Как мне пишется

(«Как мы пишем» и как мне пишется)

Относительно недавно я прочитал у Бенедикта Сарнова в его четырёхтомнике «Сталин и писатели», в эссе, посвящённом Андрею Платонову, о том, что в 1930-м году в Ленинграде вышла небольшая книжечка под названием «Как мы пишем». Хотя автор в ней не указан, но исследователи считают, что инициатором её формирования и издания был Е. И Замятин (Шейдаев Филипп Эдуардович СБОРНИК «КАК МЫ ПИШЕМ» В ЛИТЕРАТУРНОМ КОНТЕКСТЕ — Выпускная квалификационная работа Бакалавра. Санкт- Петербург 2017»).

Составлена книга была из рассказов самых разных, писателей о своей работе. «В числе её авторов были М. Горький, М. Зощенко, А. Толстой, К. Федин, О. Форш, В. Иванов и многие другие из самых известных тогдашних русских писателей» (Б. Сарнов, «Сталин и писатели», кн. 3, стр. 849).

Всего в опросе участвовало 18 писателей-прозаиков, отвечавших на 16 вопросов, касавшихся обстоятельств и «технологии» их творчества.

Далее Бенедикт Сарнов пишет: «каждый из опрашиваемых на все вопросы отвечал, естественно, по-своему. Но был в этой анкете один вопрос, на который самые разные писатели ответили на удивление одинаково. Вопрос этот был такой: «Составляете ли предварительный план и как он меняется?» Вот один из типовых ответов — ответ Вячеслава Шишкова: «Писать-то начинаешь, конечно по плану. Но когда примерно четверть работы сделана, возникают сначала недомолвки, потом и жестокие ссоры автора с героями. Автор суёт в нос героя план: «Полезай сюда, вот в это место», — а герой упирается, не лезет… Они так пристают, так с тобою спорят, утверждая своё право на независимое существование, что ты ночами не спишь, теряешь аппетит, надолго запираешь рукопись в рабочий стол,..».

Б. Сарнов продолжает: «Все эти ответы говорят — чуть ли не слово в слово — то же, что говорили про своих героев Л. Н. Толстой (вот его слова из письма Н. Н, Страхову от 26 апреля1876 г.: «Вообще герои и героини мои делают иногда такие поступки, каких я не желал бы»).

То же, что сказал однажды про свою Татьяну Пушкин («Представь, — сказал Александр Сергеевич одному из своих друзей, — какую штуку удрала со мной Татьяна! Она замуж вышла. Этого я никак не ожидал от неё»).

Из приведенного Сарнов делает такой вывод: «Стало быть, это не было личным, индивидуальным свойством Толстого и Пушкина. Нечто похожее происходило с каждым настоящим художником. А писателей, герои которых не выходят из их авторов воли, и концепция действительности, которую они собираются претворить в сюжет, — всё равно, заданная им извне или их собственная, — остаётся неизменной, следовало бы именовать не художниками, а как-нибудь иначе. Например — оформителями. Мандельштам их называл переводчиками готового смысла» (Б. Сарнов «Сталин и писатели», кн. 3. стр. 851).

Я должен принести свои извинения возможным читателям за столь длительное вступление и столь обширные цитирования.

Но без этого, как мне кажется, дальнейшее будет недостаточно понятным.

Из цитированного видно, что практически все опрошенные в 1930 году авторы были прозаиками, хотя в те поры жили и творили выдающиеся поэтыБ. Л. Пастернак, А. А. Ахматова, О. Э. Мандельштам и другие.

Пример А. С. Пушкина (и его «конфликт» с Татьяной) мог бы послужить основанием к привлечению в опрос авторов из поэтов.

Не прибавило к сказанному и новое издание книги под старым названием «Как мы пишем», которое вышло в печать в 2018 году (составители А. Етоев и П. Крусанов), хотя в нём приняло участие уже 36 современных авторов. Стихотворцев среди них тоже не замечено.

Думаю, что такая «дискриминация» авторов-стихотворцев проистекает из того, что под термином «поэзия» понимается лишь лирика. Но об этом несколько позже.

Мне показалось это несправедливым и неправильным. Кроме того, захотелось (хотя бы для себя) определить: к какому цеху принадлежу я — к «художникам» или к «оформителям-переводчикам настоящего смысла».

