За всю историю мировой литературы не так много поэтов, ставших классиками при жизни. Еще меньше поэтов, которые в наше суматошное время ухитряются быть в курсе происходящих событий и отражать их в своих стихах — порой грустных, порой ироничных. И уж совсем невероятно, чтобы эти два редких качества сочетал в себе один человек.
Газета «GZT.Ru»
С известным поэтом Игорем Иртеньевым мы на «ты» не потому, что так сейчас модно. Просто мы знакомы с ним уже не один десяток лет с того дня, когда и он, и я стали лауреатами литературного конкурса юмора, объявленного Физическим Центром АН СССР. И пусть вас это не удивляет, потому что давно было известно, что «физики шутят», а посему в подмосковном городе Троицке, где и был расположен этот Физический Центр, ежегодно проводился «День юмористической физики», который проходил очень весело и на котором, не взирая на ученые звания, по полной мере «оттягивались» и аспиранты, и академики. В тот день нам вручили Дипломы, подтверждающие нашу победу на литературном конкурсе и присвоение высшего звания ГНС (главный научный сатирик), на которых оставили подписи Михаил Жванецкий, Сергей Юрский, Лев Новоженов, Владимир Владин. И между нами установились дружеские отношения. Они не прекращаются и до сих пор, несмотря на разделяющие нас государственные границы. Я поздравлял Игоря с праздниками, с получением высоких званий – лауреата премий «Золотой Остап», «Тэффи», «Золотое перо Союза журналистов», он присылал мне с оказией свои новые книги и журнал «Магазин», главным редактором которого являлся. Кроме того, я привык в свое время еженедельно видеть Иртеньева на экране НТВ в популярной программе Виктора Шендеровича «Итого». И вот, наконец, наша новая встреча.
— Игорь, у тебя есть строчки: «За высоким за забором / гордый рыцарь в замке жил. / Он на все вокруг с прибором / без разбора положил». Это ты не про себя?
— Нет. Я человек совсем не равнодушный. Просто это мой герой на темы баллады Пушкина. Я же не пишу всех персонажей с себя.
— Тебя называют «Культовый персонаж российской действительности». Ты согласен с этим? В чем твоя «культовость»?
— Ну, это кто-то перестарался. Ты же знаешь, кто у нас были и есть культовые персонажи. Я с себя снимаю это звание.
— Как-то Жванецкий сказал тост: «Выпьем за Иртеньева. Это самый принципиальный человек в мире. Он ползет по пустыне, мечтая о глотке воды, доползает до колодца, ему протягивают стакан, он отказывается и ползет дальше». Прокомментируй, пожалуйста.
— Комплименты комментировать как-то неловко. Слова Жванецкого это, конечно же, метафора. Но я стараюсь по возможности принципами не поступаться. Это бывает трудно, но чувствуешь себя хуже, если идешь на неоправданный компромисс.
— Ты активно занимаешься и публицистикой на ТВ, на радио, в прессе. Публицистика – трудный жанр?
– На ТВ уже давно не занимаюсь, в связи с известными тебе там перетрубациями. А вообще публицистики у меня довольно много. Я работал в газете «Газета», в «Газете. Ru», по материалам из которой вышла книжка «Народ. Вход-выход». Работал на радио «Эхо Москвы» в передаче Шендеровича «Плавленый сырок». Так что худо-бедно в неделю мне надо было написать четыре текста. Там у меня рифмованная публицистика. Я умению рифмовать еще не разучился и публицистический темперамент еще не растратил и считаю, что это интересно.
— У тебя существует внутренняя цензура?
— Ты знаешь, в изданиях, с которыми я сотрудничал, меня к этому не подталкивали. «Плавленый сырок», например, была совершенно «отвязная» передача. В «Газете.Ru» я сам себе был хозяин. А газета «Газета» очень либеральная и приличная. Конечно, там ограничения какие-то были, но если, скажем, меня сильно «заносило», то самое страшное — это просто не напечатали. Если же говорили, что что-то надо исправить, то я не буду этого делать, сниму весь материал и напечатаю его в другом месте.
