Мы твердим всё время: «Время!»
Время мчится и не ждёт.
Время — деньги, (коль ты в теме),
Ну, а деньги любят счёт.
Время: годы, дни, минуты.
Время — целые века.
Время нравится кому-то,
Хоть не всем наверняка.
Время — стремя, время — бремя,
Время — лекарь и творец.
Время властно надо всеми.
Бац, и времени конец.
Твоему. А кто остался,
Знай вовсю себе живёт.
Закружился в ритме вальса
И его не бережёт.
Счастье, смех, любовь и песни,
Всё ты, время, унесло.
Время долга, время чести,
Время подвигов прошло.
Грустно, больно и обидно,
Но приходится признать,
То, что стало, как-то стыдно
Даже временем назвать.
Всё по нормам, всё по гостам,
Ложь с утра и до утра.
Не безвременье, а просто
Беспросветная пора.
ПРИМЕТЫ ВРЕМЕНИ
Велосипедные дорожки,
Усадьбы, замки, витражи.
Избушки на куриных ножках
И озверевшие бомжи.
Неблагодарная работа,
Когда всем всё «до фонаря».
Предновогодние заботы
Аж в середине ноября.
С Америкой большие «тёрки».
Обама, Трамп. Но всё равно,
Их стиль, слова, их поговорки,
Их современное кино.
Обилие людишек в форме,
Но в подсознанье снова страх.
Налоги, вечные реформы
И беспросветность на местах.
По телевизору: уродство,
Кривлянье, игры в знатоков.
Мечты о мировом господстве
Хоть на последнем из витков.
Спектакли, шоу, спецэффекты,
И некий ореол вокруг
Искусственного интеллекта.
Уход без боли и без мук
В дальнейшем. А пока, всё то же,
Что было сотни лет подряд:
Кто раньше всех всех уничтожит
И сам себе поставит мат.
СТО ПЯТЬДЕСЯТ МИЛЛИОНОВ
Нас сто пятьдесят миллионов
В субъектах и в регионах,
Как до, так и после Урала,
И это конечно же мало.
Нас сто пятьдесят миллионов
С больными и пятой колонной,
С мерзавцами и дураками
И дряхлыми стариками.
Нас сто пятьдесят миллионов,
Но скоро появятся клоны,
И станет немного полегче,
Ещё, как поётся, не вечер!
Нас сто пятьдесят миллионов,
Из них два процента бездомных.
Число безработнвх все знаете?
И множество самозанятых.
Нас сто пятьдесят миллионов,
И множество странных законов,
В которых нельзя разобраться,
Мешают нам всем развиваться.
Нас сто пятьдесят миллионов,
Но умные люди, резонно,
Как нам говорят очевидцы,
Всё взвесив, стараются смыться.
Нас сто пятьдесят миллионов
Проклятьем одним заклеймённых
В стране столь большой и огромной,
Что разум кипит возмущённый.
Нас сто пятьдесят миллионов.
Кто в роскоши жить взял за моду.
Но много в стране оборванцев
Нелюбящих американцев.
Нас сто пятьдесят миллионов,
Почти половина в погонах
И форме довольно опрятной,
Хотя и не очень понятной.
Нас сто пятьдесят миллионов,
Играющих соло и моно,
Не верящих толком в страну и
Её под собою не чуя.
хххххх
Я никогда уже не встречу,
Как не печально, наяву
Весну на улице Заречной,
И дом, в котором я живу.
И никогда, признаюсь честно,
Со всеми вместе не пройду
По Трубной улице с оркестром.
Смотрю сплошную «лабуду».
О том, как делит миллионы
С супругой бывшей Петросян.
И как жестоко влип влюблённый,
Доверчивый Джигарханян.
Который, как актёр со стажем,
Бесспорно дорог нам, друзья,
Но никогда уже не скажет,
Как прежде: «Здравствуй, это я!»
хххххх
По телевизору, всё взвесив,
И не найдя альтернатив,
Смотрю в четвёргый раз за месяц
Фильм «Деревенский детектив».
И наблюдаю с напряженьем,
Не меньшим, чем и в прошлый раз,
За битвой двух мировозрений:
Анискин или Фантомас?
Чья вновь возьмёт в бою неравном
Вчера, сегодня и потом?
Его, анискинская правда?
Иль этот дьявольский фантом?
И вновь прошу за всех мне близких,
Простых, обманутых людей,
Стяжательство и ложь, Анискин,
Хоть на экране одолей.
хххххх
«Народных» тьма. Но, если честно
И откровенно, то сейчас
Художнику неинтересны
Движения народных масс.
