— А вы знаете, Анна, у меня с собой имеется бутылочка кальвадоса! Собственного изготовления! – Максим Петрович сощурился в предвкушении любимого алкоголя в обществе красивой девушки.
— Серьёзно? А как же? Здесь же нельзя! – понизила голос Анна, встревоженно округлив глаза в тёмных некрашеных ресницах.
— А мы попробуем! – подмигнул мужчина. – Кстати, я ещё не поинтересовался, как вы относитесь к алкоголю вообще и кальвадосу в частности?
— Стараюсь не злоупотреблять, но не прощу себе, если не продегустирую ваш продукт собственного изготовления! – улыбнулась девушка и, открыв чистую страницу блокнота, прогладила пальцами место сгиба.
Отсутствие на ее руке маникюра и по скромному железному колечку на каждом пальчике Максиму Петровичу понравилось.
— Отлично… – удовлетворённо пробормотал он и подозвал единственного в зале официанта — безволосого человека размытого возраста с одутловатым лицом и бейджиком «Виталий», который тут же подошёл, вихляя всем телом, словно взбалтывал в себе осадок любезности.
— Готовы сделать заказ? — поклонился он.
— Виталий, вы хорошо разбираетесь в алкоголе? – обратился к официанту Максим Петрович.
— Я кончил школу сомелье, и винная карта нашего ресторана в топе по Москве! — Виталий повысил градус любезности до хвастовства.
— Ух! Нам повезло! А кальвадос у вас имеется?
— Разумеется! Десятилетний! Один из лучших по Москве!
— Прекрасно! А вы смогли бы определить возраст вот этого напитка? — Максим Петрович извлёк из рюкзачка за спиной плоскую бутылку с прозрачным желтоватым содержимым, напоминающим мочу здорового человека.
— Ммм… Попробую! – воодушевился официант.
— Давайте бокал! – сделал решающий ход в своей игре Максим Петрович под восхищённый взгляд Анны, длившийся до самого возвращения Виталия с бокалом.
С неспешностью триумфатора Максим Петрович отвинтил крышечку с бутылки и заполнил бокал на треть. Виталий любовно побаюкал его в открытой ладони, приближая к ноздрям и удаляя, и лишь потом сделал глоток. Пожевав лицом с закрытыми глазами, резюмировал:
— Четыре – пять лет, бочка дубовая, новая, смешанные сорта яблок, аромат правильный, но чуть более терпкий… Нижняя Нормандия, скорей всего. Очень хорош! Очень!
— Потрясающе!!! – просиял изготовитель. – Всё в точку!!! Бочка, действительно, новая, и яблоки – разносортица, но! Ему всего полгода и я делаю его сам, выдерживая в бочонках из лимузинского дуба!
Виталий уважительно развёл руками, мол, что тут скажешь, и склонил голову перед мастером.
— Мы закажем бокальчик вашего десятилетнего кальвадоса и будем наслаждаться сравнением, — распорядился мастер. — Стало быть, нам ещё бокалы и закуску — оливки, шоколад, на ваше усмотрение.
— Понял! – заговорщицки кивнул Виталий и исчез, взболтнув телом полумрак.
— Ловко вы его как… – впечатлённо произнесла Анна.
Максим Петрович улыбнулся полными небритыми щеками и довольно хмыкнул.
— А кальвадос надо пить как коньяк, греть в ладони? – уточнила Анна.
— Пейте, как хотите, но лучше именно так. И аккуратно, в нём сорок пять градусов! Моей жене не нравилось, когда он не дотягивал до этого значения, говорила, что слабый. А у меня есть измеритель специальный, и я всегда записываю значение и наклеиваю. Когда она мне выговаривала, что кальвадос слаб, я просто бумажки переклеивал на «сорок пять». Жена пробовала и хвалила: «Ну вот, другое дело!» — Максим Петрович засмеялся и тихо добавил: — Она любила вечерком приложиться…
Его заросшие щеки, сутулая, словно согнувшаяся под непосильной ношей спина и живот в голубой рубашке, торчащий между полами когда-то модного пиджака вызывали в Анне острую симпатию к этому человеку.