— Чтобы четыре раза в неделю делать актуальные материалы, надо было постоянно «держать руку на пульсе». Надо столько газет просмотреть. Как ты успевал это делать?
— Мне в этом смысле было легче. Я комментировал материалы, вышедшие в нашей же «Газете». Читал ее и назавтра уже выходил мой материал. Всегда можно найти, к чему прицепиться и не обязательно, чтобы это было какое-то политическое событие.
— Ты много работал на ТВ. Для тебя имеет значение, видят ли тебя непосредственно твои слушатели, читатели?
– Да, на ТВ я проработал очень много. Двадцать лет был по ту сторону камеры, как специалист по обслуживанию аппаратуры. А потом и на экране. Лет шесть, по-моему, я был в передачах Вити Шендеровича и «наелся» этой популярности. А когда разогнали НТВ и уровень ТВ стал катастрофически падать, ситуация изменилась. Сначала я отказывался от приглашений в разных передачах. А потом меня и перестали приглашать. Но я по этому поводу не расстраиваюсь, потому что там практически не осталось передач, в которых хотелось бы участвовать.
— Когда разгоняли НТВ, ты был на этих баррикадах?
— Да не было там никаких баррикад. По нам просто каток проехал. Ну, собрались мы там, покричали, погоревали… и разошлись. Мы же не запирались, не отстреливались. Хотелось сохранить независимый канал.
— Шендерович назвал тебя — черная совесть нашей программы. Почему черная-то?
— Ну, это шутка, не более того. Он считает меня уж очень принципиальным. Мы с ним давно дружим и сотрудничаем. И даже оба служили в Забайкальском военном округе. Только в разное время.
— Телевидение как явление – это плюс или минус?
– Оно содержит в себе и то, и другое, в зависимости от того, кто там работает и какие задачи перед собой ставит. Когда-то, во время перестройки, у нас ТВ было, возможно, одним из лучших в мире. Оно было актуальным, гражданским. Особенно НТВ. Сейчас оно, пожалуй, за исключением канала «Культура», не вызывает желания его смотреть.
– Народ тебя знает как поэта – правдоруба. Ты себя считаешь сатириком?
– В некотором смысле да, когда я пишу в качестве правдоруба. Но у меня есть и другие стихи, которые гораздо шире этих рамок.
— Ты себя называешь «едкий лирик». Откуда едкость-то родилась?
— Это не я так себя назвал. Это в предисловии к моей книжке так сказал литературовед Артем Скворцов, сделавший как бы анализ моего творчества. А едкость во мне, отчасти, наверно, генетически, отчасти объясняется условиями, в которых я сформировался.
— А как ты сам называешь свою поэтическую манеру?
— Есть такой расхожий термин – ироническая поэзия. За неимением лучшего остановлюсь на нем.
— Ироническая это значит и сатирическая, и юмористическая?
— Знаешь, если говорить по большому счету, я не приверженец сатиры, мне не нравится бичевать пороки, исправлять общественные нравы. Юмор, конечно, есть, но он выражается в неожиданных ходах, парадоксах, странных выводах. Люди смеются.
— И в телевизионной передаче «Итого» сатиры не было? И в «Плавленом сырке»?
— Лобовой, конечно же, нет. Там тоже на первом месте ирония. Как во всей передаче, так и у моего образа «поэта-правдоруба».
— Игорь, все-таки в первую очередь ты поэт. Как ты считаешь, в наше время нужны поэты?
— Что значит наше время? Поэзия – не производная от времени. Поэзия и поэты нужны всегда. Может быть, правда, не в очень большом количестве
— А как становятся поэтами?
— Не знаю. По-разному, наверное. Я написал свое первое стихотворение не таким уж и молодым, мне было за 30.
— Может быть, на поэтический дар влияют гены?
— Все может быть. Мой отец, который по образованию был историком, к слову говоря, как и моя мама, очень любил поэзию, и у нас дома была вполне приличная поэтическая библиотека. Отец и сам писал стихи, но, насколько я помню, печататься не пробовал. Наверное, то, что я с детства неоднократно перечитывал имеющиеся в доме поэтические книги, сыграло определенную роль. Хотя в юные года мне удалось избежать обычного лирического стихосложения.