За последние четверть века мне довелось заниматься и прозой, и стихами. Причём, среди стихов были не только лирические, но и, главным образом, философские, эпические, и переложения библейских и апокрифических текстов, а также переводы и переложения стихотворений наших великих предков и наших современников.

Вот с примерной классификации этих материалов я, пожалуй, и начну.

С очень большой долей условности в современной поэзии можно выделить три обширные группы: собственно лирические, лирико-социальные, лирико-публицистические стихи; философские стихи; и стихи эпические и эпико-исторические.

В стихах первой группы «героем» является сам автор, — его высказывания и есть выражение его «собственной воли».

Примерно так же можно охарактеризовать и собственно философские стихи.

Иначе обстоит дело с эпическими и эпико-историческими стихами.

Когда я делал стихотворные переложения Книг всех «письменных» пророков, «Коэлет-Экклезиаст», «Тегилим-Псалтирь», «Книги псалмов Соломона», «Мишлей»-«Книги притчей Соломоновых», Книги Пиркей Авот» — «поучения отцов», Книги Еноха, «Книги премудрости Соломона», «Сочинений Бен-Сиры премудрость», «Книги откровений Баруха, сына Нерии», Иудейских молитв, Агадических текстов и других библейских и околобиблейских текстов, я сознательно старался быть как можно ближе к «смыслам» этих текстов. Примерно так же я поступал, занимаясь переложением книг Марка Аврелия, его морального учителя Эпиктета, Еврейских мудрецов, Бальтасара Грасиана, Латинских афоризмов, переложения стихотворений Микеланджело Буонаротти, Константинаса Кавафиса, Джебран Халиль Джебрана, Альбрехта Гаусгофера и других авторов. И в этом для меня была цель — донести смыслы (естественно, так как я их понял) этих книг и их авторов до своих читателей.

В этом случае я сознательно оставался «переводчиком готового смысла».

Где-то близко к этому была и моя работа при написании обширного цикла «Баллад» по мотивам преданий еврейского народа», хотя здесь я уже мог позволить себе отходить от «канона» (особенно, когда выходил за пределы книги Луиса Гинцберга «Предания еврейского народа».

Несколько иначе обстояло дело с переложениями, в основном, из немецкоязычных поэтов (Розы Ауслендер, Ингеборг Бахман, Иоханнеса Бобровски, Нелли Закс, Германна Казака, Марии-Луизы Кашниц, Эльзы Ласкер-Шюлер, Эриха Фрида, Поля Целана (кого-то, наверное, пропустил?). Здесь я позволял себе несколько отходить от смыслов, вкладывавшихся в стихи моими предшественниками и адаптировал эти смыслы к себе и к сегодняшнему дню — тем более, что в ряде случаев и адаптировать эти смыслы не было нужды. Именно об этих моих опытах Вольфганг Казак сказал: «Это Ваши стихи на их темы».

И уже совершенно иначе обстояло дело, когда я писал свои «Монологи еврейских героев», «Монологи героинь ТаНаХа», Монологи исторических героев, да и в ряде других случаев, когда я не был так прочно связан с чужим авторством.

Вспоминаю, как написал (ся) один из первых монологов — монолог царя Саула:

Я готовился к лекции о первых царях Израиля: прочёл (и не один раз) библейские тексты, прочёл всё, что мог достать, из околобиблейской литературы, — пора и написать… И вдруг откуда-то издалека, из-за спины и немного сверху донёсся незнакомый голос: он говорил, что в свой предсмертный час он хочет вспомнить как пришел к власти, как трудно ему — молодому человеку из бедной семьи — Шаулю бен Кис-у, призванному на царство в трагические дни его родины, как сложно ему было управлять народом, не привыкшим к царской власти, как трудно ему бороться с происками хитрого и коварного пророка Самуила, как тяжело отбиваться от врагов внутренних и внешних (в кругу которых он и пребывает сейчас, в последние минуты своей жизни…). Я слушал этот монолог, замерев от неожиданности. Наконец, когда он закончил и «лёг на меч», я почувствовал боль в области живота, — точно туда воткнулось острие бронзового меча. А придя в себя, стал судорожно записывать услышанное…

Потом я уже «научился вызывать к разговору» своих героев. Кого я только не слышал: праотцов Авраама и его сына Исаака, праотца Иакова, ставшего Израилем, Моисея и Иисуса Навина, Самсона, пророка Самуила, царя Давида и пророка Нафана, царя Соломона, властителя Вавилона Валтасара и пророка Даниила, царя Дария и Зоровавеля, царя Ирода и Иосифа Флавия. И у каждого был свой голос и своя правда.

