В небе рассыпаны звездные блестки.
Темною ночью не видно пути.
Светофор, мерцающий на перекрестке,
стережет дорогу, как пес на цепи.
В густой темноте расплываются лица.
Город уснувший сомкнул уста.
На перекрестке легко молиться,
поскольку находишься в центре креста.
Поскольку небо всегда безбрежно,
то можно надеяться, что с нами Бог.
На перекрестке всегда есть надежда,
что не выбрал одну
из трех неверных дорог.
Рождество
Цветы на детской ладони — любовь и вера.
Луна, как желтая кошка, в песок улеглась.
В ту ночь, когда завершилась старая эра,
а новая эра пока еще не началась.
Луна и эта пустыня до боли знакомы.
Все было как прежде, оставаясь у всех на виду
в ту ночь, когда сходили с ума астрономы,
увидев внезапно новую в небе звезду.
Луна на небе, как будто краюха хлеба.
И эта пустыня — кусок иссохшей земли.
В ту ночь, когда, задрав свои бороды в небо,
волхвы, спотыкаясь, по темной дороге шли.
Волхвы торопились, спеша свое выполнить дело,
а где-то там, далеко, за последним холмом
в ту ночь беспечно росло и зеленело
то дерево, которое позже станет крестом.
И там, за холмом, творили себе кумира,
купались в грехе, ничего не желая знать,
в ту ночь, когда Спасителя целого мира
спасала от мира, прижав к груди своей мать.
Лицо ее было светло, как у всех рожениц,
которые смотрят на то, как их дети спят.
В ту ночь, когда младенец был просто младенец.
И только лишь этим пока еще был свят.
Если
Я из странной породы огородных пугал.
Сам себя пугаю. Певец подпольный.
Я пытаюсь всюду отыскать пятый угол,
даже в том случае, если дом треугольный.
Я странный представитель народной массы.
Нередко мне вслед пожимают плечами.
Если бы был я негроидной расы —
все бы об меня спотыкались ночами.
Моя душа — что дырявый бредень.
Так вот и тянет напиться в доску.
Если бы родился я белым медведем,
то был бы, наверно, все равно в полоску.
Я странный представитель кривой эпохи.
Не верю веяньям — ни старым, ни новым.
Но если бы жил я при царе Горохе,
то стал бы и сам чем-нибудь бобовым.
Я, впрочем, имею упрямый норов,
И часто в толпе оставался голым.
Я был бы в списке неправильных глаголов,
если бы был английским глаголом.
Вспоминая о прошлом, заходишься в кашле.
Размышляя о будущем, нервно куришь.
Будь я часами на Спасской башне —
я б, вместо времени, показывал кукиш.
Крен неизбежен при смене галса.
Все достается кровью и потом.
Но я бы из принципа никому не достался,
если бы был в лотерее джек-потом.
Только надежда всегда неподсудна.
Но мне не везет ни в любви и ни в смерти.
Будь я в должности капитана судна —
крысы бы бежали еще с судоверфи.
Смеяться не хочется. Слезы не льются.
Кто ж виноват, что не вышел мастью?
Если бы был я фарфоровым блюдцем,
я с удовольствием разбился бы к счастью.
Весеннее
Опускается мрак,
этой ночью без сна
рассказать тебе, как
начиналась весна?
Рассказать тебе, как
на спине февраля
вопросительный знак
рисовала заря?
Как воскресли поля,
опровергнув невежд,
как вздыхала земля
от неясных надежд,
как горела звезда
над моей головой,
как шепталась вода
с водосточной трубой,
как звенели ручьи
по весенней поре:
«Мы ничьи, мы ничьи!»
Как в соседнем дворе,
отогнав прочь метель,
без забот и труда
март сосал карамель
пожелтевшего льда,
как среди тишины
нес холодный туман
на рогах диск Луны,
словно зверь каркаданн,
в черной чаше без дна
таял воск снежных глыб,
уходила страна
из созвездия Рыб,
уходила страна
из холодной зимы,
бушевала весна
и бродили умы;
было все впереди,
была чистой тетрадь,
и томилось в груди
то, что не передать.
