Компания из пяти молодых людей ехала в Питер на майские праздники. Рома, восемнадцатилетний парень, на год старше остальных, и его двоюродный брат Валька с одноклассниками – Максимом, Нелечкой и Ксюшей.
Все, кроме Ксюши, ехали в Питер в первый раз, в самом дешевом сидячем вагоне, с ветреным счастьем в головах, заранее влюбленные в город, - за питерской романтикой и неограниченным распитием всего возможного. Рома – мягкий, округлый, Валька – худой, Максим – похожий на отличника, Нелечка – пышноволосая, красивая, и Ксюша – высокая, крепкая, смуглая, в спортивном синем костюме и с цветными косичками на голове.
Ксюша была девушкой, гулявшей сама по себе, и по своим негласным убеждениям не хотела никому принадлежать. Ее за это уважали. Обаятельная, смешливая, улыбчивая, - она легко могла быть красавицей, если б не держала себя «пацанкой», не носила спортивный костюм, не ходила боксерской походкой. Ее красота, одетая в грубоватую одежду, не ценимая, казалось, своей обладательницей, ощущалась от этого менее доступной и более соблазнительной. Все знали, что Ксюша – из плоти и крови, говорили, что она уже спала с кем-то, но при этом никто ни разу не видел ее идущей с мальчиком за руку, не слышал о ее любовных переживаниях. Всегда свежая, пахнущая сладко-терпкими духами, она здоровалась с ребятами большой, мягкой ладонью; иногда могла кому-нибудь по дружески поплакаться, положив голову на плечо, если случалось игриво- печальное настроение.
Ксюша виртуозно удерживала баланс между мальчишеством и женственностью, и при долгом общении с ней мальчики превращались в спичечные головки, - одного намека на что-то большее с ее стороны было бы достаточно, чтобы они вспыхнули и сгорели.
Максим и Нелечка, встречающиеся официально, при Ксюше как будто стыдились этого, меньше держались за руки, чаще подсмеивались друг над другом.
Вальке было все равно. Он был не красивый, заводной, раскрепощенный, любитель выпить и без затей пожамкать хорошенькую девчонку. К Ксюше он не приставал, и не собирался, потому что видел в ней какой-то сложный мозговой завихрень, а на ее философию ему было плевать.
Рома не так давно знал Ксюшу и, как большинство, уважал ее одиночество, пока точно не разобрав, почему.
Поезд, светлый, новенький, с обтекаемыми сиденьями, обшитыми в голубую ткань, ехал ровно, со свистом и приятным грудным постукиванием. Солнечная зелень мелькала в окнах.
В пять часов вечера они прибыли. На платформе Московского вокзала стояло много людей с табличками, предлагающих жилье, и, хотя ребята, по настоянию Ксюши, еще в Москве решили спать на лавочках, - так и дешевле, и прикольнее, - Валька все-таки подошел к одному красному, бородатому мужику с табличкой и спросил цену.
- Ребят, полторы в сутки! – крикнул Валька ребятам. - Чего? – обернулся к мужику, тот что-то говорил ему.
- А…В центре! В центре квартира!
Ребята скучковались, молча,с надеждой поглядели друг на друга.
- Ну чего, как…
- Полторы.
- Дорого? В центре…
- Не очень, вроде…
Ксюша немного отделилась от кучи, посмотрела на Вальку, поймала его колючий взгляд со смешком. Протянула немного вальяжным, сквозь сипотцу, голосом.
- Не-а, не будем.
- Чего, нет? – спросила ее Нелечка
- Я – точно нет, вы смотрите..
- Ну ладно, - сказал Рома и тоже вышел из кучи.
Все нехотя, со скрипом оставляя красного мужика, пошли по платформе.
- Не хотят! – с насмешливым сожалением сказал Валька мужику, развел руками и поспешил догонять компанию. Красный мужик приоткрыл темный рот, пошевелил им и отвернулся.
Ребята зашли в блинную на вокзале, перекусили, в палатке рядом купили пива, погрузили его в полупустые рюкзаки и, глухо гремя бутылками, попыхивая сигаретами, отправились гулять по городу. Мускулы в ногах радостно дрожали, руки болтались, глаза и ноздри втягивали новый воздух.
В лица ребятам неожиданно ударил ветер. Рома в этот момент смотрел вниз, на ноги впереди идущих, и, вылетевший как будто именно оттуда, ветер холодной ладонью шлепнул его по лицу; неловко выразив свою радость от встречи и не смутившись, он потрепал ему щеки, нос, залез холодом под футболку, пошерудил там и пропал.
Выглянуло солнце, Рома поднял глаза. По небу плыли снежные, с синими проталинами, облака. Кругом - люди, и все они шумели, шли быстро и в одну сторону.
Ребята выбрались на Невский проспект и направились в сторону Невы.
Максим с Нелечкой шли, взявшись за руки, позади всех, нежась в тепле первой весны. Рома – впереди них, чуть скосив голову, скреб взглядом пряничную стену с окнами, прорезями, бело-черными номерами домов, вылавливая проблески нежной зелени. Валька – в центре, периодически закидывал бутылку пива – твердый, костлявый, равнодушный, веселый. Ксюша шла впереди, приищуриваясь на солнце, блаженно улыбаясь, шире остальных шагая и размахивая руками. Богемные питерские ровесники оборачивались на них, смотрели дружелюбно и немного снисходительно.
Вышли к Неве, подошли к парапету, - ребят окатило солено-сладким, счастливым безумием. Перед ними, опаласкиваясь и брызгаясь солнцем, трепетало широкое водное полотно. Река была настолько светлой и так глубоко дышала, что была похожа на счастье, которое бог поместил между каменными берегами, и заставил жить в строгих пределах. Каждый из пятерых ощутил выпрыгивающий изнутри солнечный кусочек, все задышали небесно-каменным воздухом.
