«Девочка плачет, шарик улетел»!
Не из-за шарика она плакала! Хотя, возможно, что и из-за него тоже. Эта странная, вечно плачущая девочка. Она родилась после войны, зачатая в день Победы!
Скорее всего, если бы не было Победы, она бы не родилась вовсе: некому было бы родить её, её соплеменников не оставалось в живых.
Рождённая после войны девочка всё плакала и плакала, словно оплакивала павших.
Её спрашивали родные, а то и вовсе чужие люди: «Отчего ты всё время плачешь?» — а она не отвечала. Она не знала, как ответить и лишь изредка произносила: «Потому!»
Горько было ей и страшно, оттого и неназываемо. Её старались утешить, да утешения эти ничегошеньки не меняли.
Люди всё думали, что это из-за улетевшего шарика, а ей казалось странным, как можно из-за такого пустяка р ы д а т ь…
Семь лет проплакала она (как в сказке), да в школу пришлось идти… Тогда эти «видимые миру слёзы» ушли внутрь её существа, став «невидимыми»!
Родные и близкие обрадовались: они решили, что их вечная плакательница обрела душевный покой! Да что они об этом знали?! Как и прежде — н и ч е г о…
«Девушка плачет, жениха всё нет, её утешают, а шарик летит»…
К шестнадцати-семнадцати годам своей молодости она очень изменилась внешне. Из хорошенькой девочки, что всем нравилась, выросло неприглядное существо:не полная — не худая, очень неуклюжая, задумчивая, словно не от мира сего, ни на кого не похожая, со странно-пристальным взглядом, будто прозревавшим всех и каждого…
Она же ж д а л а! Неведомого Е Г О, что должен был явиться и увести её в свой, неведомый ей, мир… Ведь непременно должен был где-то быть её суженый, которого и на коне не объедешь! Она полюбил образ царевны Несмеяны, вечно несмеющейся, как и она, в ожидании любви! А ведь все вокруг смеялись анекдотам, кинокомедиям, мультикам, и даже не смеялись — г о г о т а л и…
Несколько раз подвергалась она нападению, как правило, нетрезвых мужчин, но инстинкт каждый раз помогал ей спастись бегством.
К ней сватались через знакомых, но она отказывалась, даже не взглянув на фото, так что даже до встреч дело не дошло…
Она ж д а л а ЕГО, но никто не пришёл…
И в один совсем не прекрасный день она поняла, что в этом мире нет её суженого! И смирилась.
«Женщина плачет, муж ушёл к другой, её утешают, а шарик летит…»
Она, в отличие от женщин, плачущих по мужу, никогда не плакала, да было бы и странно это! Потому спокойно относилась к могочисленным рассказам об уходах мужей, к женским истерикам или мужским изменам… В конце концов ей стало казаться, что брошенных женщин на свете даже больше чем вдов! Да и в современном мире воцарилось сплошь многожёнство и многомужество?!
Таких как она были единицы, даже само понятие «старая дева» исчезло! Потому что даже вовек не бывшие замужем не то, что девственницами не были, а стали много-многомужними! Многие не могли даже подсчитать количество мужчин, с которыми у них был интим!
Такие как она, девственницы, были насельницами в монастырях, куда ушли ещё молоденькими, по зову, слышному только им…
За стенами монастырей, в миру, девственниц практически не было, единицы только…
«Вот и живём мы в каком-то, невиданном до нас, удивительном мире, — думала она, — неужели это и есть — «Прекрасный Новый мир»?!
«Плачет старушка: мало прожила. А шарик вернулся, а он голубой».
— Вот мне и семьдесят лет! — спокойно размышляла она в свой день рождения, — по Библии это дни жизни человека, семь десятков лет — его возраст. Хотя сейчас множестово людей куда старше меня, и «столетники», да ещё старшие… К чему бы это, такое количество стариков?! Мир постарел, потому, наверное, в этом веке и началось новое «переселение народов»…
— А то, что «шарик вернулся», хорошо ли, плохо ли… «Голубые мечты, голубые дали юности» — то, что снилось тогдашним мечтателям, да и во все времена, во все века, и н и к о г д а исполниться на земле не могло… Мечты, как множество голубых шариков, улетающих вверх, часто лопающихся, от которых ничего не остаётся, как и от исчезающего звука от хлопка двух ладоней…
Больше она не плакала!
«Ничего страшного, что мне семьдесят! — думала она. — Вон царю Давиду-псалмопевцу было ведомо, что он умрёт в субботу, в семьдесят лет! Потому на исходе субботы, оставшись в живых ещё на неделю, а может быть и на более долгий срок, он устраивал торжественную трапезу! Если уж ему довелось умереть в этом возрасте, то и нам, грешным, не должно быть страшно», — сказала себе проплакавшая всё своё детство, прорыдавшая всю свою молодость старая женщина, думая о вернувшемся зачем-то назад голубом шарике…