Девушка правильно взяла бокал и поводила им возле лица.
— Пахнет самогоном, мне кажется… — неуверенно сказала она, взглянув на вернувшегося Виталия.
— Ну, что вы, барышня! – театрально возмутился тот, выставляя заказ на стол. — Это аромат отличного, настоящего, молодого кальвадоса! – он подмигнул мастеру, и остался стоять, ожидая реакции на дегустацию.
— Сначала дама! – подвинул бокал Анне Максим Петрович.
Девушка подняла оба бокала, поочередно вдохнула аромат и пригубила от каждого.
— Этот более терпкий, живой, действительно, молодой вкус, а этот взрослее что-ли, более выдержанный, спокойный, – высказалась она.
— Ну, вот! Устами младенца, как говорится! – засмеялся Максим Петрович. — Как раз сегодня я открыл бочонок нового кальвадоса. Ароматный, но грубоватый. Немного неотёсанный, я бы его так охарактеризовал.
Градус Виталикиной радости достиг брожения. Он выпустил пузырь улыбки и поклонился:
— Приятного вечера!
— Спасибо, – дружески кивнул ему мастер.
— Бутылочку свою всё же спрячьте. Пожалуйста… – добавил официант, смущаясь этой вынужденной просьбы.
Максим Петрович посмотрел ему вслед и задумчиво произнёс:
— Вообще… повод выпить сегодня действительно есть… Я сегодня развёлся. Поздравьте меня, Анна.
— Так вы свободный человек! Поздравляю! – девичья рука в железных кольцах застыла в воздухе с оливкой на двузубой вилочке.
— Свободный… – вздохнул мужчина. – Спасибо. Эти семь лет были не худшими в моей жизни. Я ни о чём не жалею, — Максим Петрович поднял бокал со своим кальвадосом и утопил в нём нос.
— Интересно посмотреть на вашу жену… У вас есть фотки? – участливо спросила Анна.
Мужчина установил планшет между тарелками с шоколадом и оливками.
— Листайте…
Анна внимательно рассматривала женщину, похожую на библиотекаршу — в очках, с тощим хвостиком и толстыми коленями.
— Какое интеллигентное лицо… – заметила она, думая о том, за что таким бабам достаются такие мужья.
— Это мы во Франции. А это в Италии, — отстранённо, словно чужую жизнь, комментировал Максим Петрович. – Это Ницца. А…это снова Рим. Мы объездили с ней всю Европу.
— А чей это дом? – остановилась Анна на фото коттеджа в немецком стиле.
— Её. Теперь её. Был наш.
— Кто его строил?
— Я… И строил и проектировал. Оставил ей.
— Но это же несправедливо! – возмутилась Анна. – У вас есть дети?
— Нет, с ней детей нет. Наверно, несправедливо. Мне уже все друзья сказали об этом.
— И что? Вы ничего не станете делать?
— Не стану. Я спросил её, не думала ли она о более эээ разумном разделе имущества. Она сказала «нет». Нет, так нет. Я не буду спорить. Я любил её… А дом… жалко, конечно. Строил для себя, для нас… Все коммуникации, отопление, подогрев полов, джакузи, сауна — там всё есть!
— Но она же не сможет содержать такой дом! – Анна развела руками, Максим Петрович заметил тонкий кожаный браслет на её левом запястье, и это ему тоже понравилось.
— Не сможет, — согласился он. – Ну, ей пятьдесят, найдёт себе другого архитектора…
— Не найдёт! – жестко сказала Анна.
Мужчина весело глянул в возмущённое и от этого ещё более красивое и юное лицо девушки
— А почему вы развелись? Измена? – предположила Анна.
— Измена это когда не выполнил обещанного. Не надо давать невыполнимых клятв. Я не давал… Почему? Любовь умерла и разложилась, сегодня были официальные похороны, — печально ответил Максим Петрович.