Рома облокатился о парапет, и жмурясь от вновь налетевшего ветра, крутил головой от одного конца реки до другого.
Ксюша стояла чуть в стороне от остальных, смотрела вдоль реки, улыбалась, морщилась. Ветер то открывал ей лицо, подбрасывая и закидывая назад косички, то отпускал - косички беспорядочно падали на лоб. Валька допил свое пиво, стоял твердо и неспокойно, чуть подпружинивая. Максим с Нелечкой изменили своей сдержанности и долгим поцелуем прильнули друг к другу, справедливо ощущая себя счастливее остальных.
Прозвучал сиповатый, задорный голос Ксюши.
- Я предлагаю сейчас пройтись по набережной, потом повернуть обратно и на улицу Рубинштейна! – Она стояла там же, в стороне, кричала чуть громче, чем было необходимо, и при этом весело кривилась в улыбке.
- А чего там, на улице? – спросил Максим.
- Там мой знакомый по интернету живе-ет! Я общела зайти, когда приеду! А еще там рок-клуб, где Цой играл! Пойдемте!
- Подождите, ребята-а! – подыгрывая, в тон ей крикнул Рома. – давайте, постоим тут немного!
- Чего?
- Ромка постоять хочет!
- Чего стоять?
- На реку посмотреть хочу-у!
- По дороге посмотришь, вдоль реки пойде-ом! – продолжая смешно кривляться, кричала Ксюша.
- Идите, я догоню!
Ребята пошли по набережной. Рома опять свесился, выгладил взглядом реку и побежал за остальными.
2
Шли долго, час или больше, и когда ребята нашли, наконец, нужный дом на Рубинштейна, все вдруг почувствовали тяжелую усталость. Рома, кроме того, ощущал некоторую настороженность перед входом в квартиру незнакомого человека.
Друг за другом, ребята исчезли в темном проеме открытого подъезда, окунаясь
по очереди в пространство света и тени. Через высокие окна проникал серебристо-желтый свет, и вытянутыми прямоугольниками ложился между лестничными пролетами, высвечивая пыльные каменные плиты. На подоконниках стояли обрезанные пластиковые бутылки, наполненные окурками. Аккуратное шуршание отслеживало движение ребят по лестнице.
Добрались до седьмого этажа.
Ксюша подошла к высокой двери, остальные сгруппировались сзади. Воткнула пальцем кнопку звонка. Звука не последовало. Нажала еще раз, тверже, и опять ничего не было слышно. Еще несколько раз – звонок не работал. Ксюша постучала – первый раз робко, потом довольно звучно. Взялась за ручку, дверь двинулась на нее – оказалась незапертой. В этот момент изнутри кто-то надавил, - Ксюша посторонилась, - на площадку вышла низенькая бабулька лет шестидесяти пяти, с коричневыми завитушками на голове, в очках, в рыжеватом фартуке, с пачкой папирос в руке. И без того маленькая, она еще горбилась и кривилась на бок.
Как будто не заметив веселую компанию у своей двери, она проворно шмыгнула между ребятами и спустилась по лестнице к окну. Когда бабулька вышла на свет, Ксюша еще обратила внимание на ее лицо, все в мелких коричневых пятнышках. Она вложила в губы папироску и обстучала себя в поисках огня.
Ксюша вышла из-за двери и прошла в квартиру. Остальные потянулись за ней. Рома шел последним и, заходя внутрь, успел услышать, как сзади него чиркнула спичка и шлепнули бабулькины губы.
Перед ребятами открылась просторная, высокая прихожая и длинный коридор. Слева от входа – дверь, которую загораживал остов мотоцикла конструкции, наверное, еще годов сороковых. Часть помещения уходила вправо, вместе с еще одним коридором. В прихожей, кроме вешалок с массивом одежды и несколькими рядами обуви, уместилось кресло и пианино, покрытое почти белым слоем из смеси пыли и штукатурки. Справа, мимо ребят, пробредал худой человек средних лет, в майке, с кружкой чая, он остановился, спокойно глянул в их сторону.
- Вы к Илье, наверное? - спросил он.
Ксюша секунду соображaла.
- Да, наверное, к Илье.
- Сейчас, я позову его. – Он прошел вперед, повернулся лицом к двери в стене коридора, постучался.
- Илья! К тебе!
Ксюша обернулась к друзьям:
- Я не знала даже, что его Илья зовут. У него ник Штакет, я его и знала, как Штакета. Штакетик, хе-хе…
Боковая дверь открылась, из нее вышел высокий-высокий, под два метра, парень, в черном комбинезоне, с крашеными в вытравленный белый цвет волосами, полностью закрывающими глаза. На шее у него почему-то висела трубка от противогаза, на рукавах – желто-черные значки радиации.
Увидев ребят, он тряхнул волосами, на секунду открыв небольшие темные глаза, издал долгий, беззвучный задыхающийся смешок.
- Вот они! Вот они, все здесь! – проговорил он тихо, почти неслышно, но очень радостно.
Подойдя к ребятам, встав на одну ногу и отставив другую, изобразив птицу в полете, он перегнулся вперед и чмокнул Ксюшу в щеку.
- Здорова, Ксюха!
- Дарова!
Пожал всем за руку, и каждого еще, от переизбытка чувств, постучал по плечу.
- Пойдемте в комнату, сейчас Витамин подгребет, я его зашлю в магазин.
- Что за витамин?
- Брателла мой. Он вина купит. Пьете вино, ребзя?
- Пьем, – откликнулся Рома.
