Трудно сказать, что заставило меня остановить машину у поросшего лесом холма, на перекрестьи дорог. Как обычно бывает? Следишь взглядом за серой лентой асфальта, которую уплетает капот твоего автомобиля, оцениваешь траекторию встречных машин – пересекутся или нет? И только потом, на секунды удерживая увиденные по бокам дороги живописные виды, оцениваешь, что промелькнуло мимо тебя за закаленным голубоватым стеклом, покрытым разводами от дорожной грязи и кляксами неосмотрительных насекомых.
На этот раз все было иначе. Холм я заметил издалека. Такие холмы-курганы на нашей равнине – вещь не частая. Говорят, что большинство из них, особенно те, что имеют пирамидальную форму, легко угадываемую за бурной порослью, являются древними могильниками викингов. Но… дело совершенно не в этом. Просто… просто, еще на подъезде к холму я почувствовал, что воздух вокруг стал теплее и мягче. Не таким жестким, как он бывает, когда ты въезжаешь в город и не таким безвкусно безразличным, когда ты летишь по трассе, пролистывая километры пути. Что-то стало мягко и ненавязчиво подталкивать меня вправо, к краю дороги. Я убрал ногу с педали газа и сталь потихоньку придавливать широкую ребристую поверхность педали тормоза, словно еще рассуждая, а стоит ли останавливаться? Хотя ответ мне уже был известен. В глубине своих мыслей… Точнее - глубже своих мыслей. Там - в темной глубокой воде, покрытой прозрачным, но очень толстым льдом, через который никогда не могут осознанно пробраться мои дневные мысли, уже родилось решение. Я чувствовал его присутствие, осознавал его влияние на меня, но, клянусь, не мог объяснить, зачем и почему оно ведет меня. Но я не стал сопротивляться, а просто принял его как данность. В конце концов, моя интуиция уже не раз меня здорово выручала.
Под правыми колесами заскрипели придорожные камушки, вдавливаемые раскосыми прямоугольниками резины вглубь щебеночной отсыпки. Сбавив ход, я медленно продвигался вдоль холма, разглядывая его. Среди листвы проступили блестящие белесые вертикальные полосы, красные кляксы и гирлянды красно-бело-желтых пятен. Конечно! Это сельское кладбище. Где ж его еще устраивать, как не на древней могиле норманна? От перекрестка к холму вела грунтовая дорожка, и я, выкрутив руль почти до предела, скатился с широкой асфальтовой реки на узкий песчаный ручеек. Не доезжая пары десятков метров до холма, я остановил автомобиль и выключил двигатель. Закрыл окна. Немного молча посидел и, отщелкнув ручку, открыл дверь.
Удивительно как меняется окружающий мир, стоит лишь покинуть свою привычную стальную капсулу на колесах. Возникает ощущение, что когда ты предстаешь перед природой лишь самим собой, своим телом, своими чувствами и мыслями – окружающий мир начинает знакомиться с тобой. Вот, среди полного безветрия, вдруг протянул легкий ветерок, словно кто-то втянул в гигантские ноздри твой запах. Пролетела пичужка – блеснула бусинкой глаза. Что-то зашуршало в кустах… Я обошел машину, прошел несколько шагов и остановился.
Еще одно дуновение ветра облетело меня, и я увидел, как где-то вверху зеленой массы, покрывающей холм, зашелестели ветви огромного дерева. Раздвигая ветви кустарника и осиновую поросль своим огромным кряжистым стволом, к нему возносил свои резные ветви старый дуб. Сколько же ему лет? Ствол больше метра в поперечнике – может быть и двести, а может быть и все триста. Удивительно – мир скользит мимо него своими страстями и суетой вот уже несколько столетий, а его дело – знай - закладывай почки, да гони новые ветви к солнцу, созерцая круговороты жизни… или ощущая их… интересно, чем дуб может ощущать?
Я потихоньку пошел по направлению к дубу. Из-за изгиба дороги слева вдали проглянула деревенька – покосившиеся заборы, серо-темные крыши и пугливые собаки. Людей не было видно, но это и к лучшему. Справа же, из-за крон деревьев показалась верхушка церкви красного кирпича. На вершине ее с почти сгнившей круглой деревянной луковкой высился, хотя и изрядно покосившийся и погнутый, но все-таки несломленный крест. Пройдя еще немного, я обнаружил, что у моего дуба когда-то был и приятель, но повезло ему определенно меньше. От второго дуба остался лишь достаточно аккуратный пень.
Перебравшись через придорожную канаву, я, раздвигая ногами густую поросль крапивы, добрался до пня, который находился по левую руку от подножья холма. Сердцевина его была уже изрядно трухлявой, но по краям годовые кольца были весьма различимы. Я приложил руку к пню. Неожиданно мне пришла в голову идея подсчитать его возраст. Я замерил ладонями ширину ствола, а затем, приложив руку к самому краю, подсчитал, сколько же годовых колец помещается в одну мою ладонь. Вышло, что одна ладонь покрывает 30-35 годовых колец, а всего до центра ствола умещается с десяток ладоней. Значит, ему все-таки как минимум три сотни лет.
Похлопав по почерневшей поверхности пня, я двинулся к его живому собрату. Раздвигая ногами высокую траву – видно, что дуб не часто навещают, хотя к могилкам по склонам холма были протоптаны в траве вполне свежие тропки. Еще несколько шагов – и передо мной оказался ствол дерева, со складчатой - точно в старческих морщинах - корой. Осторожно ступая, я обошел его вокруг, осматривая поверхность ствола.
