Два стихотворения

НЕ ИГРАЛ Я РЕБЕНКОМ С ДЕТЬМИ

Не играл я ребенком с детьми,
Детство длилось, как после — тюрьма…
Но я знал, что игра — чепуха,
Надо возраста ждать и ума!

…Подрастая, я был убежден,
Что вся правда откроется мне —
Я прославлюсь годам к тридцати
И, наверно, умру на Луне!

— Как я многого ждал! А теперь
Я не знаю, зачем я живу,
И чего я хочу от зверей,
Населяющих злую Москву!

…Женщин быстро коверкает жизнь.
В тридцать лет уже нет красоты…
А мужья их терзают и бьют
И, напившись, орут, как коты.

А еще — они верят в прогресс,
В справедливый общественный строй;
Несогласных сажают в тюрьму,
Да и сами кончают тюрьмой.

…Очень жаль, но не дело мое
Истреблять этих мелких людей.
Лучше я совращу на их казнь
Их же собственных глупых детей!

Эти мальчики могут понять,
Что любить или верить — смешно,
Что тираны — отец их и мать,
И убить их пора бы давно!

Эти мальчики кончат петлей,
А меня не осудит никто, —
И стихи эти будут читать
Сумасшедшие лет через сто!

 

Караганда — Москва

Апрель 1952 — 25.12.1953

 

О СОГРАЖДАНЕ, КОРОВЫ И БЫКИ!

О сограждане, коровы и быки!
До чего вас довели большевики…

…Но еще начнется страшная война,
И другие постучатся времена…

…Если вынесу войну и голодок,
Может быть, я подожду еще годок,
Посмотрю на те невзрачные места,
Где я рос и где боялся так хлыста,
Побеседую с останками друзей
Из ухтинских и устьвымских лагерей, —
А когда пойдут свободно поезда,
Я уеду из России навсегда!
Я приеду в Византию и в Алжир,
Хоть без денег, но заеду я в Каир,
И увижу я над морем белый пар,
За скалою, над которой Гибралтар!
…И настолько ведь останусь я дитя,
Чтобы в Лувре восторгаться не грустя!
И настолько ведь останусь я аскет,
Чтоб надеяться на что-то в сорок лет,
И настолько ведь останусь я собой,
Чтобы вызвать всех католиков на бой!
…Но окажется, что Запад стар и груб,
А противящийся вере — просто глуп,
И окажется, что долгая зима
Выжгла ярость безнадежного ума,
И окажется — вдали от русских мест
Беспредметен и бездушен мой протест!..
…Что ж я сделаю? Конечно, не вернусь!
Но отчаянно напьюсь и застрелюсь,
Чтоб не видеть беспощадной простоты
Повсеместной безотрадной суеты,
Чтоб озлобленностью мрачной и святой
Не испортить чьей-то жизни молодой,
И вдобавок, чтоб от праха моего
Хоть России не досталось ничего!

 

Караганда — Москва

Апрель 1952 — октябрь 1953

 

Вам понравилось?
Поделитесь этой статьей!