Илюха, он же Штакет, ввел их в свою комнату – узкую, пыльную, заставленную старыми книгами, запахом которых щекотало ноздри, как в библиотеке. С высоким, как и везде, потолком.
Окно напротив входа, у окна – маленький столик, крытый малиновой скатертью, на столе – стеклянная, скошенная ваза с одной распустившейся розой. Справа – кровать с серым шерстяным пледом, вдоль левой стены – столбы книг, журналов и маленький, походный стульчик. Обои содраны, стены обклеены газетами.
- Садитесь все вот… сюда! - сказал Штакет, энергичным жестом указав на кровать.
- Я щас… Сидите! – он вышел, все тесно уселись.
Ждали недолго, минут через пять он вернулся в комнату.
- Вот он! - объявил Штакет и указал на дверной проем своим жестом. – Витамин!
В комнату вошел парень, почти со Штакета ростом, одетый в странную, мятую майку и широкие, карманистые вислозадые штаны. Очень худой, с длинными, висящими руками. Волосы у него, в противоположность брату, были гуталиново-черные, лицо открыто от волос, глаза весело, безумновато блестели.
- В пакетах, красное полусладкое, дешевое. И сигарет, пачки три.
- Пошел.
Витамин исчез, Штакет, потоптавшись немного, длинной рукой придвинул к себе крохотный походный стульчик и уселся против ребят, широко раскидав большие, длинные, черные ноги, обутые в черные шнурованные ботинки.
Посыпалась болтовня. Штакет стал рассказывать о злоключениях, которые его весь день преследовали – комкано и задыхаясь непрерывной радостью. Куски рассказа пропадали в мелком, сипящем смехе, перед приступами которого Штакет так громко, продолжительно вдыхал, будто его минуту держали под водой.
Ксюша слушала его, вылавливала суть, иногда смеялась вместе с ним. Другие ребята воспринимали, в основном, эмоциональный фон рассказа, в смысл не вникали. Валька, с наглецой улыбаясь, в упор рассматривал Штакета, Максим глядел приветливо и отстраненно, Нелечка дремала у Макса на плече.
Рома вслушивался внимательно, изучал, оценивал. Сам одетый в среднестатистические джинсы и футболку, избегающий всякой внешней оригинальности, он видел в Штакете что-то определенно не то. В голове проскальзывали негативно-оценивающие реплики:
« - Слишком много смеется…
- Зачем противогаз? Глупость…
- Штакет… Что такое Штакет?
- Когда мы отсюда уйдем…»
Рома успел, тем не менее, обратить внимание на то, с какой нежностью Илья разговаривал со своим братом, и это немного смазало рисуемую картину.
Вернулся Витамин, принес вино и сигареты, блеснул глазами и ушел.
Штакет быстро, шумно сходил на кухню, вернулся с чайными кружками, разлил в них вино и вручил гостям.Выловил с пола узенькую черную коробочку и направил ее в сторону стола, - из-под свисающей почти до пола малиновой скатерти потекла прохладная и грустная атмосферная музыка.
На вопросительный взгляд Ромы, направленный под стол, Илья сказал:
- Там магнитофон. Это Эир, французская психоделика. Неплохая, да?
- Да, - согласился Рома.
С появлением вина и музыки все в нем удивительно быстро расслабилось. Рома почувствовал вдруг ко всему происходящему, и к главному герою этого всего, добрый, живой интерес. Легко, стараясь не быть дотошным, он расспросил Штакета о том, чем он занимается, о работе, учебе, брате.
Выяснилось, что Илье девятнадцать, что в институт он не поступал, и в данный момент нигде не работает, а до недавнего времени около года работал электриком. Комнату в этой квартире он снимал, часть денег на съем давал Витамин, который, напротив, был очень способный, активно учащийся и работающий парень, обожающий, видимо, старшего брата. Остальную часть Штакет добывал как-то еще, - он отсмеялся от ответа, как именно. При упоминании о Витамине, в голос Ильи снова проникла нежность, и в этот раз она тепло тронула Рому. С родителями Штакет не поддерживал никаких отношений.
Свою удивительную одежду он не покупал, ее шила любимая девушка брата. Над Илюхиным внешним видом они втроем систематически, кропотливо работали. Ядерные значки на рукавах Витамин придумал, и трубку от противогаза на шею повесил он же.
- А ты? – спросил Валька, насмешливо скривив физиономию. – Не художник?
- Я? - Штакет опять громко задохнулся смехом. – Нет.
- Просто долб…..б, да? – сказал Валька, улыбнувшись.
Вышло совершенно необидно и смешно. Штакет откинул голову назад и радостно стукнул Вальку по плечу, Ксюша прыснула, и Рома заметил, что она скопировала Штакетину манеру смеяться. Еще он обратил внимание на худую, неестественно бледную ладонь Штакета, когда он стукнул ей Вальку по плечу. Оглядев длинное, черное Илюхино туловище, Рома представил, какое белое, инопланетное тело должно было быть под его черным скафандром, с противогазной трубкой и радиактивными значками.
Вино пилось легко, осмысленно и с удовольствием. Диск с французской отстраненной музыкой крутился уже по третьему разу. За окном все теплился белый вечер.
3
Рома выпил сильно больше остальных, разомлел и стал разглогольствовать – о Питере, Москве, музыке, любви, сочувственно изучая Илью-Штакета. Потом он подтянул ноги на кровать, уперся лбом в колени и задремал.
Через определенное время Рома почувствовал, что хорошо спит, и что ему настойчиво мешают это делать. При первых толчках он натянул себе на голову теплую кофту, которой его укрыли, с нытьем уткнулся лицом в плед, стал брыкаться и громко, скрипуче стонать.
Ребята выдержали паузу. Повторили попыту – Рома стонал громче, брыкался резче и агрессивнее. Так несколько раз.