В ином недюжинный свой гений
Проявит мэтр. Дела нет
Ему до разных устремлений
Народных, чаяний и бед.
И времена, когда он бегал
В народ, прошли давно. Поверь.
Лишь только собственное Эго
Волнует мастера теперь.
Художников «народных» много,
Хотя искусство для элит.
И тема «Бурлаков на Волге»
Уж никого не вдохновит.
хххххх
Я не люблю блестящей рампы,
Талантов, что близки к нулю.
Актёров не люблю за штампы
И режиссёров не люблю.
Мне безразличны их уловки,
И каждый новомодный трюк.
Неинтересны постановки,
Пусть ставит их, хоть сам Виктюк.
Как Станиславскому мне впору
Кричать, причём давным-давно:
«Не верю!» Каждому актёру,
Эстрады, театра и кино.
Я не люблю, когда на сцене,
Стремящийся пробиться вверх
Актёр, кривляется пред теми,
Кто ест искусство на десерт.
«Отелло», «Гамлета» ли, «Федру»,
Пусть даже Горького «На дне».
Когда искусство не для бедных,
Искусство сытых не по мне.
хххххх
Снимаем, пишем, что-то ставим,
Изображаем каждый миг.
А нужно ли нам столько с вами
Спектаклей, фильмов, новых книг?
Все научились петь по нотам,
Писать со скоростью Дюма.
В Москве идут три «Идиота»,
Четыре «Горе от ума».
Всё с разной степенью таланта,
О чём не стоит забывать,
И всех: поэтов, музыкантов
От творчества не удержать.
А также, как, друзья, не горько,
От склок, от распрей и интриг,
Раз всё равно не нужно столько
Картин, спектаклей, новых книг.
ВОЙНА И МИР
Болконский грезил Бонапартом.
Пьер всё метался и искал.
А старики играли в карты
И был Наташи первый бал.
Какие новости в округе?
Что слышно? Будет ли война?
О чём поведала подруге
В письме Болконская-княжна?
О светских новостях, о моде,
И просто обо всём подряд
У Анны Павловны в салоне
Часами гости говорят.
Беда! Нашествие французов!
Пожар в Москве! Но, всё равно
Хитрющая лиса — Кутузов
Их ткнёт всех мордою в говно.
Наполеон в зените славы!
А ведь сумей он победить,
Могли бы крепостное право
Уже ТОГДА бы отменить.
Сколь велика Россия наша,
Столь и велик её роман.
Кутузов. Пьер. Народ. Наташа.
Болконский, умерший от ран.
ТУРГЕНЕВСКИЕ ЖЕНЩИНЫ
Иван Сергеевич Тургенев
Был по натуре — либерал.
В Россию до конца не верил,
Да и умом не понимал.
Но написал романы «Рудин»,
«Дворянское гнездо» и «Новь».
«Отцы и дети», «Накануне»,
И повесть «Первая любовь».
И всеми восхищаться впору.
Но всё же главное, друзья,
Тип русских девушек, которых
Забыть, мне кажется, нельзя.
Рисуя образ нигилистов
Впервые мастерской рукой,
И рядом их, прекрасных, чистых,
С открытой, щедрою душой.
Они, как ангелы, но чудо
Не повторится, господа:
Инсаровы в России будут,
Таких уж женщин — никогда.
ЗАБЛУДИВШИЙСЯ ТРАМВАЙ
Не дадут уже кредит, ипотеку мне.
Жизнь такая, что идти дальше некуда.
Руку к сердцу преложив, — не до смеху мне.
Хоть твердят все: «Надо жить!» (Как у Чехова).
Шёл со всеми вместе в рай, как на привязи.
Нам ведь только обещай, — разом ринемся,
Как один, и колобком прямо катимся
В пасть лисице. А потом вдруг спохватимся,
Что в обещанный нам рай всех из кризиса
«Заблудившийся трамвай» вновь не вывезет.
ДОБРОТА ПОД ГИТАРУ
(По мотивам песни Ю. Визбора)
«Обучаю играть на гитаре.
И учусь у людей доброте».
Кто забыл, господа, тем напомню,
Как нас с вами в былые года
Сослуживцы, друзья и знакомые
Добрым словом встречали всегда.
В Воркуте, в Душанбе, в Нарьян-Маре,
На какой ни возьми широте,
Обучали играть на гитаре,
И учили людей доброте.
Но приходит период распада,
И меняют окрас времена.
И уже недоверчивым взглядом
Вас встречает другая страна.