— Любовь не умирает! Если умерла, значит, это не была любовь! И уж точно у того, кого любили, не отбирают последнее! Не стройте иллюзий! – заявила Анна с подростковым пылом, вызвав у Максима Петровича тёплое шевеление в груди.
— Возможно, вы правы, но я могу судить только о своих чувствах. Любовь умирает. Так же как и люди. Вся жизнь это череда иллюзий. Одни рушатся, другие возводятся. Пока есть силы, надо строить иллюзии и верить в них… И не последнее вовсе. У меня есть квартира, я там, правда, не жил двадцать лет, и она в плачевном состоянии…
«Да это ты в плачевном состоянии! – беззвучно крикнула Анна. – Тебя надо спасать, отогревать и ремонтировать!» Она погладила взглядом его небритое лицо, родинку возле уха и маленький шрам на подбородке, едва видный сквозь полуседую щетину, мысленно облизала его неуклюжие полные пальцы, с третьего раза подцепившие оливку, и обвела точку в блокноте в многозначительное болотце.
— Так какой кальвадос вам ближе – молодой или пожилой? – лукаво спросил Максим Петрович.
— Пока не могу понять, — опустила ресницы Анна. – Но в голову ударяют, кажется, оба…
— Я предупреждал, аккуратней!
— Спасибо, я уже почувствовала. И пока я ещё не очень пьяная, я, наверно, должна объяснить цель нашей встречи.
— Это необязательно… По-моему, мы очень душевно проводим вечер, — смущённо сказал Максим Петрович. — Но интересно, конечно! Я так понял из вашего звонка, что вы работаете на радио и готовите передачу о Москве?
— Да, я сотрудничаю с несколькими радиостанциями, и на одной из них возникла такая идея – проинтервьюировать московских архитекторов о прошлом, настоящем и будущем архитектурного лица города, так сказать. Вот. Мне эта идея очень понравилась, потому что я уверена, что проектировать для Москвы, не любя этот город – просто невозможно, и именно архитекторы как никто понимают и чувствуют дух Москвы! На сайте профессионального сообщества я выбрала несколько персон и позвонила. Вам первому. Но не скрою, когда я услышала ваш голос, я сразу почувствовала к вам более глубокий интерес, чем просто как к архитектору. Интересных людей вообще немного, это большая редкость, и я буду рада, если наше общение выйдет за рамки интервью…
— Да, голос у меня противный, это правда, – засмеялся Максим Петрович. – Но я не проектировал ничего для Москвы. Если на сайте есть такая информация, то она ошибочна. У меня были коттеджи, квартиры. А сейчас и вовсе хвастать нечем. После кризиса и санкций количество людей, строящих дома моей квалификации резко сократилось. Я почти не работаю…
— Что значит «почти»?
— Работаю без зарплаты. Обещали заплатить, но денег пока нет. Хотя… за долгую трудовую карьеру я вывел формулу: там, где хорошо платят, обычно мерзкие условия труда и отвратительный коллектив, а там, где комфортно работать, обычно ни шиша не заработаешь… Так что я не расстраиваюсь. Но, Москву, действительно, люблю, хоть, знаю, что среди питерцев, а я родом из Питера, это не типично. С Москвой, я бы даже сказал, у меня что-то вроде романа…
— Расскажите об этом! – попросила Анна, придвинув блокнот.
