День своего рождения мы не помнили. Мы – это мой младший брат, которого (и это естественно) звали Маленький Макс, и я – старший, просто Макс. Потом, когда мы уже научились понимать, что такое времена года, выяснилось, что на свет мы появились в конце лета. Лето – это когда все время тепло и сухо. Очень редко бывает мокро и холодно. Потому что, когда нас нашли в середине октября, мы уже не были слепыми щенятами, как говорили знающие люди – их называют ветеринарами, нам к тому времени было месяца два.
Я думаю, что с датами все верно, потому что мы с братцем точно помним, что в совсем раннем детстве было у нас вкусное молоко. Оно появлялось, если крепко прижаться ртом к чему-то теплому и немножко мохнатому, названия которого мы еще не знали. И мы помним, что вместе с молоком нам доставались ласка, забота, безопасность. А потом это все исчезло. Вместе с мамой. Однажды она ушла, как уходила много раз до этого. Но в тот вечер она не вернулась. Ее не было ни на следующее утро, ни на следующий день. Вначале братец все норовил выскочить из нашего укрытия, чтобы поиграть и пошалить. Я упорно оттаскивал его в нашу щель, потому что мама разрешала выходить только когда она была поблизости. Младший обижался, но ненадолго. Он вообще не умел долго дуться, и опять принимался за свое. Но время шло, а мама все не появлялась.
Я помню, что нам не было страшно, мы только очень устали от ожидания. Молока уже давно не было. Очень хотелось есть, а еще больше — пить. Мой шебутной братец принялся подбивать меня на то, чтобы выбраться на белый свет, чтобы найти маму и позаботиться о своих нуждах.
Думаю, что в конце концов бы мы куда-то отправились и очень скоро потеряли бы друг друга в этом незнакомом и таком чужом мире. И остался бы он в моей памяти щенком, которому было несколько месяцев от роду.
Но жизнь распорядилась иначе. Нас нашли прежде, чем судьбе было угодно выкинуть коленце, разлучить нас. Мы очутились запертыми в гораздо большем убежище, чем то, где мы жили с мамой. Там было много других таких же как мы – щенков разного возраста и разной окраски, и были большие собаки. Конечно, мы выучили эти слова позже. Как и многие другие: «гулять», «лежать», «милый ты мой», «хорошая собака», «нельзя», «возьми», «приют», «хозяин».
Для тех из собачьего племени, кто рожден в доме, на ферме или в питомнике, человеческая речь становится родной с детства, как и человеческие привычки, требования, проявления любви к нам, собакам, или страха перед нами. Но у нас с братом ушло много времени, прежде чем мы приспособились к новому миру. Ведь наша мама была бродячая собака, которая всячески избегала людей и всех неприятностей с ними связанных.
Мы с братом думаем, что нам очень повезло с хозяином. Повезло с самого начала, когда он, придя в собачий приют за одной собачкой, принял решение не разлучать нас. Хотя его сразу предупредили, что эти забавные щенята, по всему видно, вымахают в двух внушительных псов, в крови которых намешано и овчарок, и лаек, и даже гены диких сородичей-волков затесались. Прогноз вполне оправдался – мы и в самом деле превратились в огромных и добродушных собак. Правда, младшенький так и остался поменьше меня и по комплекции, и по весу, да и болел он намного чаще.
Второе в чем нам повезло с хозяином – его профессия. Он – ремонтирует и переоборудуют дома, поэтому естественно, что он и обладатель большого трака, в кузове которого так здорово лежать, сидеть и на ходу обозревать происходящее вокруг. И в непогоду, которая в славном городе Сан Франциско — вовсе не редкость, он почти никогда не оставлял нас дома одних. В таких случаях мы располагались на заднем сиденье, откуда Маленький, то есть Литл Мак так и норовил высунуть голову в окно. Мне же капли мокрого тумана на физиономии совсем не по вкусу.
Шерсть у нас хотя и не очень длинная, но очень густая, с плотной и теплой подпушкой, поэтому порой в ней бывает очень жарко. Наш хозяин это обстоятельство учитывал. Каждый раз, когда искал квартиру, чтобы снять в аренду, непременно останавливался на жилье, которое было поближе к океану, чтоб нам попрохладнее было. Ну и обязательное условие — задний дворик, хотя бы самый крошечный, чтоб было куда выйти на свежий воздух. Да и нужду иногда хочется справить так, чтобы не беспокоить хозяина лишний раз или не ждать пока на прогулку выведут.