- Не так вы делаете, - услышал Рома Валькин голос.
Обхватив Рому двумя руками пониже плеча и чуть согнув в коленях пружинистые ноги, Валька силой рванул его на себя. Через секунду Рома сидел – с закрытыми глазами, постанывая и покачиваясь. А через пять минут, ежась от весенней промозглости и недосыпа, шел куда-то в хвосте остальных по черной холодной улице. На асфальте лежали рыжие мокрые пятна фонарного света.
Маршрут ему был неизвестен, и Роме не хотелось ничего понимать, кроме того, что его зло выдернули из теплого сна в холод и теперь ведут неизвестно куда.
С пол-часа ребята шли молча, ныряли в арки, проходили сквозь пустые дворы, шли вдоль канала с черной водой, с тоскливыми, плавающими пятнами от фонарей, переходили по мосту через канал, шли по другую сторону канала. Рома постепенно, как будто не хотя, приходил в себя.
Сонная ломота растворялась в нем, тело потихоньку отогревалось в ходьбе. Он по-прежнему не знал, куда они идут и почему-то не хотел спрашивать.
- Давайте в клуб забуримся! – не громко, но слышно сказала Ксюша немного задохшимся от ходьбы голосом.
- Какой… Что за клуб?
Откуда-то снизу, от воды, в это время послышался негромкий человеческий гудеж. Толкнулся нестройный гитарный аккорд, быстро потух, гудеж продолжился. Ребята проходили мимо спуска к воде, звуки доносились оттуда.
- Гитару не взяли… Извините, а можно к вам, попеть немного? – крикнула вниз Ксюша.
- Давай, спускайся! – крикнул оттуда голос, похожий на детский.
- Сначала клуб, потом… - продолжал еле слышно ворчать Максим.
- Да чего, пойдемте!
Ксюша встала на ступень, спустилась к воде. За ней сползли остальные. Последним спускался Валька, медленно, в развалку, не очень идущую его фигуре. На каждой ступеньке останавливался, производя короткий, цыкающий звук.
Расположились на нижних ступенях и гранитной плите у воды. В первую очередь привлек внимание ребят среднего роста человек лет сорока, нечесаный, в длинном бесцветном пальто.
Его шершавое лицо с вывернутым, спитым ртом и маленькими неопределенными глазками освещалось отраженным водой светом.
Ксюша успела устроиться с гитарой у него в ногах, на корточках, - и перебирала тусклые звуки.Напротив Ксюши, спиной к воде, так же на корточках, сидел худой, тщедушный мелколицый парнишка лет двенадцати, с грязными, жесткими волосами. В темноте стояли еще двое ребят, силуэтами похожие на ровесников московской компании.
Мужчина в пальто смотрел на Ксюшу с грустной философией и печально качал головой в ритм ее переборам на гитаре.
- Ты тпоешь, чего-нибудь нам, девушка из Мотквы? – спросил он, немного шепелявя.
- Я нет. Вот, ребята хорошо поют. Валь?
- Отвали…
- Ром, спой ты, может?
- Спой, Ромчик – попросила Нелечка.
Рома вяло принял у Ксюши гитару. Сел тоже на корточки, вдавил мягкие струны в деревяшку грифа, скребнул аккорд. Заиграл «Невеселую песню» Кино. Рома старался играть ровно, и пел тяжело и длинно, под Цоя.
Из темноты вышел еще один, – стройный, светящиеся глаза, скулы, остренький носик, длинный, тонкий рот, - в лице его Роме увиделось что-то дворовое и доброе.
После того, как Рома закончил петь, этот новый спросил:
- А знаешь из раннего Цоя что-нибудь?
Рома знал, и ему теперь уже хотелось играть. Сон проходил.
Он глухо стукнул костяшками пальцев по деке гитары, обозначив начало песни, и запел «Аллюминиевые огурцы».
С начала задорной песенки мужчина в пальто стал отмечать ритм ногой, а когда Рома дошел до припева: «Я сажаю аллюминиевые о-гур-цы, а-а…», - мужчина вдруг пустился в пляс, выставляя вперед то одну, то другую ногу, закидывая руки за голову и вращаясь вокруг себя
Чтобы не поперхнуться смехом и допеть до конца, Рома уткнулся в гриф гитары. Остальные молча улыбались, Валька крякнул резким смешком.
- Не смейтесь, молодой человек из Москвы! - продолжая плясать, улыбаясь крикнул мужчина в пальто, - это моя молодость!
Песня закончилась, и парень с дворовым лицом крепко, звонко захлопал Роме. Остальные поддержали его.
Валька спустился с последней ступеньки, вышел на свет, подошел к человеку в пальто.
- А чего вы это – «девушка из Москвы», «молодой человек из Москвы»?
- А ты обиделся?
- Пока нет.
- Не тоит обижаться, не тоит. И тердиться…
- Не, ну все-таки…
- Я привык все отмечать вслух, для ясности образа. Старая писательская привычка, я писатель… Алексей Найденов, вы наверняка не читали и не знаете…
- Н-нда…
- Как мотно не отметить теловека ит Мотквы? – декламационно зашепелявил мужчина, поэтично закатив глаза. – Мотква – это тарая, добрая нянетька Петербурга, неблагодарного, оттрого на язык, пр-пр… прет-тевременно тотарившегося Питера, холодного красавца в сером костюме…
- Понесло-о… - улыбнулся дворовой парень и подмигнул ребятам.
- Мы не признаем Мотквы, потому то мы неблагодарны, нетп..пр…пр…праведливы, неумны… - он с трудом преодолевал теснящиеся согласные.
- Витя Цой, Витя… Я видел его. Здесь, он ходил молодой, красивый. И Сашка Башлачев…У меня были стихи памяти Саши. Позвольте, я прочитаю.
