Пирожковая, Санта Барбара, Незабудки — три рассказа

Пирожковая

Ах, эта «Пирожковая» на Московском Проспекте!
Пончики! беляши! а начинка?! Двадцать два вида ее в пирожках, что тают во рту! А кофе? Откроется входная дверь, и всякий, кто проходит мимо, не удержится, обернется, а то и зайдет. А уж если зашел — непременно вернется опять. Играет негромкая музыка — не та, что бьет по ушам и нервам — та, которую хочется слушать и слушать.
А начиналось все лет пятнадцать назад, когда переехала к Татьяне Николаевне мать из деревни да накормила дочь и зятя своими удивительными пирожками.
Ахнул зять и решил открыть свое дело. Арендовали крохотное помещение, поставили печь и прилавок. Теща дома лепила свои пирожки, зять привозил заполненные ими противни, а Татьяна Николаевна гусиным перышком смазывала их взбитыми яйцами и ставила в печь. Сначала начиняли картошкой, потом рисом с яйцами, мясом… а теперь чего только нет! Даже ананасы! И помещение уже не то. Давно перебрались в просторное кафе, наняли двух помощниц, поставили столики, накрытые скатертями, а не привычной клеенкой, приобрели кофеварки. Появились постоянные покупатели. Кто-то забегал перекусить, кто-то — купить пирожков на ужин, а кто-то и просто посидеть в уютном зале, послушать музыку и поговорить о том о сем с приветливой хозяйкой.
— Поделитесь секретом, — часто просили Татьяну Николаевну, — ведь все я правильно делаю, а не тают мои пирожки во рту, как ваши. Что вы такого в тесто добавляете?
— Какой там секрет! — отвечала Татьяна Николаевна, — вы души своей добавьте, любви. От них не то, что тесто — сердца тают.
Слякотно сегодня на улице, ветрено, вот и посетителей нет.
Звякнул колокольчик над входной дверью. Старая знакомая. Часто заходит, всегда одно и то же берет: три пирожка с мясом, три с грибами и один — для себя, видно — с яблоками. Ее дом — прямо через дорогу. Татьяна Николаевна иногда видит, как спешит она из кафе домой. Но что-то сегодня не попросила эта постоянная покупательница свой привычный набор, а заказала кофе и села за столик у окна.
Какой ветер! Сырой, холодный. Только бы все сложилось! Только бы не ударило моего мальчика разочарование! Господи, помоги!
Ни души на улице. Неужели зря ее мальчик ждет? И почему именно с ним случилось такое несчастье? В чем она, мать, виновата? Ведь и прививку от полиомиелита сделали, всё, как положено. Не один ее сын тогда заболел. Может, вакцина некачественная попалась? Кто знает. Бог им судья. А парень вырос замечательный! Закончил институт, работает программистом. Правда, дома. Стесняется своей хромоты. Жалко, Саня, друг его, уехал. Еще кофе взять? Есть совсем не хочется. А кофе здесь ароматный, дома такого не сварить. Домашний у нее мальчик, добрый, ласковый… Девушку бы ему хорошую. Не так уж и сильно он хромает. Да где ж такую найти, чтоб не замечала его хромоты? А если и замечала, то понимала, что доброе сердце важнее нездоровой ноги. Помоги, Господи! Помоги не разочароваться в той девочке, что придет к нему сегодня знакомиться. Два года, как они познакомились на каком-то Интернетовском Форуме. Два года, как его утро начинается с компьютера: нет ли от нее сообщения? Мать ведь все замечает: то улыбается ее сын, то хмурится, а то и печатает быстро–быстро. А как он переживал, когда его компьютер сдавали на неделю в ремонт! Не из-за работы переживал — из-за того, что может эта девушка исчезнуть. И как радовался, когда получил от нее письмо! А что за девушка? Мало ли что про себя написать можно…
Не сложишь правду из полуправд. В глаза нужно друг другу посмотреть, а не только письма писать…
Снова звякнул входной колокольчик.
Вошла незнакомая женщина, заказала кофе и села за соседний столик — тоже лицом к окну. Достала из сумки телефон, положила рядом.
Господи, хоть бы не маньяк какой попался! Сколько их по городу ходит! А дочка у нее неопытная, доверчивая. Все одноклассницы давно замуж повыскакивали — и не по одному разу, а Аня до сих пор одна. Стесняется своего лица. А чего стесняться? Не уродство же эта гемангиома! И откуда она только взялась? Ни у кого в их роду не было! Не звонит. А может, не стоит нервничать? Может, и вправду хороший парень? Вот только почему он ее к себе пригласил? Разве мало мест, где можно посидеть, поговорить, познакомиться? Даже эта Пирожковая — вон какая уютная! Живет дочка, как отшельница. Работа — дом. Два года назад ожила: познакомилась в Сети с этим парнем. Прибежит домой — сразу к компьютеру. Петь начала. А сегодня утром сказала, что едет к нему знакомиться. «Пусть, говорит, увидит мое лицо». Мать чуть не в слезы: «Я с тобой поеду! Вдруг маньяк?» А она смеется: «Что ты, мама! Какой маньяк? Телевизор нужно меньше смотреть, это там маньяки». Договорились, что мать будет на улице ждать, а тут, оказывается, такая славная Пирожковая через дорогу. Кофе остыл. Да какой там кофе!
Сидят за соседними столиками две женщины, смотрят в окно. А там ветер, морось, тревога.
Не по себе Татьяне Николаевне, хочет она помочь, да как? Принесла им свежего кофе, улыбнулась, что-то сказала о погоде, что-то они ей ответили. Ничего! В ее Пирожковой доброта в воздухе разлита. Все наладится!
Звонок. Незнакомая женщина схватила телефон. «Мама? Сережа приглашает тебя познакомиться. Второй подъезд, девятый этаж». «Бегу, дочка, бегу!»
И на другом столике зазвонил телефон. «Мама? Ты в „Пирожковой?“ Купи моих любимых, а для Ани — с вишнями». «Конечно, сынок, конечно!»
Две женщины посмотрели друг на друга и улыбнулись.
— Вы — Анина мама? — спросила одна, — а я — Сережина. Пойдемте к нам чай пить. Вы какие пирожки любите? Татьяна Николаевна, милая, самых румяных нам, пожалуйста!