— А прозу ты не пробовал писать, как многие поэты?
— Но я и начинал с прозы. Я писал юмористические рассказы. Почти сотня из которых была опубликована. Но потом к этому пропала охота.
— Ты помнишь свой дебют?
— Конечно! Такие вещи, по-моему, все помнят. Это было в 1979 году. Я принес в еженедельник «Литературная Россия» свой рассказ, который назывался «Трансцендент в трамвае». В то время отделом юмора там заведовал прекрасный человек и хороший юморист Владимир Владин. Он и опубликовал мой рассказ, став, таким образом, моим литературным «крестным отцом». А вторым моим «крестным» я считаю писателя Андрея Кучаева, который, между прочим, последние свои годы жил в Германии, недалеко от Дюссельдорфа. В середине восьмидесятых я посещал литературный семинар, которым руководил Кучаев. Вот тогда-то он мне и посоветовал «завязывать» с прозой и целиком «отдаться» поэзии.
— Ты – малоформист? Никогда не задумывал написать поэму, роман в стихах?
— У меня совершенно не эпическое мышление. Да я даже если бы и захотел, наверное, не смог бы. Надо делать то, что у тебя хорошо идет. Не надо тужиться и надуваться.
— У тебя около двадцати книг. Там то, что уже печаталось в газетах, или что-то новое?
— Книги, сам понимаешь, разные. Вот, например, книга «Утром в газете». Там материалы, которые были в «Газете» за пять лет. А, скажем, в мае 2007 года к моему 60-летию вышла книжка «Точка.Ру». В ней 60 стихотворений, написанных по самым разным поводам.
— А сколько у тебя вообще стихов, ты знаешь?
— Не считал, конечно, но счет на сотни идет. Безусловно, они не равноценные, но, скажем, из шести сотен, сотни две я точно отберу.
— Ты оттачиваешь каждое слово или, как говорится, «минута и стихи свободно потекут»?
— Я много исправляю. У меня в буквальном смысле горы бумажных отходов. Уже написанное стихотворение неделю-другую отлеживается, а потом опять его обкатываю. Исключением, понятно, являлся труд «правдоруба» — передача шла еженедельно и материалы должны были быть актуальными именно на это время.
— В России несколько лет выходило солидное издание «Антология Сатиры и Юмора России XX века». Пятый том – твой. Ты этим гордишься?
— Ну, что значит, гордишься… Приятно, конечно…
— Тебя много переводят? Ты часто печатаешься за рубежом?
— Да языков на десять переводили. Но это не является поводом для серьезного разговора, потому что, думаю, мои вещи трудно перевести качественно. Просто пересказ содержания, подстрочники. Пожалуй, вот только перевод на польский был удачным, продуманным. Я и переводчика знаю и польский язык, так что смог оценить.
— Насколько я знаю, ты много бываешь за рубежом. Что тебе там не понравилось, или все хорошо?
— Я несколько раз бывал довольно продолжительное время в Америке и Израиле, был в других странах, выступал там. Совершал круиз по Средиземноморью. Знаешь, сходу не скажу, что там не понравилось, но в одном уверен: я, думаю, там жить бы не смог. Я хочу жить в России. Но кто знает, кто знает…Никогда не говори «никогда»… Есть страны, где много наших, но хорошо сказал Жванецкий: «Когда уезжают отсюда, здесь остается дыра, когда приезжают туда, там ничего не прибавляется».
— А эмигрантам интересны российские дела?
— Им это интересно в зависимости от их возраста. Старшее поколение смотрит русское ТВ и в курсе этих дел. Они и меня еще помнят. А молодые люди интегрированы в реалии той страны, где живут.
— В Израиле ты чувствуешь себя евреем, а в России – русским?
– Когда я жил там, не много контактировал с коренным населением. А в России я чувствую себя москвичом.
— Если не ошибаюсь, журнал Жванецкого «Магазин», где ты был главным редактором, начал выходить в 1992 году, а закрылся в 2003-м. Почему?