О последней весне
рассказать я готов,
если слов хватит мне…
Но не хватит мне слов.
* * *
«Я когда-то была ондатрой и жила в реке, —
одному мужику печально сказала шапка. —
Как приятно было играть на речном песке!
Как же крепко сжимала рыбку цепкая лапка!
Как же весело было ондатрам резвиться у нор.
И привольною жизнь, а охота — азартной.
А теперь я просто паршивый головной убор
и никто не в силах меня вновь сделать ондатрой.
Так бывает в жизни — вчистую проигран матч.
Так бывает с нами — опять проиграна драка.
Как печально бывшей ондатре! Как грустно! Хоть плачь…
Но нет глаз у шапок и нечем даже поплакать!»
* * *
Мне бы хотелось быть владельцем машины
времени, чтобы страдали меньше
в истории женщины, а также мужчины —
жалко мужчин, а особенно женщин.
Я проникал бы везде и всюду.
Где сунув деньги, где сняв охрану.
Я бы, поймав, пристыдил Иуду.
Подослал Сусанина к Батый-хану.
Рати повывел бы с ратного поля.
Неграм свободу дал раньше веком.
Я не отдал бы — то божья воля! —
Москву французам, а Трою грекам.
Я бы Толстому помог на пашне.
Варварам в Риме вдолбил суть прогресса.
Обучал эсперанто у Вавилонской башни.
Перед дуэлью напоил Дантеса.
Я запретил бы мамонтов трогать.
В костер инквизиции я ловко подсуну
(дрова отсыреют дыма будет много)
Гитлера вместо Джордано Бруно.
Так что история пойдет по рельсам.
Тут уж не будет ни единой помарки.
Я же — из щедрости — перед каждым рейсом
буду в машину загружать подарки.
Бусы и зеркальца для племени мумба.
Для Икара — чертеж парашюта.
Карту Нью-Йорка для Христофора Колумба.
Бритву для Маркса. Кинжал для Брута.
Бронежилет для Цезаря. Пудры
коробку для Орлеанской девы.
Очки для Гомера. Коран для Будды.
Контрацептивы для Адама и Евы….
Второй том
Сочиняя, творя, выпрямляя кривую речь.
Как и тот, другой, что остался совсем один.
Ты сойдешь с ума и поймешь — это нужно сжечь.
Впрочем, в новом веке уже не нужен камин.
Будет день, когда тихо треснет твоя голова.
На экране компьютера вспыхнет в один из дней:
«Удалить файл «Мертвые души-2»?»
И не дрогнет рука, когда щелкнешь мышью «ОК»…
* * *
Слова чужого наречия челюсть вяжут.
С Олимпа в подзорную трубу наблюдают боги,
как Пенелопа прядет бесконечную пряжу,
ее муж, тем временем, сматывает в клубок дороги.
Ах, Одиссей, бродяга, неуёмный кочевник.
Соленым сделалось море от слез Пенелопы.
Плоды лотоса подают в дорожных харчевнях
прелестные сирены и развязные официанты-циклопы.
Ах, Одиссей, мы с тобою чем-то похожи.
Сюжет господином Гомером завязан прочно.
Ведь многие из нас и сегодня скитаются тоже,
и если не по свету, то внутри себя — это точно.
Какою мазью можно смазать души ожоги?
Кому что докажешь, горячась и с судьбою споря?
Как будто бумажку на ниточке заскучавшие боги
таскают Одиссея по островам Эгейского моря.
Кусок в глотку не лезет. Вино не пьется.
Как птицы из клетки мечты на свободу рвутся.
Усталый Одиссей в бороду густую плюется,
проклиная войну, в которой он не может вернуться.
Ползет время улиткой по судьбы откосам.
Бродить еще сколько веков, распевая баллады?