- Хорош, Лексей, не грузи, - сказал дворовой парень и предостерегающе помотал головой.
- Тс-с-с! П…молчи… Они приехали сюда за мной… За мной, я им нужен! Я плохо читаю, но это мои стихи, и я прочту…
Он устало бросил вниз руки, опустил голову. Внезапно поднял ее и уперся куда-то округлившимися глазами.
«- П…гади…, не пр-рыгай в окно!» - начал он медленно, сквозь шепот.
«И не думай, что все уже пр…дрешено,
…не чувствуй, что все позади…,позади!
Это только начало… пути,
П…гади! Не прыгай, не прыгай в окно!» – поднял согнутые руки вверх, подержал над собой секунду и бросил обратно.
- В окно… не помню ничего. В окно…
- Но-но! Хе-ге-ге-ге… - мелко заржал двенадцатилетний парнишка, подскочил к писателю, дал ему пенделя и отскочил обратно, к воде.
Писатель дернулся в его сторону, внезапно остановился и, медленно, печально выдохнув, сел на корточки.
- Отлич-ч-ные! - произнес кто-то грудным голосом. Чиркнула зажигалка, из темноты показалось последнее лицо, какое-то длинное и неопределенное. Новый человек прикурил и исчез, больше ничего не сказав.
- Ладно, ребята… ладно, - печально шепнул писатель, поднялся и пошел к лестнице. Подойдя к Роме, он положил ему руку на плечо. Рома протянул гриф гитары. Писатель перетянул ее к себе, взял под мышку и стал подниматься вверх по ступенькам. Его свита потянулась за ним. Дворовый парень шел последним, - пожал всем руки, улыбнулся длинными, добрыми глазами:
- Счастливо, ребят! – и поднялся вверх за своими.
Немного посидев у воды, покурив и обменявшись впечатлениями, московская компания проделала тот же маршрут – поднялась наверх и двинулась вперед, вдоль канала.
Через десять минут Ксюша подала голос.
- Ну что, насчет клуба? Сейчас спросим у кого-нибудь, где здесь ближайший ночной клуб и пойдем, тусанемся.
- А к старухе? – еле слышно произнес Макс.
Рома прислушался: два варианта – или в клуб, или к старухе. Он усмехнулся и с удовольствием почувствовал, как ему стало хорошо.
- Потом к старухе. Часок потусим и пойдем
Предложение осталось без ответа, все продолжали идти. Мимо, навстречу ребятам, проходили два человека, видимо парень и девушка, в полосатых вязаных шапочках и плащах.
- Ребят не подскажете, где здесь недалеко можно тусануться? – спросила их Ксюша.
Парень с девушкой остановились, лиц их не было видно.
- Вам клуб нужен, что ли? – спросил мужской голос.
- Ну да… Какой-нибудь колбасной…- Ксюша распустила лицо красивой, ровной улыбкой и сделала несколько смешных, пританцовывающих движений.
- Вон туда вам, ребят,–показал парень в плаще, - прямо, до первого перекрестка, налево, и там через метров двести увидите.
- Ага. Пасиб!
- Пожалуйста.
Парень с девушкой прошли мимо. Шли дальше. Ксюша держалась левее остальных, и все делала свои смешные, танцевальные пассы. Дошли до перекрестка.
- Ну чего, пойдемте? – спросила она.
Все молчали. Никому не хотелось в клуб.
- Ну, я пошла, вы как хотите.
- Да иди ты, б…, куда хочешь! – громко, по-мужицки рявкнул Валька. – Ты п…й в свой клуб, у меня тут телка знакомая есть, я к ней пойду. Ну а ребята, я думаю, приткнутся куда-нибудь, не пропадут.
Ксюша перестала пританцовывать, и удивленно, но не обиженно смотрела на Вальку.
- Ты чего разорался-то?
- Да ты затрахала уже всех! Я говорил, когда собирались ехать – держимся вместе, решаем все согласованно, бабские все дела засовываем в попочку.
- Какие бабские дела-то?
- «Вы как хотите, а я пойду!» - вот эти дела. Хотели квартиру снять, сейчас бы сидели, бухали по-человечески, нет, б…, романтика! «Вы как хотите, а я буду вот так вот!»
- Чего у Штакета не остались? – повысила голос Ксюша. - Вон, Ромку разбудили, могли там бухать, сколько угодно!
- Твой наркоман с противогазом один в эту комнату еле умещался! – накрыл ором Валька. - Ну ты, хорошо, на нем устроилась бы, а нам что делать? Надо ж головой думать, Ксюшечка, сладенькая моя!
«Ужас, как грубо» - поежился Рома и глянул на Ксюшу. Даже последнее пошлое замечание не смогло выбить обиду из нее.
За время короткой перебранки Валькины ругательства выгнали из Ромы последние сонные остатки, и он чувствовал себя теперь, как после утренней пробежки.
Миновали спорный перекресток, шли дальше. Отчитанная Ксюша вступила в ряд и шла впереди Ромы. Ее походка неуловимо изменилась, стала мягче, и в Ксюшиной спине, руках, понуро убранных в карманы, в толстом хвосте из цветных косичек, который подпрыгивал в такт шагу, Роме увиделось что-то девичье, робкое и виноватое.
Он ускорил шаг, поравнялся с Ксюшей, заглянул ей в лицо; увидел темный, грустненький курносый профиль со слегка выдавшейся припухлой нижней губкой, уловил прохладный, со сладким дымком, запах духов и подумал: «Она мне нравится». И как-то естественно, само-собой добавилось: «Я ее люблю».