— Денег не было. И последнее время была борьба за существование. А журнал был замечательным, не похожим ни на какие другие. Подобных просто не было. У меня даже книжка вышла, в которой материалы оттуда.
— Игорь, меня уже давно занимает вопрос: зачем тебе, поэту, нужен был этот «Магазин»? Ты ведь был такой свободолюбивый человек, а здесь надо рано вставать, куда-то идти, что-то выпускать, соблюдая сроки и графики…
— Ну, я же не на ЗИЛе у конвейера работал и свои богемские привычки сохранил. А зачем мне это нужно было… В какой-то момент, чтобы просто прокормиться. А потом это стало интересно… Мы ведь работали не на кого-то. Ни на советскую власть мы не работали, ни на Ельцина, ни на Путина, а исключительно на себя, для своего удовольствия.
-«Магазин» — журнал, учредителем которого являлся Михаил Жванецкий. А если бы он не был журналом Жванецкого, ты пошел бы в него работать?
— Если бы это был журнал, допустим, Аркадия Арканова, у меня тоже не было бы противопоказаний. Если у основания журнала стоит человек, которому я доверяю, который мне симпатичен, почему бы мне не пойти.
— Безусловно, «Магазин» был журналом не похожий на другие. Это было вызвано определенными взглядами главными редактора?
— Конечно. То, что журнал отличался от других это его плюс. А то, что он не был похож на традиционные юмористические издания, вероятно, зависело от меня и моего друга Андрея Бильжо, главного художника «Магазина». Для нас наш журнал являлся предметом самовыражения. Еще в восьмидесятые годы я познакомился с группой поэтов, которые работали в схожем со мной направлении. Мы создали тогда клуб «Поэзия», который отличался от привычных тогда писательских объединений и, надо сказать, наделал немало шороху. Клуб просуществовал лет десять, пришедшихся как раз на время перестройки. Туда входили очень известные и талантливые люди, например, Дмитрий Александрович Пригов (учти, что его надо называть обязательно по имени-отчеству), Евгений Бунимович, Виктор Коркия, Юрий Арбатов, Владимир Друк, Нина Искренко, Андрей Туркин. Вот я и перенес свои взгляды в журнал.
— Ты пользовался своим служебным положением: печатал себя?
— Печатал, конечно, но не в силу положения, а когда в портфеле редакции не было ничего более интересного. Так что положение использовал, но не злоупотреблял.
— В свое время Шендерович ходил в депутаты. А тебя не тянет?
— Абсолютно нет. Да и у него это скорее был такой эксперимент. Ему интересен был не депутатский мандат, а сам процесс этой кухни. У него и книжка есть «Как я ходил в депутаты».
— Как-то ты сказал: «Всем, что во мне есть хорошего, а его во мне до хрена, я обязан книгам». Это не дежурная фраза?
– Да нет, я обязан родителям, что они приучили меня к книгам. И без книг я себя не представлял с детства.
— Ты знаком со многими известными людьми. Мог бы ты выделить из них кого-то?
— Да, в этом смысле мне повезло. Помню, когда я отмечал свое 60-летие, которое проходило на корабле, то там присутствовали как просто мои друзья, скажем, юных лет, так и люди, составляющие, если можно так выразиться, творческую элиту. А если ты просишь назвать кого-то конкретно, то могу, например, упомянуть Юру Норштейна, или Юру Роста. И конечно, я благодарен судьбе за знакомство, в свое время, с Зиновием Гердтом.
— У тебя очень смешные стихи. А в жизни – ты веселый человек?
— Смотря с кем. С близкими людьми, имеющими общее со мной чувство юмора, мне легко. А хохотать просто так или развлекать малознакомую компанию мне совсем не хочется.
— А представь, что вышел указ о запрете литературы, чем ты будешь зарабатывать на жизнь?
— Воровать бы начал, что еще…
— Ну, так уж прямо и воровать. Насколько я знаю, у тебя есть диплом о высшем техническом образовании.