Добавить комментарий для ALokshin Отмена

  1. Из статьи Михаила Цаленко «Взгляд назад невидящих глаз»
    http://7iskusstv.com/2013/Nomer3/Calenko1.php
    «Осенью того же года я подружился с Николаем Николаевичем Вильямсом, внуком знаменитого академика Р.Э. Вильямса. Коля учился в заочной аспирантуре у Головина, и мы были знакомы, так как он достаточно регулярно приходил на еженедельные заседания семинара по теории групп. Но по-настоящему мы стали регулярно общаться после поездки в Новосибирск на очередной алгебраический коллоквиум. Добирались мы до Новосибирска поездом, ехали долго, и Коля ошеломил меня своей памятью, с любого места начиная читать стихи Волошина, Мандельштама, Пастернака и других поэтов. Выиграть у него игру в составление новых слов из букв выбранного слова не удалось компании попутчиков ни разу, позже оказалось, что он тонко чувствовал психологию отдельных людей, сделав ряд сбывшихся предсказаний. Спустя двенадцать лет выяснилось, что Коля выучил наизусть словарь английского языка и свободно читает по-английски, не умея произносить слова.
    В 1945 году, когда он заканчивал второй курс университета, его арестовали вместе с другими студентами за чтение поэмы А.С. Есенина-Вольпина «Весенний лист» и осудили на пять лет. Сам Есенин-Вольпин, сын Есенина и специалист по математической логике, был признан психически больным и сослан в Казахстан. Его поэма еще через шестнадцать лет рассматривалась как антисоветское произведение и в этом качестве упоминалась в докладе секретаря ЦК КПСС Ильичева»
    Этот фрагмент статьи увжаемого М.Цаленко содержит вопиющую неточность. Есенин-Вольпин был арестован не в 1945, а в 1949 году.
    А вот фрагмент из адресованного мне письма И.Л.Кушнеровой от 1 авг. 2002 (речь в приводимом отрывке идет о весне 1949 года):
    «Я хочу написать Вам о событиях 48 — 49 годов, свидетелем которых я была и о которых Вы можете не знать.
    … В этой же квартире я встретила и Есенина-Вольпина. Ваш отец с восторгом мне его представил как талантливого поэта. И поэт стал читать свои стихи. Читал он очень темпераментно, ярко, громко – в коммунальной квартире. Стихи были действительно талантливые, но такие антисоветские, что я до сих пор помню то ощущение ужаса, которое меня тогда охватило. Народу в комнате было много. Когда мы выходили из квартиры, я уже ожидала, что увижу фургон, который нас всех увезет на Лубянку.»
    Таким образом, Вольпину в течение длительного периода (между прочим, во время террора) было можно то, чего другим нельзя. Объяснение напрашивается: его использовали как подсадную утку. К счастью для Вольпина, он об этом не догадывался.