Не менее интересными были «монологи» героинь ТаНаХа: первой женщины Лилит, поразившей моё воображение своими инвективами в адрес Создателя, которого она обвинила в том, что создав её, как и Адама, из того же материала, Он пожелал сделать её игрушкой в руках своего любимца. А когда она воспротивилась, Он не только изгнал её из рая, но и заставил скитаться по всему миру, превратив в ведьму и лишив нормальной женской судьбы.

Страстный монолог заканчивался такими словами:

Я женщина, я жду любви.
Я жажду: позови, ну позови!
Я просто женщина, я женщина — Лилит.
Болит душа моя! О, как она болит.

Кроме Лилит, мне довелось «выслушать» монологи «женщины из ребра Адама».

— Евы, праматерей евреев Сарры и арабов Агари, монолог жены Лота — Ирит, монолог пророчицы Деворы, монологи жён царя Давида Мелхолы и Вирсавии, монолог царицы Эстер (Эсфирь), монолог Юдифи… И у каждой тоже были свои проблемы и свои правды. Пересказывать не стану, — они опубликованы.

Но на одном не могу не остановиться:

Юдифь! Иудифь! Героиня древнего мира, по легенде спасшая свой город Ветилую от разгрома полчищами ассирийцев под предводительством знаменитого полководца царя Навуходоносора Олоферна.

Наутро голова сатрапа на стене.
И в панике от стен бегут войска.
Ликует град. А на душе тоска…
И от неё уже не скрыться мне.

Юдифь и Олоферн, — кровавый миф.
Но жизнь! Страшнее мифа жизнь.
От сна вставай с ним, с ним ложись…
Я только женщина. Я иудейка. Иудифь.

И столько в этом о загубленной возможности, о мечте, о неслучившемся, — что и сейчас сжимается горло…

Вот такие они мои «героини ТаНаХа»…

Отдельным располагается корпус «монологов» моих исторических личностей.

Их довольно много: здесь и основательница Карфагена тирская принцесса Дидона, и кипрский царь Пигмалион (со своей Галатеей), и два римских царя из рода Тарквиниев: Тарквиний Приск и Тарквиий Гордый, и знаменитый полководец Ганнибал, и его победитель римский полководец Публий Корнелий Сципион Африканский (старший), и Гай Семпроний Гракх, и Луций Корнелий Сулла, и Гай Юлий Цезарь, и Марк Юний Брут, и Марк Туллий Цицерон, и знаменитая царица Клеопатра (VII Филопатр), и Понтий Пилат, и Иешуа га Ноцри (Иисус Христос), и Мария Магдалина, и Луций Анней Сенека младший, и Марк Аврелий, и Гипатия (Ипатия) Александрийская, и сефардский раввин, каббалист, автор или переписчик книги Зоар Моше бен Шем-Тов де Леон, и фра Томмазо де Торквемада, и Джироламо Савонарола, и Никколо Макиавелли, и, конечно, Мишель Нострадамус… И опять у каждого свой голос, свои проблемы и своя правда, часто весьма неожиданная и спорная.

Вот в этих вещах я уже не «оформитель», не «переводчик готовых смыслов», а вполне себе «настоящий художник» (по Б. Сарнову и О. Мандельштаму).

Дело, на мой взгляд, не в том, чтобы отнести себя к той или иной литературно-художественной ипостаси (хотя и это не вредно), а в том, чтобы определить (и для других, и, в первую очередь, для себя), что мы делаем, какой задачей задаёмся и как её решаем. Мировосприятию и мироотражению не учатся — с ним рождаются. Главное, — как мы это делаем: искренне и талантливо или нет.

Вам понравилось?
Поделитесь этой статьей!

Добавить комментарий для Давид Гарбар Отмена

    1. Уважаемый Алексей (извините, не знаю Вашего отчества)!
      Спасибо за внимание и отклик.
      Что касается «Акафиста», то если Вы имеете в виду благодарственную песнь, которую в православии поют стоя, то это, как мне кажется, не совсем по месту. Хотя и интересно, что Вы имеете в виду?
      Что же касается приведенной Вами выдержки из письма А. С. Пушкина П. А. Вяземскому, то это только первая половина фразы. Далее Пушкин пишет, что поэту быть «глуповатым» «нездорово».
      Ещё раз спасибо.