Теплое, сладкое ощущение расцвело внутри, быстро, как яркий цветок в мультфильме. Рома, не стесняясь, со счастьем рассмотрел Ксюшин профиль, чувствуя, что любовь позволяет ему считать Ксюшу теперь немного своей, с нежностью ловил ритм ее походки, вытягивал запах, гладил взглядом спортивный костюм. Теперь ему хотелось слышать ее.
- А что это за старуха, к которой мы все идем? – спросил Рома, предчувствуя теплый Ксюшин голос.
Она тихо сопнула и ответила:
- Старуха – процентщица, которую Раскольников убил топором.
- А что, есть точный адрес? - с нежной усмешкой спросил Рома.
- Есть – устало выдохнула Ксюша.
Мимо ребят медленно проплывали еще двое – полноватый мужик лет сорока, и довольно молодой парень. Оба в темных свитерах и черных куртках. Рома, продолжающий идти по левую руку от Ксюши, краем глаза заметил, как молодой повернул в их сторону небольшую, стриженую голову, пристально всмотрелся в них крепкой, пьяной физиономией.
- Пошел ты на…!- теперь Ксюша уточнила адрес, громко выкрикнув последнее слово.
Парень остановился.
- Э-эт-че… – недоуменно провыл он, развернулся и быстрым, пьяным маршем пошел за ребятами.
- Стой, дурак! – крикнул его спутник, но догонять не стал.
Мысль о том, что втечение двух-трех секунд необходимо совершить мужское, резкое действие, ввела Рому в столбняк. Несильные руки покрылись холодом, тело внутри заколыхалось, как разогретый студень.
Ребята синхронно остановились, парень догнал их, сказал свое «э», загребающей рукой хватил Ксюшу по плечу.
Рома горячим затылком почуял быстрые шаги, потом ощутил толчок плеча, - Валька пробился между ним и Ксюшей, оказавшись чуть левее парня в куртке, издал короткий цыкающий свист и выкинул правую руку.
Парень в куртке провыл «у!», закрыл ладонями кровящий нос и, шагнув назад, согнулся пополам.
- Молоде-ец! – весело крикнул его вдалеке стоящий приятель.
- Су-ука! - заныл в ладони парень в куртке, шагнул вперед и завалился на бок.
Поняв, что все закончилось, и задерживаться не следует, ребята побежали.
Через пол-часа нервного, молчаливого хода они подошли к большому, длинному дому, часть которого выходила на набережную канала.
- Вот! Это он! – сказала Ксюша.
- Ну веди. Куда теперь? – спросил Валька. Рома почему-то вздрогнул от его голоса.
Ксюша вышла вперед, и все пошагали за ней, - свернули куда-то в темень, потом вывернули, опять свернули…Слышался слабый Нелечкин голосок: «Господи, мы придем вообще куда-нибудь, когда-нибудь?»
Рома смотрел в ноги, бессмысленно тер глазами асфальт. Ночь переваливала за середину.
Вырулили во двор. Справа от входа увидели припаркованный жигуленок. Двор – неправильной формы, тесный. Слева, у мусорного бака лежало что-то светлое.
- Максюш, смотри! – сказала Нелечка шепотом.
- Чего?
- Что это лежит, видишь?
- Какой-то матрац, вроде…
- Максюша… - Нелечка заглянула Максиму в лицо, провела ладонью по щеке и поцеловала его.
- Сейчас, лапуль, я посмотрю. – Максим легким, приподнятым шагом подошел к свалке, пару секунд посмотрел на матрац.
- Он совсем новый! – в голос сказал он оттуда, сворачивая матрац в толстый рулон. – Под него даже подложили, чтоб не запачкался.
Принеся матрац, Максим заслужил еще одно нежное Нелечкино прикосновение.
Ксюша отправилась в сторону двери, находящейся чуть под углом от входа во двор, остальные двинулись за ней.
6
Поднимались вверх по тесно сжатой лестничной клетке, и ребята ощущали, что кружатся вокруг себя. Ступеньки узкие, черные, как будто чугунные; деревянные двери квартир, по одной на каждый этаж. Ксюша шепнула.
- Вот здесь, по-моему. Зажигалку дайте кто-нибудь…
Рома прижал руку к карману джинсов, нащупал зажигалку, но не стал вытаскивать.
Все посмотрели. В направлении двери была маркером прочерчена стрелка, сверху нее надпись: «Рубить здесь!»
Исписана была вся стена: «Родион, зачем ты это сделал?», «Родька – чемпион», «Сколько старух еще осталось?», «Родион жив!» Ребята шептали:
- Это жилой дом, прикиньте, жить в этой квартире?
- Да, нормально…
- Круто.
- Все, не могу, обожгусь. – Свет юркнул в зажигалку, надписи пропали, снова стало темно.
Стали подниматься дальше.
- А читали «Преступление и наказание»? – спроила Ксюша.
- Читали, - отозвалась Нелечка. – Мне не очень понравилось.
- Я начинал. Муть все, – сказал Валька.
- Моя любимая книжка, - заключила Ксюша.
Рома хотил было поддержать ее, но не счел себя вправе что-то произносить.
Взобрались на последний этаж, расположились на небольшой площадке. Разложили матрац, на котором устроилась Нелечка. Остальные расселись на ступеньках, которые поднимались выше и упирались в запертую металлическую решетку.
Валька раскрыл рюкзак, достал оттуда бутылку перцовки, две бутылки пива, две запечатанные пачки сигарет, набор дорожных рюмок.
Открыли бутылку, разлили. Выпили.
- Ух, плохо! – Максим закашлялся, брызнув каплями перцовки. – Не пошла. Не буду. Я пива лучше.
Никто ничего не говорил. Отпив немного пива, Максим сказал: «Я все», спустился и вытянулся в струнку рядом с Нелечкой.