  2. Александр А.Локшин
    Когда мы все уйдем со сцены, равнодушный историк из будущего, прочтет текст С.П.Новикова: «Сейчас более-менее ясно опытным людям, что письмо в защиту Алика Есенина-Вольпина, которое мы все подписали, было провокацией.»
    http://www.polit.ru/article/2013/03/20/novikov_75/
    и скажет:
    «Итак, ведущий математик того времени полагает, что письмо 99 было провокацией. А сам Вольпин тогда кто?»
    А вот фрагмент из мемуаров Ольги Адамовой-Слиозберг, которые, преодолев все препятствия, в неискаженном виде (во втором издании) добрались до читателя
    https://unotices.com/book.php?id=135327&page=44
    Из книги: ОЛЬГА АДАМОВА-СЛИОЗБЕРГ. ПУТЬ.
    (М.: Возвращение, 2002, c. 188–189)
    «1 августа 1951 года мне исполнилось сорок девять лет. В гости ко мне пришли Эмка Мандель, Алик Вольпин (Есенин), Валя Герлин и Юра Айхенвальд. В подарок они мне принесли бутылочку портвейна. Я совсем забыла, что Алику нельзя пить. Разлили половину бутылочки и выпили за именинницу. Второй тост захотел произнести Алик.
    Дело было летом, одно окно было разбито, а всегда, когда собирались четыре-пять человек ссыльных, «вертухаи» (сотрудники МГБ) шныряли под окнами.
    Итак, тост поднял Алик
    – Я пью, – сказал он своим громким, скрипучим голосом, – Я ПЬЮ ЗА ТО, ЧТОБЫ ПОДОХ СТАЛИН! [Здесь и далее все выделения в тексте сделаны мной – А.Л.]
    Моих гостей как ветром сдуло. Я осталась вдвоем с Аликом.
    – Замолчи! Ты же губишь и меня и себя! Замолчи!
    – Я СВОБОДНАЯ ЛИЧНОСТЬ, – важно ответил Алик, — И ГОВОРЮ, ЧТО ХОЧУ. Я ПЬЮ ЗА ТО, ЧТОБЫ ПОДОХ СТАЛИН!
    Я хотела зажать ему рот и как-то стукнула его по губам, в результате чего он очень податливо упал на пол и немного тише, но так же четко и раздельно повторил:
    – Я ПЬЮ ЗА ТО, ЧТОБЫ ПОДОХ СТАЛИН. Я СВОБОДНАЯ ЛИЧНОСТЬ, ВЫ НЕ СМЕЕТЕ ЗАЖИМАТЬ МНЕ РОТ.
    Я опять стукнула его по губам, а он продолжал повторять свой тост, но все тише и тише.
    В паническом ужасе я начала просто бить его по губам, по щекам, куда попало, а он продолжал бормотать одно и то же.
    Наконец встал и сказал мне:
    – Я презираю вас, как МГБ, – и ушел.»
    Этот текст нужно, конечно, читать медленно. На мой взгляд, О. Адамова-Слиозберг нарисовала с симпатией портрет совершенно уникального персонажа, достойного занять свое место рядом с Дон-Кихотом и Швейком. Но продолжу прерванную цитату.
    «Тотчас вернулись Мандель, Валя и Юра. Оказывается, они бегали под окнами и сторожили, не появятся ли «вертухаи», но таковые не появились. Потом вышел Алик. Они проследили, куда он пойдет, и, убедившись, что он пошел домой, прибежали ко мне.
    Назавтра Валя пришла ко мне и сказала, что Алика не было на работе, а когда она его навестила, то увидела, что он лежит избитый, с такими синяками под глазом и на губах, что идти на работу не может.
    – Вавка, – сказала я, – иди к нему, отнеси ему от меня вчерашний пирог, который он не съел, и попроси за меня прощения.
    Валя исполнила поручение и вернулась с томиком Лермонтова, который посылал Алик мне в подарок с надписью: «Дорогой Тигре Львовне, которая бьет не в бровь, а в глаз». Но, к сожалению, инцидент на этом исчерпан не был.
    Дней через пять он поправился и пошел на работу. Его школа помещалась близко от швейного ателье, где я работала начальником цеха. Он частенько заходил за мной после конца работы, и мы вместе шли домой. Увидев, что он цел и невредим, я издали крикнула ему:
    – А! Ты пришел! Ну, ты не сердишься на меня? – на что последовал громогласный ответ через весь цех:
    – НЕУЖЕЛИ ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО ЭТОТ ПОДЛЕЦ СТАЛИН МОГ НАС РАССОРИТЬ?
    Мою реакцию можно себе представить.»
    И что подумает историк из будущего о Вольпине?
    Я абсолютно убежден в том, что Вольпин не был провокатором, для меня достаточно его стихов и того, что он дважды приходил в наш дом в девяностые годы и дал мне зацепку, которая потом помогла разобраться во всей истории.
    Но как мне убедить в этом историка из будущего, равнодушного к вольпинским стихам?
    Вольпин признал, что, возможно, ошибался, обвиняя моего отца.
    Фактически он рискнул своей репутацией в кругу поклонников.
    Вот это и говорит о его честности и об отсутствии у него “двойного дна”.

    Москва, 29 марта 2019

  3. Александр А.Локшин
    Воспоминание
    “Эти мальчики кончат петлей”
    А.С.Есенин-Вольпин