— Ну, начало банальное: окончил школу, приехал в Москву, поступил в МАРХИ. Со второго, правда, раза. Год болтался на подработках и Москву ненавидел. Суета, бестолковщина, мешанина, казалось мне тогда. Проучившись два года, встретил свою первую жену. Я ходил в студенческий театр МГУ к Славутину. В спектаклях, правда, не успел поучаствовать, но на репетициях и после них была классная тусовка. Многие были «приезжими», но в отличие от меня, любили этот город, и была традиция – ходить по старой Москве. Вот просто, пешком. Выходили из метро где-нибудь на Кропоткинской или на Китай-городе, она тогда Площадь Ногина называлась, и как в поход, с рюкзаками. Брали с собой снедь, примус, сковородочку, в каком-нибудь уютном дворике жарили колбаску, да с батоном «Студенческий» за семь копеек, ммм! Собаки нас обожали, старушки не жаловали, но это было прекрасно, и оказалось полезно! Изучил все ходы и выходы! Сейчас, когда прохожу знакомыми тропами, редко, к сожалению, — такое родное всё, аж сердце щемит… Что не изменилось, конечно. Но мне и изменения нравятся! Москва становится европейским городом. Есть много великолепных городов, Рим – супер город, его обязательно надо посетить, Париж прекрасен, конечно, Будапешт, Берлин, Питер, естественно… Но Москва это Москва… В ней есть особенный, неповторимый дух, лицо, характер! Это я заявляю как архитектор и как человек, который много чего видел. Мы с женой, когда началась перестройка, уехали на ПМЖ в Канаду. Она сразу хотела уехать, я сильного желания не испытывал, но бардак перестроечный подтолкнул. Поселились в Торонто. И тут со мной начали происходить метаморфозы. Я, русский, перестал себя чувствовать русским! Народ там не ассимилируется с местными, живут своими кланами, и «русские» – это Жмеринка, Мелитополь, Бердичев, Могилёв… Я стал чувствовать, что задыхаюсь в этой местечковости, что мне тесно, мне скучно, мне невозможно там жить! Новых друзей у меня не появилось, эти люди при всём моём к ним уважении, не могли ими стать, ибо в своём сознании так и остались в своих Жмеринках и Бердичевых. А мне нужен был простор, воздух — культурный, цивилизационный, территориальный, бог его знает, какой! И я уехал. Жена с детьми осталась. Она хотела быть актрисой, но рождение наших троих детей ей вроде бы помешало это сделать, а там она стала вести театральный кружок при русской общине, и была вполне довольна жизнью. Я же, вернувшись в Москву, наконец, вздохнул полной грудью! В этом конгломерате жизни, в этой гениальной эклектике всего — архитектуры, национальностей, характеров, вкусов, запахов, музыки, культур, — я снова почувствовал себя русским! И на меня вдруг снизошло откровение, что Москва – это отражение самой России, где всем народам есть место, где из разноцветья особенностей выплавляется общая Великая история и культура! И что только здесь, при том, что нравится мне, как нормальному человеку, далеко не всё, я могу и хочу жить! Первое время после возвращения мы встречались с друзьями каждые выходные и не могли наговориться, я как пьяный бродил по своим любимым московским улочкам и не мог набродиться… Сейчас чувство моё к Москве сделалось более спокойным и выдержанным, но ничуть не ослабело, как вот этот десятилетний кальвадос… – улыбнулся Максим Петрович, заверив сказанное глотком. — Потом я встретил свою вторую жену. Ну, дальше вы знаете, Анна…
— А я из Саратова, — тихо сказала Анна, заслушавшись и забыв о блокноте. – И тоже люблю Москву…
— А живёте где, снимаете? – спросил мужчина.
— Нет… Да… У друзей… Вопрос проживания у меня ре-решён, — запнулась Анна, заставив Максима Петровича снова умилиться.
Он подлил своего кальвадоса в бокалы и посмотрел на неё по-отечески. От этого взгляда, разогретого до сорока пяти градусов, ей захотелось прижаться к его мягкой небритой щеке и рассказать, как ей невыносимо одиноко, как долго она ищет и не находит в мужчинах всё то, что есть в нём: интеллигентность и мудрость, юмор и образованность, уверенность и понимание… Пресловутый Булгаковский «квартирный вопрос» и закрепиться в Москве – важно, конечно, но это не главное, далеко не главное! Ей нужен мужчина, о котором хотелось бы заботиться, умный, интересный человек, разбирающийся в искусстве, литературе, архитектуре… Какой женой она могла бы быть для него, как он был бы счастлив с ней! Когда она видит по телевизору таких мужчин — Калягина, Швыдкого, Жванецкого, она замирает от иллюзии близости мечты… На Жванецкого она могла бы смотреть бесконечно! Для неё Москва – это и есть такой мужчина – глубокий, со своей непростой историей, мягким юмором и неиссякаемым жизнелюбием…
Анна скользнула взглядом по голубому животу Максима Петровича, напоминающим Землю из космоса, и подумала, что любила бы его так, что не нужны были бы никакие рестораны и путешествия…
— А вы во всех странах побывали? – вздохнув, спросила она.