Мы очень забеспокоились, когда выяснилось, что хозяин собирается в дом привести хозяйку. А вдруг мы ей чем-то не угодим? А вдруг хозяин решит, что тут стало тесно и мы опять окажемся без своего родного угла, родных ковриков, родного трака? Но все обошлось. Мы подслушали, что хозяин первым делом поставил ей условие – с нами не расстанется, а если ее не устраивает проживание на одной территории с двумя внушительными псами – то это они с ней разойдутся сразу и по-хорошему.
И напрасно мы только волновались. Хозяйка оказалась завзятой собачницей – и на прогулки с нами все время отправлялась, и к ветеринару возила, и положенные процедуры нам делала, и играла с нами. Впрочем, насчет «с нами» — это я погорячился. Я-то сам всю это возню с резиновыми костями или пробежки за мячиком не очень-то одобряю. Мне солидность не позволяет носиться как угорелому по пляжу или теребить найденную палку. Другое дело братец Литл Мак – вот уж кого хлебом не корми, дай только порезвиться. На прогулке он, конечно, за мячами предпочитал гонять, а вот дома, где с нашей комплекцией особенно не развернешься, он эти игрушки-пищалки трепал так, что хозяину приходилось наушники надевать, если он хотел телевизор спокойно посмотреть-послушать.
Ну и пылесос тоже. Ну вот не по душе мне этот шум и всхлипы от всасываемого воздуха. Правда, хозяйка считает, что я просто-напросто трусоват и перестраховываюсь, удаляясь в более спокойное место, едва заслышав какой-то посторонний шум, или увидев ее с пылесосом. Литл Мак на такие мелочи внимания не обращает, продолжает резвиться, как будто ничего вокруг не происходит. Малышня, одним словом.
Я не помню дня нашего рождения. Но я помню день, когда моего маленького брата не стало. Незадолго до этого хозяйка взяла нас за город, где недавно сестра. Там даже увлекательнее, чем на пляже или в парке. Под кустами прячутся куропатки, весь огород пропах недавними следами кроликов, оленей, кротов. Сухие иглы устилают землю под громадными соснами, по которым снуют белки.
Ах, какой был великолепный солнечный день. Братец носился по саду, по недавно разбитому цветнику, ошалело залетал в огород, катался и по траве, и по песку на только что проложенных дорожках. Казалось, что его болезнь вдруг отступила и что нет никакого артрита в суставах, что никакие метастазы еще не проникли ни в почки, ни в печень. Что ему не составит ни малейшего труда самостоятельно справить свою малую нужду, если такая ситуация возникнет. На самом-то деле у него это уже давно не получалось, его сначала возили к доктору, чтобы помочь с туалетом, а потом хозяйка и сама выучилась пользоваться специальной трубкой – катетером, чтобы помогать ему опорожнять мочевой пузырь.
Он был таким веселым и довольным, что и я невольно заразился его настроением, оставил привычную солидность в манерах и присоединился к его бесшабашной игре. Красно-желтый мячик так и летал в воздухе, подпрыгивал на асфальте, укатывался в кусты боярышника.
Вообще-то я не очень понимаю смысла этих мудреных слов – катетер, непроходимость, канцерогенные образования, но люди произносили их так часто, что волей-неволей запомнишь. И поймешь, что в дом пришла беда.
Домой мы возвращались в сумерках. Братец чуть повозился, устраиваясь поудобнее, да так и пролежал все долгие полтора часа, пока мы добирались до города. Когда же машина остановилась у нашего порога, он не вскочил, как бывало раньше, а очень медленно и как-то слишком старательно поднялся. Когда же спрыгнул вниз, на тротуар, то показалось, что он не удержится на ногах и упадет. Думаю, что та же мысли пришла и хозяйке, которая бросилась к Литл Маку, чтобы поддержать. Он поднял голову и улыбнулся ей. Еще секунду постоял, как будто набираясь сил, потом стал взбираться по ступенькам к входной двери.
Попозже вечером хозяйка подошла к нему с катетером. Конечно, Литл Маку, так же как и мне, никогда бы не пришло в голову сопротивляться той или иной процедуре, если хозяин с хозяйкой считали, что их надо сделать. Но тут, когда она стала вводить катетер, я впервые увидел у него на глазах слезы. Уверен, что озяйка тоже заметила. Потому что по окончании процедуры сидела с братцем, обнимала его и как будто просила прощения за что-то.