Роме не пилось и не сиделось. Ему хотелось как-то убрать себя, и он знал, что заснуть не получится.
- Я тоже, наверное, все. Как-нибудь у… улягусь. – Нарочито покряхтев, он встал, спустился на площадку, снял с себя куртку, положил ее на два пустых рюкзака и, подсобравшись, лег в ногах у Максима и Нелечки, выкроив своей голове место на кусочке матраца.
Минут десять он лежал и слушал молчание Вальки и Ксюши. Все-таки, с каждой новой молчаливой минутой сознание закатывалось, и он не мог решить, нужно ли держать его.
Молчание становилось гуще, тяжелее. Ксюша легонько колыхнула его.
- Ну что, - шепнула она, и Рома испуганно раскрыл глаза, - ты герой,что ли, сегодня?
- Можно и так сказать, - шепнул в ответ Валька.
- И молчишь, изображаешь скромность.
- Почему, сейчас не изображаю.
- Ну молодец. Я тебе спасибо говорю.
- М-хм.
Опять ныло молчание. Рома слушал. Теперь Валька толкнул воздух.
- А слабо меня поцеловать?
Ксюша выждала несколько секунд.
- Это в благодарность?
- Не-а.
- А зачем, тогда?
- Провести время. Все спят, мы не спим. Почему бы и нет.
- Валь, а мне Штакет нравится. Может быть, я даже влюблюсь.
- Ксения, что я слышу! Амазонка, тоже мне…
- Ладно, хорош, Вальк.
- Тем более, Ксюшка., тем более! Чувствуешь, что влюбляешься в кого-то, так надо делать все наоборот.
- Ну хватит, - опять молчание.
- Ладно, в общем…
Рома услышал мокрый, сладкий звук.
- Доволен? – спросила Ксюша чуть громче. Дыхание у нее сбилось.
- Ну, наверное… Но коротко.
Не зная, как остановить их, страшно мучимый внезапной ревностью, нанизанной на стыд, Рома напряг и скрючил руку, пальцами невольно скребнув пылью по полу. Звук был слышен.
- Мне мало, - сказал Валя чуть громче и медленнее.
- Пошли, ладно… Пошли тогда вниз. Возьми мне пива и сигарет… Тщ-щ, тише! Куртку мою возьми, она теплая.
Рома слушал их шаги, как они трутся друг о друга одеждой. Ему мучительно хотелось встать, окликнуть, остановить, что-то сделать с ними.
Они спускались медленно; останавливались, что-то шепотом говорили, снова шли.
Рома не мог больше их слышать. Он перевернулся, сел на корточки, встал, осмотрелся. Увидел бутылку перцовки. Опрокинул ее, попробовал заглотнуть, она тут же полезла назад. В горячечной голове его звучал гадко-сладкий, влажный звук.
Рома взял начатую Максом пивную бутылку, в два глотка ополовинил ее; аккуратно, по горлышко влил туда перцовки и стал пить кисло-горькую жидкость долгими, терпеливыми глотками, всасываясь в горлышко, как в губы любимой девушки.
С каждым глотком муть ритмично приливала к голове, и когда жидкости не осталось, Рома был совершенно пьян.
Он попробовал пройти вперед, чтобы устроиться на лестнице и, будто его сильно потянули на себя, упал на четвереньки, больно стукнувшись коленями.
В голове появились какие-то шумы, похожие на сип ракушки, прикладываемой к уху, они заштриховали настырный влажный звук. Через некоторое время шум усилился, стал давить и заложил Роме уши.
Внизу показалась мутно-белая глянцевая пачка, Рома дотянулся до нее. Он долго пытался ее вскрыть, ковыряя ногтем упаковочную пленку и, отчаявшись, прокусил, неприятно ударившись зубами. Развернул фальгу, борясь с тяжелой, качающей мутью, вытянул сигарету. Потом поискал в карманах зажигалку, но увидев рядом с собой спичечный коробок, раздумал. Выскреб одну спичку из шороховатой коробочки и долго примеривался.
Спичка вкусно, с хрустом загорелась, высветив пламенем черный рюкзак и ботинок Макса; прикурив, Рома шлепнул губами, - вспомнилась бабулька на лестнице в штакетовом доме. От нее мысль качнулась к старухе-процентщице, и не поняв, куда качаться дальше, бессмысленно уперлась в нее.
Сгусточек дыма неторопливо сполз внутрь, и снизу, из желудка, толкнувшись, пошла жгучая пищевая масса. Рому рвало, громко и с болезненными спазмами. Не понимая ничего, он закрывал лицо, кислая жижа стекала по рукам, футболке и котлетными лепешками шмякалась на пол. Кровяная кожа на лице натянулась, как жгут, Рома выкашливал рвоту, задыхался, давился, и все это никак не могло закончиться.
Проснувшись, Нелечка сонно замычала что-то.
- Спи, спи… Ничего, спи, - успокаивал ее Максим.
Вся пища вышла, Рома еще два раза тяжело выдавился, и обмяк.
- Это кто… - вопросительно шепнул Макс.
Рома не ответил. Максим повернулся к нему.
- Кто это? Ты, Ром?
- Макс, не хочу говорить, - перебитым, как после рыданий, голосом, отозвался Рома. – отвернись, не смотри на меня.
7
Утром, в семь часов, Максим, Нелечка и Рома вышли из подъезда во двор. Было пасмурно, бледно, зябко, воздух облип мокрой паутиной, и все, даже Рома, почувствовали в этом странный, характерно петербургский уют.
Перед ребятами рисовалась картина, пусть дождливого, но большого нового дня; глаза смотрели и что-то видели, руки и ноги шевелились, молодые организмы опять затянули монотонную живучую песню.