Все посулы, соблазны, все чары,
На поверку — одна суета.
И поёт, хоть и не под гитару
О себе доброта. Да не та.
Мы не впишемся в эти стандарты,
Хоть разрежьте всех нас на куски.
Слишком резво рванули со старта,
Слишком поздно включили мозги.
Улыбаются звёздные пары,
А внутри у них всех пустота.
Замолчала надолго гитара,
И кричит о себе «доброта».
хххххх
Меняя весь свой жизненный уклад,
Друзья мои, не слишком торопитесь,
И больно ненароком не споткнитесь,
Ступая наобум и наугад.
Терпения вам всем. В столь трудный час
Бессмысленно искать пути обратно,
Как это было и неоднократно,
И будет несомненно после нас.
Но шлейф от грёз и ожиданий плен
Рассыпятся, и после жаркой бучи
Мы ощутим значение, и сущность,
И смысл наступивших перемен.
хххххх
Ночь. Пусто, тягостно и грустно.
По улице бреду пешком.
Фонарь горит, но как-то тускло.
Аптека где-то за углом.
Вновь, хоть прошло уж больше века:
«Ночь, улица, фонарь, аптека».
Столетье прожитое зря.
Что изменилось в новом веке?
Всем также всё «до фонаря»,
И это точно, как в аптеке.
Исхода нет. И прав был Блок,
Всю жизнь вместивший в восемь строк.
хххххх
Нас всех терзают муки и сомненья,
Волнуют всевозможные известья,
У каждого своё мировозренье,
Хоть это не мешает жить нам вместе.
Но лишь до той поры, пока нам с вами,
Имеющим, по счастью, убежденья,
Какой-нибудь подвижник, вдруг не станет
Навязывать свою лишь точку зренья.
Возможно даже здравую, неважно,
Но ту, что не проходит без нажима,
И только для него ещё пока что
На сто процентов неопровержима.
И чем крупней сорвавшаяся глыба,
Тем больше принесёт в округе бедствий,
И в этом парадокс благих порывов
И их непредсказуемых последствий.
хххххх
Если б звёзды в небе не светили,
На Земле бы воцарился мрак.
Если б мы куда-то не спешили,
Всё, возможно, было бы не так.
Если бы всё шло всегда по схеме,
Если б жизнь катилась по прямой.
Если бы у нас в любой системе,
Хоть однажды, не случался сбой.
Если бы не так всё было мрачно
В жизни нашей грешной. Если б в ней
Было чуть побольше, не кричащих,
А серьёзных, вдумчивых людей.
Если б мы гораздо больше знали,
Реже убегали от судьбы,
То так часто б грустно не вздыхали
И не повторяли: «Если бы».
МОСКОВСКАЯ САГА
-1-
Дома, аж издали видать.
Москва слилась и с Подмосковьем.
Кто в них живёт? Какая знать?
А может среднее сословье?
Которого кричали, нет!
А тут внезапно появилось.
А может генералитет?
Иль представители ИГИЛа?
Пусть цены больно бьют под дых,
Обескураживают прайсы,
Но слышал, что скупают их
Вовсю богатые китайцы.
Наверняка найдётся свой,
Теперь пожизненный калека,
Наш россиянин молодой,
Квартиру взявший в ипотеку.
Столпы собянинской Москвы!
Её клеймо и часовые.
А может быть стоите вы
Незаселённые, пустые?
Как призраки, как мертвецы
В одной большой помойной яме,
А строящие вас дельцы
Живут спокойно на Майами?
Безвыездно из года в год,
И наслаждаются со вкусом.
А здесь дискуссия идёт,
Куда свозить московский мусор?
-2-
Когда не знаю, но скорей всего
Лет через ….надцать, встанешь утром ранним,
Проснувшись, не узнав вдруг ничего
И никого от центра до окраин.
Тебя охватит жуткая тоска,
Такая, что уже казаться будет
Чужою эта Новая Москва
И странными живущие в ней люди.
СМИ принесут нам радостную весть
И повторят с завидным постоянством,
Что вся Россия, наконец-то, здесь,
Вокруг Москвы лишь мёртвое пространство.
-3-
(Реновация)
Не отшельник, не мелкий воришка,
Не сторонник чего-то менять,
Век прожив в этом старом домишке,
Не хочу никуда уезжать.
Пусть хоромы построит мне город,
Особняк свой отдаст меценат
На Рублёвке, и это не повод
Никуда из него уезжать.
Холодильник, что включится ночью,
Книжный шкаф, за торшером — кровать.