— Есть, есть диплом. И даже два. Я закончил в свое время Ленинградский институт киноинженеров, а потом еще и Высшие театральные курсы. Институт я кончал заочно и в это время работал на телевидении механиком по обслуживанию киносъемочной техники. И хотя при этом объездил всю страну, никакой тяги к инженерству своему не испытывал. А в 1982 году Лев Новоженов пригласил меня работать к себе в «Московский комсомолец», где он заведовал отделом фельетонов. Так что, думаю, если запретят поэзию, то и фельетоны тоже.
— Как-то ты сказал: «Я был технический дебил, да им и остаюсь». Это несмотря на то, что ты кончал технический ВУЗ?
— Знаешь, в Союзе можно было закончить технический ВУЗ, будучи техническим дебилом. Так же, к слову, как и гуманитарный.
— Раз уж мы коснулись кино, какую бы роль в кино ты хотел сыграть?
— В кино… Наверное, степиста. Человека, танцующего степ, или как говорят в народе, бьющего чечетку. Или бильярдиста. Хотя сам я степ не танцую, в бильярд играю неважно, но очень мне это нравится.
— Ты соавтор мюзикла «Веселые ребята», который Максим Дунаевский посвятил памяти своего отца. Как тебе работалось в этом жанре?
— Это была счастливая пора. Максим писал музыку, а мы с Вадиком Жуком – либретто. Работалось замечательно. Там нет политики и вообще работа для театра это удовольствие. Мюзикл этот довольно долго шел, не так, правда, часто.
— «Мне для Алки ничего не жалко…». Я знаю, что ты написал это, имея ввиду свою жену, известную журналистку Аллу Босарт. Это и в жизни так, или только в стихах?
– Конечно же, и в жизни так. У нас с ней прекрасные отношения. Алла замечательная женщина и жена отличная, и к тому же хороший журналист и прозаик. У нее вышли два романа, сборник рассказов.
— Ты цветы любишь?
— Да я не знаю людей, не любящих цветы. Я сирень очень люблю.
— А какая твоя любимая песня?
— У человека не может быть одной любимой песни. Но если провести тщательный отбор, то, пожалуй, «Бессаме мучо…». Я считаю, что это великое произведение на все времена.
— Ты любишь детективы?
— Хорошие да, а плохие нет. Ну, например, Акунина я прочел почти всего. Он мне нравится и по стилю, и по сюжетным поворотам, неожиданным и лихим.
— Твоя мама по второй специальности занималась лечебной физкультурой. Наверное, ты рос физически здоровым ребенком?
– Вообще-то вполне. Спортивным был таким хлопчиком. Сейчас спортом я не занимаюсь, но когда бросил курить, то сильно набрал в весе, за что я себе не аплодирую. И чтобы как-то поддерживать себя, примкнул к фитнесу. А вот с другой вредной привычкой я не расстался.
– Почему у тебя машины нет?
– Принципиально. Когда я получал права, мне инструктор сказал: «Знаешь, парень, по хорошему тебе за руль садиться не стоит». Ну, я и не искушаю судьбу.
— А правда, что ты как-то в электричке отбил у скинхедов таджика?
– Ну, было это, было. Но зачем об этом вспоминать.
— Ты уже «далеко не мальчик». И, как ты писал, «молодость как фаза
развития прошла»? Ощущаешь себя пенсионером?
— Ну, не очень, потому что ко мне продолжают обращаться «молодой человек». Я давно получил пенсионное удостоверение и стал тогда ездить по Москве бесплатно. И это, пожалуй, единственно ощущаемый момент. Потому что сама пенсия просто смехотворна.
– У тебя девиз есть?
– Девиз…. Да я написал его как-то: «В здоровом теле здоровый дух, на самом деле одно из двух». Ну, вот у меня и на самом деле одно из двух.
— Игорь, задай себе вопрос и ответь на него.
— ……. Если ты хочешь, чтобы я конкретно ответил на свой вопрос, то, пожалуй, есть один, на который я могу дать точный ответ. Вопрос такой: «Сколько времени?» и ответ (смотрит на часы): 15 часов 46 минут. По-моему и вопрос хороший, и ответ тоже.
Беседовал Григорий Пруслин