— Легче перечислить, где не был, — улыбнулся в щёки Максим Петрович. — У меня вообще как-то нет ощущения отдыха, если я не видел моря, гор и красивой архитектуры. Я люблю полицезреть, поэтому много путешествую. Недавно вот был в Суздале. Чистенький такой городок и красивый…
— Суздаль — это потому что кризис?
Максим Петрович смущённо хмыкнул.
— Вы проницательны, Анна… Да, пока так… Сейчас Суздаль я бы обменял на Вайоминг. Когда бывал в Штатах, я больше ждал встречи с Вайомингом. Бескрайние прерии, стёршиеся трёхцветные горы, необозримый простор. Там необыкновенно легко дышится. Да, точно обменял бы. Потом бы жалел…
— Почему жалели бы?
— Нельзя возвращаться туда, где был счастлив. Иллюзии коварны… – Максим Петрович вздохнул и поискал что-то в планшете. — Анна, а хотите, я покажу вам свой аппарат?
— Что вы имеете в виду? – смутилась Анна.
— Самогонный… – улыбнулся Максим Петрович, поняв двусмысленность предложения, и открыл фото огромного, выше человеческого роста, грушевидного медного прибора с блестящими боками и цветными трубочками. — Заказывал в Голландии, везли через всю Европу! – с гордостью сказал он.
— Ничего себе! Никогда такого не видела! – восхитилась Анна.
Её смартфон беззвучно завибрировал. Она нехотя глянула. Звонил «бывший», отношения с которым, миновав конфетно-букетный период, освоение позы «69» и знакомство с мамой, подошли почти к нулю. На этом «почти» они ещё держались, деля общих друзей, остатки чувств и аванс за съёмную квартиру. Говорить при Максиме Петровиче она не хотела, и, извинившись, вышла на улицу.
Новых аргументов у «бывшего» не оказалось, кроме того, что она, хищница, собиралась отхватить в Москве кусок пожирней, съесть его, принца, вместе с его конём и мамой, и должна вернуть половину денег за квартиру, жить в которой они уже не стали. Анна отключила смартфон и закурила.
— Правильный мущщинка… Познакомишшь? – с непрошенностью газировки просипел рядом Виталий, закуривая. – И не ври, что у вас роман, я вижу, что ничего нет.
— Что? Кто правильный? – не поняла Анна
— Толстячок с кальвадосом. Познакомь, я в долгу не останусь.
— Нет, – покачала головой Анна, – не познакомлю.
— Ревнуешшь? Зря. Когда ты поумнеешь, ты поймешь, что сердце это большая квартира, резиновая как Москва, и в нём есть место для всех. Не говоря уже о других органах… — Виталий пошло подмигнул светящимися треугольничками глаз и выпустил дым из щели рта, сделавшись похожим на тыкву для Хэллоуина
— У меня нет сердца, — сказала Анна.
— Смотри, девочка… Этот город не любит тех, кто не делится, – Виталий вдавил окурок в пепельницу и ушёл, оставив запах элитного алкоголя и пошлости.
Анне захотелось «проветрить». Она открыла Википедию на запрос «кальвадос» и прочла: «Кальвадо́с (фр. Calvados) — яблочный или грушевый бренди, получаемый путём перегонки сидра, из французского региона Нижняя Нормандия. Крепость — около 40 градусов»
Диалог на тему производства кальвадоса в домашних условиях можно продолжить. Чтобы расположить собеседника, нужно говорить на темы, приятные ему, — вспомнила Анна золотое правило журналистики. Потом она вспомнила, что сегодня не звонила маме, а вечер еще не известно как сложится, верней, ей бы хотелось, чтобы он сложился самым неудобным для звонка домой образом, и она решила отчитать ежедневную мантру «Мамуля, у меня всё хорошо».