Они осмотрелись. Жигуленок по-прежнему стоял в углу двора, свалка при дневном свете обращала на себя внимание странной аккуратностью, в неровностях асфальта поблескивали небольшие лужицы, отражавшие небо и строгую линию крыши.
- Ну и… где? – подал голос Максим.
Со стороны арки приблизились быстрые шаги, во двор вошел Валька ,на ходу с жадностью всасывающий папиросу.
- Физкульт-привет! – сказал он, пышно выпустив дым через нос. – Я с утренней пробежки. Как выспались?
- Отлично, - ответил Рома.
- А Ксюша где? – спросила Неля.
- У противогаза, облучается… Я ее проводил и пошел обратно.
- А вы спали, вообще?
- Вообще, спали… Пошли гулять! Пожрем где-нибудь. Мы договорились с Ксюхой, что будем ждать их на метро Спортивная в час, там какой-то то-ли пруд, то-ли озеро.
- Дождь…
- Скоро кончится, будет тепло. Пойдем.
Пошли. Рома чувствовал, что с ночнй рвотой он вытравил из себя самое отвратительное, что помешало бы ему сегодня слышать Вальку и смотреть на него.
Переулками, мостками и арками, они наощупь вышли куда-то.
Не спрашивали друг у друга «куда идти?», «где метро?», думали, что Валька знает, а Валька тоже не знал. Он задумался и шел так же, наощупь.
Шаг у ребят был уже не упругим и целеустремленным, как в первый день, а невесомым, усталым и как-будто бесцельным.
Иногда выглядывало солнце, металлические, холодные перила мостов покрывались прозрачными блестками, лужи отсвечивали и воздух немного терял свою остроту.
Постепенно все отогревалось, все яснее становилась перспектива теплого дня. Рома ощущал на груди, на футболке, место, которое зацепил рвотой – как будто ветер целенаправленно щекотал там холодом, а когда выглядывало солнце, Рома чувствовал, как теплый, светлый лучик именно это место заботливо прогревает.
Тепло оживляло его. Он улавливал тонкие, нежные утренние запахи. Рома, как обычно, шел сзади, смотрел больше вниз, чем вперед, неосмысленно, и в тоже время аккуратно трогал взглядом каждую выемку в асфальте; замечал нежную зелень, подсвеченную прозрачными светлячками на листьях; просыпавшуюся, местами поблескивающую воду, зевающее, расправляющееся большое, светлое небо.
В ногу с ним шагал Максим. В первый раз за все время он на метр оторвался от Нелечки. Близко, но все-таки, немного по-разному, они осязали окружающее пространство, и как-то естественно отсоединились друг от друга.
Время от времени Максим пытался заглянуть Роме в лицо. В его ощущение действительности бензиновым пятном влилось увиденное ночью, и Максим выжидал момента, когда можно будет Рому расспросить.
Он понимал, что Рома перепил не просто так, а по какому-то ужасному поводу, хотя не мог изобрести причины, по которой он сам сделал бы над собой подобное.. В глазах у него стояло красное, натужное, готовое лопнуть лицо Ромы, и тянулся дверным скрипом его переломанный голос.
Утренний Рома был удивительно спокойным, каким его Максим всегда знал. И, глядя в его умиротворенное, мягкое лицо, он пытался и не мог представить, какое нужно совершить действие, чтобы это лицо снова приняло то страшное, вывороченное выражение.
- Рома! – позвал он его.
- Да… - Рома повернулся к Максиму с теплой, почти нежной улыбкой, и тот еще больше смутился.
- Ром, скажи, пожалуйста… Извини, что спрашиваю… Почему ты ночью?
Рома смотрел ясно, на душе у него было светло, он мог легко разговаривать.
- Почему я напился?
- Даже не напился, а… почему…
- Почему мне было плохо?
- Извини еще раз, что спрашиваю.
- Да нормально, чего ты… Помнишь вчерашнюю историю, с двумя мужиками?
- Ну…
- Я стоял рядом с Ксюшей… И ничего не смог сделать.
- Да ты что, поэтому?
- Ну, в основном…
- А еще что?
- А еще, - сам потом догадаешься.
- Хм… Я бы тоже ничего не смог. Я вообще никогда не дрался. Ты дрался когда-нибудь?
- Пытался.
- Я даже и не представляю, как это…- размахнуться, ударить по лицу. Скорее всего, промахнешься и свалишься. - Максим хмыкнул.
Рома окинул взглядом его довольно высокую, стройную, утонченную студенческую фигуру. Потом попробовал почувствовать себя – широкий, округлый, мягкий, с животиком. Изнутри коротко ткнула озлобленность, и на себя, и на Максима.
- Мне кажется, что Вальке, например, это дано., - продолжал Максим. - Это способность, либо есть это, либо нет… Ведь он же не сильный, и не спортсмен… Худенький, маленький, пьет, курит.
- И что теперь? – сам не поняв о чем, спросил Рома.
- Ну не всем нам, я думаю, быть такими бойцами.
- Всем, – ответил Рома.
Они нагулялись вдоволь, зашли в кафе, вкусно поели, выпили - кто кофе, кто чай. Еще раз дошли до Невы, - утром она была спокойнее, чем накануне, не так бушевала солнцем – лежала и светло смотрела на ребят, как будто только проснулась.
На Спортивной они были в час десять – Ксюша со Штакетом уже стояли в центре зала.
Илья был одет теперь в снежно-белый комбинезон точно такого покроя, как и вчерашний, но без противогаза и радиактивных значков. Ксюшу он нарядил в белоснежную клеенчатую ветровку, - они стояли, держались за руки и светились.
Рома осторожно прощупал себя изнутри, не нашел ничего болезненного, и легко выдохнул:
