Эмигрант поневоле
Сашке часто снилась та, давняя уже ночь, когда он приехал домой, а навстречу ему вышла старуха мать, молчащая, с опухшим от слёз лицом.
— Что случилось? — закричал он.
Ответа не последовало.
— Что, умер кто? Что случилось? Скажи хоть слово! Что молчишь, будто немая! Говори! Война началась, что ли? Что могло случиться, что ты внезапно онемела?!
Он дал матери принять сразу несколько её обычных лекарств. Она покорно, словно ребёнок выпила их, и наконец заговорила.
— Сашка! — зарыдала мать, — ты что, ничего не знаешь?
Старуха вновь залилась слезами. Сашка понимал, что стряслось что-то чрезвычайно серьёзное, но ничего толкового от плачущей матери добиться так и не смог.
— Мать! Не волнуйся, я и тебе денежку привёз — он посчитал, что успокоил её, а она ещё громче, как по покойнику, завыла.
Только включив радиоприёмник (в машине он радио не включал), он всё понял. Да, понедельник 17 августа 1998 года оказался даже не тяжёлым, а Чёрным!
— Не плачь мать, всё будет хорошо, придётся мне в Германию ехать, к Аньке. Как не хотелось, а придётся, я сам теперь гол как сокол. И тебе передавать деньги оказией буду.
Его голос звучал так убедительно твёрдо, что мать поверила своему младшенькому (она-то не знала, что и сам он, сегодня в одночасье потерял всё), и только потому, что хранил всё в рублях. Правда у него ещё был трудяга «фордик», грузовик, бетономешалка и ещё кое-что по мелочам. Но это нужно было срочно продать, чтоб оформить документы и ехать к жене, что уехала в Германию, в эмиграцию и с которой он надумал было разводиться.
— Точно голый, только из материнской утробы вышедший — думал он, лёжа без сна. — А нищий — всё равно, что мёртвый! А я-то, дурак, думал, что со своим комбикормом с директорами совхозов работая, уже хоть и маленький, но капиталист! Думал, что надо взять к себе ещё пару человек, чтоб уже небольшая компания была. А то брал ребят только на временную работу. Думал, что наконец-то не таксистом буду, а Хозяином!
И всё перечёркнуто, погублено одним странным, нерусским словом — д е ф о л т!
А ещё страшней Сашке Карпову становилось, когда он начинал думать, что в одно мгновение вместе с ним вся страна обнищала?!
Он не выдержал, хоть лекарств всегда избегал, а принял такую же таблетку, что только что матери дал. Тогда и заснул.
Вскорости собрался он в Германию, где уже проживала его жена со своей матерью и с семьёй брата.
История семьи жены была необычной. Мать жены, Сашкина тёща рано осталась круглой сиротой, без родственников далёких ли, близких и была удочерена бездетной еврейской семьёй. Отец приёмный был кузнецом, мать домохозяйкой, девочка росла окружённая лаской. После войны у неё появился братик, этот ребёнок уже не был приёмным, жена кузнеца, будучи в годах, понесла и родила.
Теперь этот брат Сашкиной тёщи и затеял эту эмиграцию — переселения русских евреев, он и был этнически единственным русским евреем во всём большом семействе, в Федеративную республику Германию.
Так и Сашка Карпов, что думал разводиться со своей Анной, тоже стал так называемым «контингентным беженцем», так почему-то завуалированно называли еврейских эмигрантов.
Как и все поначалу, он проживал в эмигрантском общежитии, ходил на курсы немецкого языка, подрабатывал «по-чёрному», то есть получал деньги на руки от хозяина автомастерской, выходца из семьи бессарабских немцев. Потихоньку стал он накапливать дойчмарки, чтобы передать матери!
Но тут-то и настигла Сашку ностальгия, о которой он до своих сорока с лишним лет и не ведал! А ведь когда-то хохотал над каким-то стишком, что читала ему жена, над строкой: «Ностальгия не выдумка большевиков…» Каждую ночь снилась ему Россия, то заливным лугом, то медленно текущей рекой, по которой то плыл он, то удил рыбу, а то вспоминалось детство на Сахалине. Там отец работал на шахте. И отец снился в форме «почётного шахтера», в ней его когда-то и похоронили. Отец его во сне легонько поругивал: «Что сынок ты у этих немцев делаешь? Чего живёшь вдалеке от дома? Возвращайся!»
Когда он просыпался, то думал, что вот ещё немного подзаработает на жизнь и вернётся, ещё чуть-чуть поживёт и смотается отсюда!
Но время шло, он и курсы окончил, и на работу неплохую устроился, после года работы сдал на водительские права на все виды автотранспорта. Кроме того, матери регулярно помогал, каждый квартал посылал ей деньги.
С женой развелся всё равно, они давно были чужими, да и она жила с сербом. Сашка, съездив в Россию, привёз себе оттуда жену. Стали они жить-поживать, но мысль о возвращении на родину никогда его не покидала. Всё думал, вот-вот ещё немного… Жена эти его разговоры не поддерживала, считала, что это у мужика от хорошей жизни сдвиг произошёл, что тронулся умом он, о чём бы ни говорил, а всё разговор на Россию уж неизвестно как переводился. А как песни слушал, так и вообще плакал! Это трезвый-то?! Давно он перестал принимать «на грудь».
Мать его умерла не болея, скоропостижно, он даже не успел приехать на похороны, как его старшие сёстры её захоронили. Горевал он, плакал, да ничего не попишешь, он даже её помянуть не мог, завязал, работа не позволяла.
Жена его новая подсуетилась, сама сходила в ведомство по делам иностранцев, взяла все бумаги на получение немецкого гражданства. Так он, после сдачи тестов по языку и толерантности стал немецким гражданином.
Приступы ностальгии редкими стали, уже не плакал он при виде встречавшихся и в Германии берёзок, и не снился уже упрекающий его в измене родины, отец, и о матери умершей, любимой вспоминал нечасто.
А называть его стали и коллеги по работе, да и дома, по паспортному имени — Александер.