В отсутствии Анны Максим Петрович не знал, чем заняться. Он допил свой бокал, разжевал оливку, выложил косточку. Покрутил головой, разминая шею. Заинтересовался двумя дамами за соседним столиком, категорически диссонирующих друг с другом: взрослая «барби» в бирюзовом брючном костюме, видимо, в цвет её пластикового кадиллака, с манерностью английской королевы кушала салат, кивая словам откормленной тётки с соцветьями конопли на платье.
Сквозь пьяный джаз он прислушался к их беседе. «Последняя коллекция», «примерочка», «когда вам удобно, в любое время», «модный лук», «а я вот еще видела…» — различил мужчина и потерял интерес к дамам. Он сунул планшет в рюкзачок и поднялся.
Навстречу ему со счастливой улыбкой двинулся Виталий.
— А где у вас тут туалет? – полушёпотом спросил мужчина, сдержанно ответив на улыбку.
— Я провожу! – Виталий завихлял рядом. – Могу я узнать имя мастера великолепного кальвадоса?
— Максим Петрович меня зовут, — смутился похвалой мастер и, порывшись в кармане пиджака, протянул визитку.
— Оч-чень приятно! – сунул карточку в нагрудный карман Виталий, довольно похлопав по ней ладонью. — Хочу ещё раз выразить Вам своё восхищение, Максим Петрович! Вашим мастерством, Вашими золотыми руками и Вашей прелестной супругой, её тонким вкусом и красотой!
— Нет, нет, — отмахнулся Максим Петрович, — это просто знакомая. Спасибо, конечно.
— Правда? А я, было, подумал… вы так смотритесь вместе! Редко такая гармония в парах!
— Ну что вы, Виталий, о чём вы говорите, – покачал головой мужчина, — ей двадцать шесть, у меня сын старше!
Виталий придержал дверь туалета, пропустив вперёд своего спутника, и приглашающе улыбнулся возле писсуара, но Максим Петрович, помешкав, прошёл в кабинку.
Возле мусорного бачка валялись не долетевшие до цели бумажки, а над унитазом висел лист А4 с призывом:
«В случае бомбежки прячьтесь под этот унитаз!
В него еще никто ни разу не попадал!»
«Как это по-московски! – хмыкнул Максим Петрович. — Только в туалете московского ресторана может быть одновременно и намусорено и остроумно!»
Застегивая ремень, он вспомнил слова Виталия о гармоничной паре и задумался о девушке с красивым именем Анна, с которой сегодня столкнула его судьба: «Ну, конечно, нет… какая из неё жена, точней, какой уже из меня муж… Вряд ли мне будет с ней интересно, а в случае развития отношений она захочет детей, лет через десять разница в возрасте будет подавляющим негативным фактором… Да и такая ответственность уже не по силам…»
За столик они с Анной вернулись вместе, улыбнувшись совпадению.
— Что же ваша передача о Москве, скоро ли будет в эфире? И много ли персоналий в очереди на опрос? – спросил Максим Петрович, подливая в бокалы из своей бутылки, снова вынырнувшей из рюкзачка.
— Сие от меня не зависит, — развела руками Анна и закрыла блокнот.
— Вы ответили лишь на один вопрос… Это не в упрёк, люди с трудом понимают друг друга, особенно мужчина и женщина… – заметил мужчина.
— А мужчина и мужчина? Как у них с пониманием? – осторожно спросила Анна.
— Не знаю, что вы имеете в виду, Анна, но для меня мужчины могут быть интересны только через призму женского восприятия. И это, наверно, слишком тонкая материя, легко свалиться в bipolar, – с французским произношением ответил он.
— Франция — родина кальвадоса, — процитировала девушка Википедию. – Вы оттуда привезли свой рецепт?