Ушли посетительницы, опустела «Пирожковая».
Видно, и впрямь доброта и любовь в воздухе там разлиты.

Санта Барбара

Санта Барбара, Санта Барбара. Уютный, в зелени, городок.
С невысоких гор спускаются к океану аккуратные улочки;

прячутся за оградами роз и клематисов арочные входы домов; покачиваются на ветру фонари, и сверкают на солнышке терракотовые черепичные крыши.

Санта Барбара, Санта Барбара.

Что ни дом — то смешная уверенность: в этом жили Иден и Круз, в этом — Локриджи, а вон там, ну, конечно, именно там, и не спорьте — собственной персоной СиСи то ли с Джиной, то ли с Софией.

На высоком холме — францисканская миссия с высоченным деревянным крестом перед входом, музеи, отели, высокие пальмы на малолюдной набережной; прямоугольная арка семи цветов радуги: проходите под ней на счастье! — и деревянный причал, где стоит, опираясь на отполированные временем и ветрами перила, высокая женщина в светлом ажурном платке.

Санта Барбара, Санта Барбара.

***
У девчонки нога — сорокового размера: а так хочется красоваться в изящных туфельках!
Рост — под метр девяносто: в самый раз в баскетбол играть, да тренер вздохнул: «Неуклюжа».
Ладони — широкие, «как лопаты», — вздыхает мать, покупая не перчатки, а варежки.

Хоть бы голос звенел колокольчиком — нет, хрипит, как у старого мужика.

Она всё понимает: и неловкие люди прекрасно живут, и кость не у всех узка, и голосом нежным не каждая может похвастаться… Всё она понимает, да и как не понять, если у мамы на все её жалобы один ответ: «И с этим люди живут».

Живут.

Но скажите: как жить, если имя твоё — Харитина?!

***

Ирина — Ира. Валентина — Валя.

А Харитина?

Мама звала её Харитинкой; отец… да какая разница, как её звал человек, выкопавший неизвестно откуда и давший дочери самое неблагозвучное имя.

