К 120-летию опубликования пьесы А. П. Чехова «Дядя Ваня»
По пути с дядиной дачи в город доктор Шульц заехал к товарищу и коллеге по профессии Лукашову. Шульц был высок, худ, стремителен в движениях и всегда неизбывно энергичен. Лукашов же являл собой его полнейшую противоположность: желчен, циничен, меланхоличен, на мир смотрел с подчёркнутым пессимизмом, а любимым словом у него было неприличное, начинающееся на «бл…». Несмотря на такую полнейшую противоположность натур и характеров, они были весьма дружны, и дружбе их исполнилось уже много лет.
Было начало июля, Лукашов только что ушёл в отпуск и сейчас жил на «фазенде», где лет пятнадцать назад построил одноэтажный деревянный домик, который он в свойственной ему саркастической манере называл курятником.
Ещё на подъезде к лукашовскому участку доктор Шульц услышал раскатистый басовитый смех и досадливо поморщился. Смех, несомненно, принадлежал лукашовской родственнице по отцовской линии (кажется, троюродной тётке) Ираиде Павловне, с которой у Шульца сложились весьма, скажем так, своеобразные отношения: Ираида Павловна его вроде бы домогалась, и вот из-за этой шутливой неопределённости (то ли «вроде бы», то ли всерьёз), доктор Шульц, всегда энергичный и всегда ироничный, терялся, а бывало, и паниковал. И поскольку теряться, тем паче паниковать, он очень не любил, то всегда раздражался. Старая «прости господи», думал он об Ираиде Павловне. Четверых мужиков сменила, а все никак угомониться не может. Нет, она не развратна, размышлял он. Вульгарна — да, но её вульгарность всего лишь поза. Пикантность ситуации усугублялась тем, что неугомонная Ираида была его начальницей: Шульц работал участковым терапевтом, а она заведовала поликлиникой.
— А вот и мой женишок! — подчёркнуто радостно осклабилась Ираида Павловна, увидев в калитке знакомую долговязую фигуру, и дурашливо пропела. — «Я ждала и верила счастью вопреки. Мы с тобой два берега у одной реки!».
Может, перебороть себя и действительно на неё слазить, мелькнула в мозгу доктора Шульца трусливая мысль. Уж разок-то как-нибудь перетерплю. Ведь не отстанет! Я таких баб знаю! От таких не убежишь!
Откуда он их знал, было непонятно даже ему самому, но, тем не менее, почему-то в такую свою опытность верил и даже не сомневался.
— Водочки-то выпьешь, женишок? — сказала между тем Ираида Павловна и взяла в руку бутылку. Доктор Шульц развёл руки в стороны: какая водочка! Он же за рулём!
— Мы все за рулём, — угадав его мысли, ответила та непонятной фразой. — Причём все за одним. Тогда портвейну! А?
— За рулём же, — повторил доктор Шульц. — Какой портвейн!
— «Здесь гуляю и не пью даже пива я!», — пропела тётка из Высоцкого. — Скучный ты мужик, Иван Назарыч. Постный какой-то.
— Это почему же скучный? — задетый за живое спросил доктор Шульц.
— Потому что, — зевнула Ираида Павловна. — С ума сходить не умеешь. Не способен на поступок, — и совершенно нахально уставилась на него своими здоровенными васильковыми глазами.
— Вы меня ещё не знаете, — через силу улыбнулся он. — Я тот ещё шалун.
— Да? — хмыкнула стареющая красавица. — А что? Отдаться тебе здесь, на лоне природы — это так романтично! — и она неожиданно рассмеялась.
— Прямо сцена из Тургенева! С «Мумою»! А?
Это вызывающее «аканье» должно было спровоцировать доктора Шульца (мужик он, в конце концов, или …?), но …
— Всё. Брек! — сказал Лукашов, показываясь на террасе. — Привет, Иван Назарыч! Тётя, отстаньте от него. Лучше кушайте рыбу. Я сам наловил! — похвастался он перед доктором Шульцем. — Всю жизнь не ловил, а сегодня утром проснулся, подумал: а идите вы, бл… все к чёртовой матери — и пошёл на речку! Ты, Иван Назарыч, по делу или по пути? — переменил он тему.
— По пути. От дяди еду.
Услышав это «от дяди» Ираида Павловна презрительно фыркнула. «От дяди…». Давно пора от тёть ездить! И к тётям же! Вон их сколько, неогуленных-то! Только и ждут, когда кто-нибудь приедет! Осчастливит, так сказать, вниманием!
Да, не получается из меня доктора Астрова, подумал доктор Шульц, искоса наблюдая за Ираидой Павловной. Та, перестав фыркать, начала демонстративно шумно, с животным урчанием пожирать предложенную племянником рыбу. Совсем не получается. Тряпка я, а не Астров. Человеческая дребедень. Как это у Чехова: «Надо, господа, дело делать! Надо дело делать!». Господи, да кому ж его делать-то? Мне, что ли? А кого этим делом можно в чём-то убедить? Да никого! Кругом одни болтуны! Неделатели!
— Тётя, а вы когда в город собираетесь? — вдруг спросил Лукашов, и сердце доктора Шульца болезненно сжалось. Сейчас она ответит, что сегодня, и мне придётся её везти, а значит, остаться с ней наедине. И чего ждать от этой чёртовой бабы? Тем более что она, кажется, выпимши. И зачем я сюда поехал!
Вся эта сумбурно-панишная гамма чувств вихрем пронеслась в его мозгу и, конечно же, отразилась на лице. Ираида Павловна то ли не поняла, то ли поняла неправильно, но осуждающе (или, наоборот, понимающе?) покачала головой.
— Останусь — сказала она. — Чай, не прогонишь. Или прогонишь?
— Тётя… — укоризненно поморщился Лукашов.
— Скучно! — ответил Ираида Павловна и совершенно кровожадно зевнула. Вот так же кровожадно она когда-нибудь меня проглотит, подумал доктор Шульц и совершенно подхалимски улыбнулся…
Выехав с садового товарищества, он повернул на дорогу к городу и остановился у придорожного магазина. Надо было купить банку хрена и бутыль постного масла. Масло ещё на прошлой неделе кончилось, а здесь оно стоило на десять рублей дешевле, чем в городе, потому что было местного производства. Хрен же он любил кушать, намазав на кусок чёрного хлеба. И даже без всякого гарнира. Просто так. Для ощущения остроты жизни, коей (остроты) ему так не хватало.
Выйдя из магазина, доктор Шульц зябко передёрнулся и взглянул на небо. Небо было в алмазах. Во всяком случае, так ему увиделось.