На следующий день брат уже не встал со своей подстилки. Будто все свои силы отдал тому – последнему — деревенскому дню, выплеснув всю свою веселость, всю свою жизнерадостность (и даже дурашливость), чтобы запомниться нам именно таким.
Я, во всяком случае, его таким и запомню. И когда мы следующий раз поедем в деревню, я попрошу хозяйку поиграть со мной в мячик. Думаю, что и ей, и Литл Маку это будет приятно.
… Не получилось у меня побегать за мячиком в память о моем дорогом младшем братце. Сначала у хозяина с хозяйкой случились какие-то неотложные дела, связанные с его строительным бизнесом. Потом пошли дожди. Хозяйка говорила с кем-то по телефону и очень сокрушалась, что там, за городом льет еще сильнее, чем тут. Вся земля пропиталась водой настолько, что в огород и шагу ступить нельзя. В саду подмыло молодые фруктовый деревья. Шквальный ветер выворотил некоторые из них с корнем, и теперь придется сажать новые.
Я все еще не терял надежды. Дожди прекратились. Над океаном целыми днями висел густой туман, но уже можно было гулять по пляжу. Песок там уже слегка подсох. Хозяйка понимала, что мне до смерти надоело мерять шагами наш крошечный задний дворик и бить лапы по асфальту тротуаров. Поэтому, как только туман немножко поднялся, она посадила меня в свою машину и мы отправились на пляж.
У воды было намного холоднее и ветренее. Соленые брызги оседали на моей плотной, почти непромокаемой шерсти. Я их слизывал с морды и мне хотелось думать, что эти соленые капли всего лишь морская вода, а не слезы. Хозяйка захватила мячик. Я потрусил за ним, но длинная, враждебно-шипящая волна опередила меня. Она подхватила игрушку, накрыла грязноватой ватой пены, перекатила по гальке, ракушкам и унесла с собой. Я бросился за мячиком. Ведь я обещал Литл Маку продолжить игру. Я не успел. Следующая, еще более длинная волна добралась до меня, окатила водой — тяжелой, вязкой, остро пахнущей мертвечиной. За ней подоспела другая. Песок вдруг тоже оказался вязким, стал уходить из под лап. Меня опять накрыло. Теперь уже с головой.
Я видел глаза хозяйки, которая бросилась за мной следом. Океанский вал повалил и ее. На пустынном пляже не было не души. Ее куртка надулась пузырем, а головы не было видно.
Сказать по правде, я не помню, как очутился рядом с ней, не помню, как тащил ее подальше от воды, как надеялся, что кто-нибудь вдруг окажется неподалеку и поможет нам. Я все тащил и тащил, ткань затрещала у меня в зубах, но я знал только одна – нам надо отползти подальше от океана, такого недоброго к нам сегодня.
Потом к нам бежали люди. Они трясли хозяйку и гладили меня. Говорили, что я ее спас. Как будто я сам об этом не догадывался. Дома на меня навалилась страшная усталость. В носу все еще стоял приторный запах скользких водорослей, которые так безжалостно цеплялись за мои лапы. Она приняла душ и хотела меня тоже искупать, чтобы смыть с меня песок, который противно щекотал кожу. Я отказался. Мне хотелось просто лечь и заснуть. И увидеть во сне моего дорогого братца. Если бы он был с нами сегодня, то ничего бы этого не случилось. Он всегда так ловко догонял мячики.
Мне жарко, мне нечем дышать. Я не могу понять зачем хозяева положили на меня эти тяжелые одеяла. Мне очень хочется сказать им, чтобы они так больше не делали, но я даже не могу открыть глаз.
Я слышу слова «пневмония», «двустороннее воспаление», «нужен рентген». Они хотят меня куда-то везти, делать со мной какие-то процедуры, как они это делали с Литл Маком. Только зачем? Он ждет меня. Мне без него так одиноко и так тоскливо. С тех пор как его не стало моя жизнь сузилась до узкого темного коридорчика. Мы ведь никогда раньше не расставались. И мне так хочется опять быть с моим ненаглядным братцем-близнецом. До этой минуты я этого не понимал. Теперь я точно знаю, что мне пора к нему.
— Здравствуй, Литл Мак, спеши, неси мячик, который улетел туда, ввысь, за радугу. На этот раз моя очередь его догонять. И догнать. Чтобы мы опять могли с тобой встретиться.