Сначала она плакала, когда кто-то называл её Харей; потом стала драться: кулаки-то — дай боже; a когда стала старше, потребовала, чтобы её называли только по отчеству: Тимофеевной. Никто не стал возражать: девчонка боевая, связываться — себе дороже.

Тимофеевна закончила железнодорожный техникум, получила специальность дежурной по станции и уехала по распределению в Восточную Сибирь.

Небольшой посёлок; станция с романтичным названием.
Побеленный домик; скамейка у входа; железная печка; допотопный пульт: в техникуме говорили, что такие давно устарели; телефоны служебной связи.
Тишина, нарушаемая грохотом поездов; низкие звёзды на бархатном чёрном небе; речушка под горкой с ледяной даже в жаркую погоду водой.
День — ночь — двое суток дома — день — ночь…
Романтики — хоть отбавляй!
Скучно не было: то чётный, то нечётный, то пассажирский, то наливной… да и поболтать с молодой дежурной частенько заходили связисты и путевые рабочие.
Жила Тимофеевна в служебной квартирке двухэтажного кирпичного дома: как раз перед её приездом уехала к дочери на Кавказ пожилая дежурная, проработавшая на станции без малого сорок лет.
Перед Новым годом навестили родители; привезли домашнего мёда, сушёных грибов; положили под ёлку коробочку с золотыми часами.
— Ну, что ж, Харитинка, — вздохнула мама, походив по посёлку, — и не в такой глуши люди живут.
А отец похвалил: «Молодчина, дочка! Только смотри: никому лишнего не позволяй, а женатым — особенно».

«Не позволяй». Может, она б и позволила — да никто не заигрывал. Только однажды, когда снегопад остановил поезда, а иней, налипший на провода, прервал связь, зашедший погреться весёлый обходчик попытался прижать её к стенке, но тут же вылетел из дежурки в сугроб.
— Сумасшедшая, — крикнул он. — Не девка — бой-баба какая-то!
Ну, что ж… не впервой: бой-баба — значит, бой-баба.
Ритмично тикали на руке золотые часы; катилось куда-то равнодушное время.

***

Какое чудо — самое чудное?
Чего ждём, когда ничего не ждём?
Майским вечером постучала соседка:
— Тимофеевна, пошли к нам: брат вернулся из Армии.
Сияло высокое небо; полыхали оранжевые жарки; блестели дождинки в фарфоровых чашечках ландышей; весело тикали часики рядом с мужскими часами.
Никакая она не бой-баба; и для неё есть счастье на свете!

Тимофеевна осторожно — врач велел не спешить: пятый месяц — не шутка! — поднялась на второй этаж, достала ключи и застыла: из-за неплотно закрытой соседской двери слышался раздраженный голос:
— Хватит меня отговаривать! Рано семейством обзаводиться — да еще с такой бабищей! Её даже зовут не по-человечески! Харитина — это ж надо было придумать! Да не причитай: лучше собраться помоги, пока она не вернулась.

***

Как корабль назовёшь — так он и поплывёт.
Как дочь назовёшь — такую судьбу напророчишь.
Чётный, нечётный, пассажирский, наливной…
Как странно: каждая смена тянется-тянется — а посмотришь: еще один год пролетел.

«И без любви люди живут», — сказала бы мать.
И без детей.
Без малого сорок лет проработала Тимофеевна на станции, а когда вышла на пенсию, вернулась в свой старый город, куда за все эти годы приезжала два раза: хоронить мать, а потом отца.
Девятиэтажный панельный дом; качели; песочницы; лавочки у подъездов. Двор, как двор; как сотни таких же дворов.
Но не скрипят, раздражая, качели; не гоняет ветер бумажки и мусор; не чернеют жжёными пятнами кнопки в лифтах — чистота, красота! — а всё потому, что в этом доме живёт Тимофеевна.
«Бой-баба! — уважительно называют её соседи. — Никому спуску не даст!»
Однажды остановились верные часики.
Тимофеевна покрутила их, повертела, тряханула как следует: не идут! — и отправилась в мастерскую.
— Вот, посмотрите, — попросила она. — Конечно, часы очень старые, но мне они дороги. Может, почините?
Немолодой часовщик надел свою лупу и улыбнулся:

— Не беспокойтесь: починим. Надо же, какой день невезучий: у вас часы поломались, у меня — телевизор. Придётся серии пропустить.
— А что вы смотрите?
Часовщик засмеялся:
— «Санта Барбару». Вот ведь: никогда не смотрел такой мелодрамы — а увлёкся. Я раньше в море ходил, видел берега Калифорнии.
— И в Санта Барбаре были?
— Нет, мимо прошли.
— Знаете что, — решительно сказала Тимофеевна, — приходите к восьми, у меня и посмотрите. Запишите: Центральная тридцать девять, квартира сто сорок пять.
Кто сказал, что у неё некрасивое имя?
Тиночка. Тина. Нежное имя, как и она сама.

И каблучки ей подходят, и перчатки нетрудно найти; и ажурный платок, подаренный мужем, так славно лежит на плечах!
Радостно тикали часики; улыбалось лукавое время.

Через шесть лет тридцать первого августа Тина проснулась рядом с холодным мужем.
— Сердце остановилось, — сказал врач Скорой помощи. — Лёгкая смерть.
***
Девятиэтажный панельный дом; качели; песочницы; лавочки у подъездов.
Всё, как везде.
Только каждый год в ночь на тридцать первое августа в сто сорок пятой квартире останавливаются часы. Нет этой даты в календаре; не звонит телефон; не включается холодильник; крепко спит немолодая хозяйка; и на двадцать четыре часа исчезает куда-то время.
Человеку кажется что-то чудом, но это — не чудo.
Что для вечности день? Две секунды, не больше.
Время не безжалостно, не равнодушно.
Оно знает, как и кого лечить.

***

Санта Барбара, Санта Барбара.
Уютный, в зелени, городок.

Сверкают на солнце терракотовые кирпичные крыши; покачиваются на набережной высокие пальмы; прячутся за оградами роз и клематисов арочные входы домов.
Летит к океану элегантная State Street; разрезает город пополам и спускается к деревянному причалу, где каждый год тридцать первого августа, опираясь на отполированные временем и ветрами перила, стоит высокая женщина в светлом ажурном платке.