    Давно это было. Году примерно в 1977 или что-то около этого. После мехматской аспирантуры устроился я, в качестве менеэса, на кафедру механики МИЭМа. Заведовал тогда этой кафедрой Михаил Андреевич Колтунов, человек суровый и властный. Ежедневно (кроме выходных, естественно) я присутствовал на этой превосходной кафедре, пытаясь заняться каким-нибудь полезным делом, но толку от меня не было никакого.
    Публика на кафедре была, кстати, в основном очень приличная (один из профессоров преподавал прежде в МГУ и был изгнан оттуда в 68 году в связи с “письмом 99” в защиту Есенина-Вольпина).
    Занятые делом преподаватели выражали мне свое сочувствие, и никаких признаков антисемитизма по отношению к себе я не ощущал. Было, правда, одно неприятное исключение из этого правила, но не в нем суть.
    А сам Михаил Андреевич, кроме заведования кафедрой, был вхож в какие-то министерские верха, занимал там еще какой-то пост и был весьма влиятельным человеком.
    Короче говоря, жизнь моя текла безо всякого смысла. С завистью смотрел я на ассистентов, доцентов и профессоров, которые занимались делом и не нуждались в том, чтобы доказывать самим себе осмысленность своего существования…
    И тут вдруг произошло одно довольно любопытное событие. Не откуда-нибудь, а из ЦК КПСС пришло Михаилу Андреевичу письмо с просьбой разобраться. Оказывается некий товарищ (пенсионер, не получивший специального математического образования) решил, что он доказал теорему Ферма, и послал свое открытие в Математический институт им. Стеклова. (Тут, наверно, надо напомнить, что в семидесятые годы прошлого века все еще не доказанная тогда Великая теорема Ферма простотой своей формулировки сводила с ума множество людей; этих несчастных безобидных личностей называли “ферматистами”.)
    Так вот, в Стекловке, видимо, схватились за голову, и Ученый секретарь Института написал упомянутому товарищу, что (цитирую по памяти) «теорема Ферма в данное время лежит вдалеке от магистральных путей развития математики и, в сущности, не актуальна». Вот так.
    Упомянутый товарищ, естественно, возмутился и написал не кому-нибудь, а самому Алексею Николаевичу Косыгину, что (цитирую по памяти, передаю смысл) «Так называемые ученые из Института им. Стеклова тормозят развитие математики, не позволяют утвердить приоритет отечественной науки… Утверждают, что теорема Ферма лежит вдали от магистральных путей и якобы не актуальна. Магистральным для меня является в настоящее время поход на рынок, а актуальным — покупка картошки и лука. От математики нельзя требовать немедленных практических результатов, потому что…Прошу разобраться и принять меры…»
    И вот, это письмо, адресованное А.Н.Косыгину, вместе с «доказательством» теоремы Ферма и ответом Ученого секретаря Стекловки было спущено почему-то нашему Михаилу Андреевичу с просьбой ответственно разобраться. Мало ли, вдруг вредители какие засели в институте им. Стеклова…
    Присланное «доказательство» было ниже всякой критики, достаточно было окончить среднюю школу, чтобы увидеть ошибку.
    На кафедре, однако, возникло серьезное беспокойство. Профессора и доценты, люди отчасти диссидентского толка, не желали писать ответ товарищу-ферматисту и всячески увиливали. Было понятно, что упорного товарища никакой ответ не устроит, он продолжит жаловаться. Куда он теперь напишет?
    Тогда М.А.Колтунов решил найти мне, наконец, применение.
    — Посмотри, — сказал он, — может, чего-нибудь сообразишь.
    Я понял, что Ученый секретарь Стекловки в своем ответе допустил довольно тривиальный психологический промах, не пожелав указать автору «открытия» на его элементарную математическую ошибку и обращаясь с ним как с психически больным.
    Мне пришло в голову, что несчастному ферматисту, убежденному в своей правоте, так же как и мне, важна истина, и он не устоит перед ясным, коротким математическим разбором своей ошибки.
    Сейчас уже не помню, в чем именно заключалась эта ошибка. Помню только, что автор «открытия» намудрил с биномом Ньютона, о чем я ему и написал.
    Помню еще, что публика на кафедре была слегка возмущена тем, что я отправил свое письмо, никому его предварительно не показав.
    Но время шло, а на нашу кафедру никто не жаловался, что мы препятствуем утверждению приоритета отечественной науки. И довольно скоро меня простили.
    Признаюсь, тогда меня нисколько не заботили переживания пенсионера-ферматиста. Как он перенес развенчание своего “доказательства”? Я был молод, здоров и не задумывался о подобных вещах. То, что истина могла оказаться для него убийственной, не приходило мне в голову.
    Я вспомнил сейчас об этом давнишнем эпизоде, потому что спустя много лет ситуация в каком-то странном смысле повторилась. На узкой дорожке я столкнулся с высокообразованным фанатиком, абсолютно убежденным в своей правоте. С человеком, чья психика была, скажем так, в очень неординарном состоянии. И цена его ошибки была непомерно высока. Называть этого человека, наверно, не обязательно . Он умер, когда узнал, что был неправ.
    22 марта 2019