– Ты ведь верно помнишь все, что здесь было? – я обратился к дубу в голос, словно он был одушевленным созданием. - И кто тебя здесь сажал – наверно, помнишь? – я похлопал дуб ладонью по коре. – Вот хоть бы говорить ты выучился: рассказал бы мне…
Я погладил ствол и плотно прижал ладонь к коре, словно стараясь услышать ответ, как если бы он зазвучал вдруг из глубины ствола. Но – ответа… Ответа, конечно, не последовало…
Я перевел взгляд на могильные памятники. Среди них были и простые бесхитростные пирамидки из стали с нахлобученными звездами, были и совсем старинные – аккуратно тесанные из хорошего камня с полустертыми надписями. Но кресты на большинстве из них были отбиты или сколоты. Подростком я часто ходил на кладбище, вглядывался в лица, запечатленные в эмалевых овалах и пытался понять, как это возможно, что целая огромная, необъятная жизнь исчезает без следа и завершается так просто и прозаично – под могильной плитой со скупой надписью. Но с возрастом, хотя я так и не получил ответа на свой вопрос, как и большинство людей, я просто перестал думать о сути смерти. А по возможности и избегать любого напоминания о ней.
Да, надо идти! Прощаясь с деревом, я провел рукой по стволу и сделал шаг обратно – к дорожке. В следующее мгновение подошва моего ботинка скользнула по мшистому узловатому корню, и… я бы непременно растянулся посреди зарослей на влажной земле, если бы не пологая ветвь соседнего дерева. Она приняла тяжесть моего тела, спружинила и отбросила меня обратно к дубу. Чтобы удержаться на ногах, я ухватился руками за складки коры на стволе дерева.
Да! Хорош бы я был, весь в грязи и траве! Я сделал долгий выдох, как бы сдувая напряженные меха внутри. Потом, нащупав ногой твердую почву – без корней, мха, камней и прочих опасностей, я собрался осторожно сделать шаг в сторону, как… Как вдруг я почувствовал под своими ладонями что-то странное. Мои ладони вибрировали. Я отнял руки от ствола и обтер их об джинсы. Обтоптал маленькую площадку в траве вокруг себя – на всякий случай, чтобы не упасть и протянул руки перед собой. Да – нет, все в порядке. Руки не дрожали. Я сложил ладони одна к другой – ничего нет - все прошло… или показалось. Пойду я.
Словно дуновение ветра пробежало по кроне дерева. Резные листья дрогнули, как если бы порыв ветра встрепенул их. Но ветра-то не было! Я оглянулся по сторонам – конечно, деревья стоят неподвижно. Почти полдень, и солнце еще греет. Я оперся о ствол дуба, чтобы перешагнуть через злополучный корень и … Моя ладонь вновь ощутимо вибрировала. Не может быть! Я прижал к дереву другую ладонь, прижался щекой … дуб как будто била мелкая дрожь, нет, не дрожь – мягкие теплые вибрации, очень приятные. Такие приятные, как бывает, когда попадаешь в объятия матери, с которой не виделся очень долго. Ты обнимаешь ее, прижимаешься к ней, и тепло - ее тепло обволакивает тебя; и тут же исчезают все невзгоды, все мысли, и ты твердо знаешь, что находишься в самом надежном убежище в мире, где вся материнская любовь готова обернуться на твою защиту.
Чудеса! – я окинул взглядом все дерево снизу вверх – до самой кроны. – Вот так дерево! Аккуратно ступая, он отошел от него подальше. – Удивительно. Что ж, здесь все деревья такие?
Я подошел к старой осине неподалеку, припал ладонями к ее коре. – Ничего. Я осторожно вернулся к древнему гиганту – и, едва коснулся его рукой, - вновь волны тепла стали растворять мои ладони.
Я не знал, что мне делать. Казалось, что я могу провести здесь, подле дуба, обняв его руками и прижавшись щекой ко стволу, целую вечность. А если кто меня увидит? Дуб растет у самой дороги. Но, внезапно все исчезло. Исчезло тепло, пропала мягкая вибрация. Он словно забыл про меня, и я почувствовал, что теперь мне, в самом деле, пора уходить.
Я преодолел коварные заросли крапивы и перепрыгнул через канаву. Дуб уже, казалось, совершенно меня не замечал – так неподвижно и величаво он нес свои ветви.
Однако, что-то совершенно явно изменилось во мне. Я не мог не то, чтобы описать произошедшее со мной словами, но и даже подобрать правильную мысль для объяснения возникших у меня совершенно новых эмоций. Однако, я совершенно четко ощущал, что жизнь моя теперь будет течь чуть-чуть иначе, чем если бы я просто проехал мимо это места.
Я сделал несколько шагов по направлению к своему автомобилю, но, вдруг остро почувствовал, что забыл сделать что-то очень важное. Я развернулся и, дойдя до канавы, вновь перепрыгнул через нее. Невзирая на грязь и крапиву, я опустился на колени и стал шарить руками по земле. Когда я нашел то, что искал, я встал на ноги и склонил голову перед дубом.
Теперь я, пожалуй, смог бы точно сказать, что чувствую. Внутри меня исчез маленький кусочек темной тянущей пустоты. Пусть всего один… Но, мне стало казаться, что я смогу выбрать дорогу, которая поможет мне справиться и с другими. Я шел по грунтовке обратно к машине, а в ладони моей лежал налитый новой жизнью желудь.