Незабудки

— Ну, здравствуй.
— Что-то сердце совсем расстучалось: не иначе, выпрыгнуть хочет. Наверное, шла к тебе слишком быстро. И слёзы… но это от ветра: я уж отвыкла, что в июне бывает так холодно. Где же платок? Вечно его в этой сумке ищу. Старая была такая удобная: шесть кармашков, всё на месте, жалко, истрепалась совсем, а к этой никак не привыкну, хоть и мягкая она, и красивая. Мне её Тома подарила, когда погостить приезжала. Помнишь Тому? Тамару Демченко из техотдела? Каждое лето ко мне приезжает, внука привозит: славный такой мальчишка, жалко, астмой болеет.
— У тебя, как всегда, порядок: лавочка аккуратно покрашена, и между плитами на земле ни травинки, и пионы свежие-яркие! А на фотографии ты точно такой, каким я тебя помню — будто и не прошло столько долгих и горьких лет.
— Посижу немного, отдышусь окончательно и спущусь за водой к колонке. Не смейся: я пустую банку из дома везла: думала — где я её утром в гостинице возьму?
— Ну, вот… стоит и мой скромный букетик.
— Я вчера московским приехала, в полдевятого вечера. Остановилась в гостинице у вокзала: ты её не знаешь, она новая, пару лет всего, как построили. Одиннадцать этажей, окна зеркальные — так и сияют; три лифта, дорожки ковровые, чисто, красиво. Мой номер на втором этаже. Вышла утром на балкон: воздух чистый, прозрачный: пей — не напьёшься! Вдали сопка синеет, дрозды поют, голуби внизу на парковке расхаживают, а чуть дальше речушка течёт… как же её?.. ведь знала название… нет, не вспомню. Тихая такая, медленная. Этот-то берег асфальтом залили, а на противоположном — сказочным голубым ковром — незабудки. Как в песне, помнишь? «А на том берегу незабудки цветут, а на том берегу звёзд весенний салют».
Да… на том берегу.
— Я как раз собиралась у портье спросить, где поблизости можно цветы купить, а тут — незабудки! Я о них и мечтать не могла. Знаешь, почему они так называются? Конечно, знаешь: подаришь их — и тебя не забудут. А ещё они раны заживляют, и простуду вылечивают, и даже сталь закаляют. Вот такие они, незаметные крохотули.
— Ну, вот… Спустилась я вниз, перешла на тот берег, благо, мостик недалеко, и нарвала свой букетик. А пионы, конечно, тебе жена принесла. Я к ней завтра поеду: повспоминаем, как все вместе работали, тебя помянем, других, кто уже ушёл. И Тамара приедет, и Зина с Арсением, и наверняка кто-нибудь ещё.
— Я ведь с тобой много лет разговариваю, только ты об этом не догадывался. И хорошо, что не догадывался.
А может, я ошибаюсь? Ведь не зря говорят: легко спрятать глупость, но не спрячешь ум; легко спрятать ненависть, но не спрячешь любовь.
Не знаю… может, и так. Но, кажется, у меня хорошо получалось.
— Я тебе про своего соседа расскажу, что-то вспомнилось: он в прошлом — оперный певец. Я иногда даже злилась: то пел ни свет ни заря, то часами на рояле играл, а чаще всего пластинку ставил с какой-нибудь оперой, особенно «Каменного гостя» любил. А слышимость у нас сам знаешь, какая, вот я вместо тишины арии и слушала. Ну вот… Недавно постучал он ко мне и попросил помочь: все пластинки, — а я как глянула — ахнула: их там сотня, не меньше, — в мусоропровод выбросить. «У меня, — говорит, — рак лёгкого обнаружили. Буду к дочери переезжать».
Я его пыталась убедить пластинки в музыкальную школу отдать или хотя бы положить на скамеечке во дворе: кто-нибудь да возьмёт, но он и слушать не стал: «Вы поможете мне или кого-то другого просить?»
Отнесла я пластинки, сколько смогла, в мусоропровод, сложила в углу, а ночью потихоньку домой перетащила. Договорилась со школой: приехали, забрали; сказали, на пластинках качество звука лучше, чем на кассетах и дисках.
— А знаешь, жизнь так изменилась: теперь все в Интернете сидят. Социальные сети придумали, всякие сайты. Меня иногда спрашивают, почему на них не регистрируюсь? Не скучно ли без всего этого? Нет, отвечаю, не скучно. Когда-то прочитала: самодостаточность определяется количеством уровней души. Не знаю… может, и так. Но я вот что думаю: интернет, интернат — близкие по звучанию слова. Но не только по звучанию. И там, и там — столпотворение, шум, а я люблю тишину. Мне не интернет-интернат-общежитие — мне отдельная квартира нужна.
Но я не одинока. У меня такие хорошие друзья: и здесь, где прожито столько лет, и там, куда доживать вернулась.
— Да нет, я не плачу…
— Помнишь песню нашей молодости?
Звенит высокая тоска,
Не объяснимая словами.
Я не один, пока я с вами —
Деревья, птицы, облака,
Деревья, птицы, облака… *
И могила эта, куда буду приезжать, пока хватит сил.
И незабудки, которые цветут и на моём берегу.

— Ну, вот… мне пора.
До свидания, мой хороший.
Тихая моя нежность.
Долгая моя печаль.

—————————————————

«Осенняя песня». Слова Л.Завальнюк.

Вам понравилось?
Поделитесь этой статьей!

Добавить комментарий для Евгения Серенко Отмена

  1. Здравствуйте, Евгения!.
    Как хорошо, что и поныне жива классическая манера письма.
    Она работает. Она волнует.
    Читаешь, сопереживаешь, полностью погружаешься в текст — и тебе хорошо и уютно с героями произведения.
    А какой чудесный русский язык!

    Спасибо Вам, Евгения.

    1. Спасибо, Эльмира.
      Я очень рада, что принята в авторы Зарубежных Задворок.
      Побродила по Задворкам: замечательный журнал!
      И столько знакомых авторов!
      Как жаль, что я раньше здесь не бывала…

  2. Для Евгении Серенко
    Героини трёх рассказов — женщины. Разные судьбы у каждой. А объединяет всех трёх вера, надежда, любовь.
    С Новым Годом Вас, автор!
    Здоровья, счастья и благополучия Вам и героиням ваших рассказов!
    Светлана Лось