось?
Поделитесь этой статьей!

Добавить комментарий для Светлана Лось Отмена

  1. ИЗ ПЕСНИ СЛОВА НЕ ВЫКИНЕШЬ,
    даже если оно матерное. Табуированная лексика обладает сильной экспрессией, она максимально эмоциональна, она разит наповал до тех пор, пока на неё существует запрет. Но от постоянного неумеренного употребления значение любого слова стирается, исчезает его накал и мощь, его выразительность, и оно становится самым обычным, лишённым сокровенного смысла как «здравствуйте», которое мы воспринимаем приветствием, но отнюдь не пожеланием здоровья.
    Свалившаяся на народ «свобода», включая свободу слова, выразилась в устной и письменной речи в засилии обсценной лексики. Отмена табу на нецензурщину ввела в литературу целый ряд доселе неупотребляемых в ней слов, но литература от этого не пострадала. Она по-прежнему отображает жизнь во всём её многообразии, обесценив табуированную лексику. Бранные слова сделались дополнительным инструментом в руках писателя для характеристики выведенных им персонажей.
    Что, как не речь, может лучше всего рассказать о человеке?
    В этом случае, рассказ «МУДАК» Анатолия Бимаева, где автор как бы самоустраняясь, уступает своё место монологу рассказчика приключившейся истории, является ярким подтверждением старой истины — нет «плохих» и «хороших» слов, язык персонажа — основное средство выражения его сущности.
    Ненормативная лексика в рассказе «МУДАК» помогла создать картину действительности. Нашей, сегодняшней. Теряются моральные ценности, каждый — сам за себя, нет больше запретов, всё продаётся и покупается, лишь бы деньги были.
    Совесть и честь сделались пустыми словами, жизнь измеряется в денежном эквиваленте.
    И только где-то в глубине, на самом дне осталось и иногда смущает душу сожаление об утраченном человеческом достоинстве:
    «Я посигналил, но лягушки всё так же молчали. Вот, блин, у кого в этом мире настоящий характер. Не у людей, нет, у этих двуногих ублюдков характера с гулькин нос. Скажешь им: «Приехал хозяин» и они бегут спотыкаться, лишь бы тот был доволен. А лягушки держат грудь колесом.»
    Рассказ » МУДАК» Анатолия Бимаева именно об этом.
    Светлана Лось