Здесь я выжил, а в новом мне точно,
(Сто процентов даю), умирать.
-4-
(Памятнику Корбюзье на Мясницкой)
Сидит мужчина на Мясницкой,
Совсем, как дома, третий год,
И подозрительно косится,
Идущий мимо пешеход.
Заняв почти полтротуара,
Француз, загадочный месье,
От олигарха нам в подарок, —
Забронзовевший Корбюзье.
Напротив — здание Росстата,
Которому немало лет,
(Центросоюз в нём был когда-то),
Его единственный объект.
Ах эти наши олигархи,
Умеют и красиво жить,
И нам, согражданам подарки
От щедрости своей дарить.
Что не доделало Люфтваффе,
То, потрудившись от души,
Закончит модернистов графика,
Их острые карандаши.
Иная нынче панорама,
И в этой вечной суете
Не видно тени Мандельштама,
Не слышно группы ДДТ.
хххххх
Всё меньше людей интересных,
Всё больше тоскливых и пресных,
Пускай и законопослушных,
Однако пустых, равнодушных,
Но помнящих свой интерес,
И в этом их личный прогресс.
К тому же сегодня мы редко
Встречаем людей с интелектом,
Таких, кто со школьной аж парты
Привык рассуждать нестандартно,
Кто вам не ответит со вздохом,
Что имя Шаляпина — Прохор.
Жизнь в новое двинулось русло.
А значит сегодняшний Суслов,
(Не немощный, дряхлый старик),
Поставленной цели достиг.
И мы все, пускай и не сразу,
Привыкли к вранью и маразму.
хххххх
Товарищи по счастью лишь спросят: «Как живёшь?»
Товарищ по несчастью отдаст последний грош.
Товарищ не оставит товарища в беде.
Товарищи по славе присвоят всю себе.
Товарищи по бизнесу доходы от продаж
Зажмут, но мозг весь вынесут: «Когда долги отдашь?»
Товарищи по творчеству, устав от всех забот,
Не вспомнят имя, отчество, вас встретив через год.
Товарищи по партии не станут всем подряд
Выкладывать все карты, им Уставы не велят.
Мы были все товарищи в недавние года.
Сегодня обращаются к нам с вами: «Господа!»
А коли так, то прошлое пора уже забыть
И, господа хорошие, всем вместе дальше жить.
БАЛЛАДА ОБ УСТАВШИХ
Идём походным маршем, внушительная рать,
И каждый из шагавших, уж начал уставать.
Никто ещё так раньше из нас не уставал,
Тут, слава богу, старший скомандовал — привал.
Он жилистый, бродяга, обходит каждый взвод.
Уставшие, два шага, командует, вперёд.
«Нормальные герои», мы сдаться не могли,
Отстали двое-трое, а мы вперёд пошли.
И вот мы вновь на марше шагаем всей гурьбой,
Теперь поход вчерашний нам кажется ходьбой.
Прогулкой пешим строем, другие времена,
Конец разведке боем, кругом идёт война.
Из вражьих бастионов в нас бьют средь бела дня
Шрапнелями законов и залпами вранья.
Команде похоронной на выход, всех добьют
Реформой пенсионной и курсами валют.
И каждый третий «в ящик» тем временем сыграл.
Тут жилистый начальник опять нас всех собрал,
И громко, словно в зале, сказал начальник, пусть,
Я знаю вы устали, я сам едва держусь,
Но надо продержаться ещё, ведь всё равно
Другого здесь нам, братцы, поверьте, не дано.
Ведь как во время оно, что раньше, что сейчас,
Реформы и законы в России против нас.
хххххх
Увы, но мир наш изменился.
Ни здравых мыслей, ни идей.
Покорный раб-народ смирился
С печальной участью своей.
Не возмущается, не злится,
В столицу рвётся из глуши,
Развозит иль разносит пиццу
И получает лишь гроши.
И не окреп ещё у нас,
Как не печально, средний класс.
Какой-то жалкий и забитый,
Боящийся всего подряд:
Законов, банковских кредитов,
Попасть под рейдерский захват,
Он, как и всё у нас в России,
Продукт сегодняшнего дня,
Где подчиняются лишь силе
И помешались от вранья.
И, как Емеля на печи,
Расположились богачи.
Россию поделив на сферы,
Они хозяйничают в ней,
С чем, потеряв остаток веры,
Я вынужден на склоне дней
Смириться. Но жалею снова
И снова в этот мрачный час,
Что нет на вас Савонаролы,
Нет Маркса с Лениным на вас.