Не удивляйтесь, если к вам обратятся с вопросом:
«Простите, не скажете, этот троллейбус идет до Эллады?»
Он вернется. Он вернется к своему порогу.
Надежней всяких врачей небо родины лечит.
Как известно, отчаянье, боль и тревогу
напрочь стирает радость долгожданной встречи.
Удача и счастье не достанутся слабым.
Дома шумит по-особому дерева крона.
Докажет Одиссей Пенелопе, что не шлялся по бабам,
а Пенелопа вытряхнет пыль из его хитона.
Я в свою душу надежды зерна посею
Впрочем, не стоит слишком уж обольщаться.
И многим из нас остается лишь завидовать Одиссею:
он много скитался, но ему было куда возвращаться.
* * *
Взятым за жабры рыбам так тяжело дышать.
Рыбам не хочется видеть солнечный диск.
У рыбы нет ног, и не может она убежать.
Не может издать дикий вопль, а также визг.
Придется рыбе испробовать вкус огня.
Вот так же и я попался — реви — не реви! —
и кто-то грубый за жабры схватил меня
и вытащил прочь из водоема любви.
Миф
Какие были тогда времена!
Все было лучше, уж ты поверь!
И даже если случалась война,
то куда изящнее, чем теперь.
Вели лишь только благородный бой.
Изящны жесты, и вежлив язык.
В кровавой схватке герою герой
с поклоном наматывал кишки на штык.
И если в тумане вдруг попадал
пилот аэроплана на аэродром чужой,
то ему наливали вина бокал
и без помех отпускали домой..
* * *
Упав в пропасть, учти, что возможно до дна далеко.
Не надо криками превращать это все в балаган.
Расслабься, сделай вдох, потом выдох, дыши легко,
достань бумагу, напиши завещание, спрячь в карман.
В любом случае, так или иначе, но с нами Бог.
Пока ты продолжаешь стремительно двигаться вниз,
попробуй, вспомнив всю жизнь, подвести итог,
успехи выдели, похвали себя, улыбнись.
Конечно, хуже, если нет успехов, и ты устал.
Однако плюсы всегда существуют: ты вспомни лишь
что ты, вопреки гравитации, до сих пор не упал,
а — если так можно выразиться — летишь.
Не надо впадать в уныние — кто четырежды горд,
и тот не сможет всегда подниматься ввысь.
Пока есть время — пой песни, гадай кроссворд,
читай, дрессируй разных птичек — а лучше молись.
Ты знал это раньше, еще на земле — наша жизнь не мед.
Смотри только вверх, наслаждайся синевой небес.
Быть может повезет, и поблизости взорвут самолет,
имуществом обзаведешься иль парочкой стюардесс.
Всегда рассчитывай на то, что до дна далеко.
Но время дорого, постарайся обойтись без сна.
Смотри на звезды спокойно, и не проклинай никого
в тот миг, когда ты наконец-то достигнешь дна.
* * *
Что-то сжимает горло и уже не уснуть.
Но можно смотреть на изгибы звездного сада.
Куда мы выйдем, если встанем на Млечный Путь?
Куда бы то ни было — мне никуда не надо.
Но можно представить, что видишь, как летит в тишине
чистый и светлый ангел с глазами куклы.
Прости меня… Прости… Я вырос в стране,
где слово Бог писали с маленькой буквы.
Проходя мимо
Проходя мимо, знакомое увидел окно.
Но теперь я знаю, меня там никто не ждёт.
Всё, что было, было настолько давно,
Что с тех пор живая вода превратилась в лёд.
Ничего не увидим мы, оглянувшись назад.
И стираются в памяти лица день ото дня.
Я забыл, какого цвета её глаза.
А она не помнит – сколько глаз у меня.
***
Пусть даже заточишь себя в самый тесный карцер,
Однажды наступит время (куда же деться!),
Любовь подойдёт к тебе и покажет пальцем,
С какой стороны груди твоё бьётся сердце…