— Дача в Головково по Ленинградке на самом деле есть родина кальвадоса! – засмеялся Максим Петрович и потёр щетину. – А теперь — это мое лекарство. От ностальгии по родине и от одиночества… «Я привык бродить один и смотреть в чужие окна, в суете немых картин отражаться в мокрых стеклах…» – прочёл он. — Особенно любил в Канаде, они там окна не зашторивают. Так классно…
Почти материнское желание заботиться об этом добром обманутом человеке, настоящем московском интеллигенте — её мечте, которая сейчас, такая близкая и уже прилично нетрезвая сидела напротив, прожгло Анну изнутри и отозвалось в сердце, казалось, наглухо закрытом.
— Лечиться одному скучно, наверно? – робко спросила она.
— Да уж… I really need a company for that! – громко потребовал Максим Петрович.
Девушка рассмеялась так звонко, что даже бирюзовая «барби» на миг взгляда бросила свой десерт и собеседницу в соцветьях конопли.
— А переход на английский обусловлен накапливанием в организме чего? – смеясь, спросила Анна.
— Ну как чего… спирт организмом трансформируется в молочную кислоту, потом ещё во что-то, очевидно это что-то и запускает мыслительно-говорительный процесс на английском. Некоторые мысли лучше звучат по-английски или французски или немецки.
— Да вы просто президент мира! – добавила к смеху восхищение Анна.
— Почти как Велемир Хлебников… – поймал мысль мужчина. — Кстати, о великих: анализируя прочитанную литературу, подозреваю, что ни Ремарк, ни Хемингуэй по-настоящему не разбирались в кальвадосе, лишь блеснули невиданным ранее знанием и термином. О как! Зальешь дерьмом других, вроде и сам возвысишься, — тоже засмеялся он.
Разряд смеха породнил их на миг, и сразу отбросил друг от друга, словно испугавшись этой внезапной близости. Анна наколола последнюю оливку и грустно взглянула в почерневшее окно.
— Завтра на работу…
— Мне тоже… – вздохнул Максим Петрович и кивнул Виталию, чей градус радости вновь упал до любезности.
— Буду очень рад видеть Вас снова! – умело адресовал он местоимение «вас» мужчине и поклонился за чаевые.
— Я на минутку, — Анна покрутила головой в поисках туалета.
— Налево, вниз по лестнице, и по коридору, в конце, — подсказал Максим Петрович, снова умилившись её детской непосредственности.
В узком коридоре Анну настиг Виталий и с ухмылкой похлопал себя по карману с визиткой.
— Он уже у меня в кармане!
— Он не по этой части, ты в пролёте! — скривилась защитной улыбкой Анна.
— Тебе тоже не обломится, не надейся, — официант, наглядно вильнув бедрами, прошагал мимо.
«Козёл! — подумала Анна.- Интересно, только в Москве пидоры такие бесцеремонные?»
«Дурашка! – снисходительно хмыкнул Виталий, погладив себя по карману с визиткой. – Этому столичному пупсу нужна не болтовня, а кое-что другое. Не по этой части! Ха! А то я не знаю эту мутную тоску по честной ебле в глазах. Воспитание-с не позволяет-с. Интеллигенция… Справимся, не впервой…»
Когда Максим Петрович с Анной вышли на воздух, Москва уже освещалась искусственно.
— Держитесь! – подставил локоть мужчина.
Девушка ждала предложения проводить или приглашения, но мужчина лишь спросил:
— Вам куда?
— На Парк Культуры. Я сейчас там…
— А мне на Комсомольскую, на вокзал. Я же теперь «подмосквич»… Вам спасибо за вечер. Не предполагал, что у нас на радио работают такие очаровательные девушки!
— Можно, я вам ещё позвоню? – сделала ход в своей игре Анна.
— Да, конечно, пожалуйста, в любое время! – по-московски стандартно ответил мужчина.
«Подмосквич – это тоже хорошо…» — думала Анна, глядя на сутулый купол своей удаляющейся московской мечты с нелепым рюкзачком.
«В жизни не всё делается по правилам. Должно оставаться место для исключений…» — разговаривал со своим отражением в окне электрички Максим Петрович, чувствуя приятное тепло в теле и позволив себе немного помечтать…